Змея, что пьет гранатовую кровь (СИ) - "Luna Selena"

Вот только есть серьезная проблема — в этом безумии никогда нет места мне. Муж считает меня фарфоровой, мать ее, куклой. Слишком хрупкой.

И это мучает меня. То, что он, кажется, прав. Ведь моя слабость стала причиной того, что сейчас ему грозит смерть. Я гляжу на орчанок — сильных, смелых, здоровых — и охрененно тяжело не думать постоянно о том, что каждая из них могла бы родить Хаишу сына, и это никоим образом не стало бы причиной опасности для правителя.

У меня сильнейшая аллергия на слово «долг» и я не понимаю природы того, что связывает моего мужа с его народом. Но я действительно хочу быть ему хорошей женой.

И не все еще потеряно. Я что-нибудь придумаю. Лисы ведь очень хитры.

Глава 17

Обед порадовал меня изысканностью вкусов и спокойной атмосферой — невзирая на то, что, по мнению Аларика, дроу с орками не то, чтобы союзники. В любом случае, и дети камня, и темные могут быть весьма полезны друг другу.

Пирог с тунцом и помидорами. Мясо индейки в медовом соусе с кунжутом. Маринованные в имбире груши. Портьеры из тяжелого атласа цвета янтаря раздвинуты, и тусклые лучи скользят по темно-синему камню стен, кремовому льну скатерти и ножкам мебели, изогнутым причудливо, как шипы колючей сливы. Белоснежные гортензии в высоких вазах.

Ее Величество в длинном закрытом платье цвета красного вина. Изящная, довольно пышная юбка, согласно традиций, скрывает щиколотки, а едва заметная улыбка — истинные мысли королевы. А королю ухищрения не нужны: он холоден, его движения точны и выверены идеально. Как и всегда.

Анна же сдержана и спокойна. Костюм почти мужского кроя, очень элегантный, лавандового цвета, белая блуза и длинные нити жемчуга. Волосы собраны в аккуратную, причудливого плетения косу. Ничто в этой девушке, исполненной достоинства, не напоминает о той порочной нежности поцелуя в розарии.

И я рада этому. Ограничения, которые налагают на нас истинные чувства, добровольны, и я принимаю их. Да, Анна прекрасна. Тем более, что естественная, в силу моего дара, склонность к исследованиям влекла меня. Но — каждый из нас сам делает свой выбор.

Вот Хаиш, например, выбрал камень, идеально повторяющий оттенок его глаз. Он украшает простой стальной браслет на руке. Темно-серый, тяжелый, как взгляд вождя орков.

Его энергия — густая, медленная, как патока. Темная, как и энергия моего мужчины. И он так же, как и Аларик, привык брать свое.

И отдавать долги.

Вот только мой принц предпочитал кофе с медом, а вождь орков — чай с шиповником и корицей.

Во время десерта, нарушая плавный, будто течение осенней реки, разговор, Хаиш сказал:

— Илиас, правитель северной стороны. Я знаю, чего ты боишься. Хочешь, я помогу тебе избавиться от этого страха?

***

Король поднимает голову и пристально смотрит на орка.

— Откуда ты можешь знать это?

Илиаса, кажется, ничуть не трогает предмет разговора. Длинные бледные пальцы на подлокотнике кресла совершенно неподвижны.

— Разрыв-траве, чьи семена отравляют тебя, свойственно расти на камнях. Камень зовет ее. Прости, я знаю, это причиняет тебе боль.

Хаиш снял браслет, отломил камень так легко, будто это был кусок мягкого хлеба, и положил его на кремовый лен скатерти у руки короля.

— Женщина твоего сына — целительница. Она сможет помочь.

В тишине, густой настолько, что ее резать можно ножом, как рисовый пудинг, орк поворачивается ко мне.

— Разрыв-трава живет под ребрами. Через разрез она уйдет в камень.

Ложь — или правда, обращаюсь я мысленно к супругу.

Правда, отвечает он.

Анна прячет улыбку в бокале с охлажденным белым вином, легким, сладким, а Ее Величество и Его Величество смотрят друг на друга, и вино этой связи багряное, горькое.

Думаю, Хаиш имел в виду, что страх короля — жестокая боль от побегов, разрывающих его плоть. Но мне кажется, что гораздо более его страшит разлука с супругой и сыном.

Илиас улыбается и говорит медленно:

— Что же, возможно, помощь Лидии освободит меня.

***

После обеда, когда принц итилири намеревался идти в кузницу, Камео попросил его о разговоре, видя, что тот очень задумчив. Аларик молча кивнул, соглашаясь, и мужчины направились в обманный сад, где растения не знают ни истинного тепла, ни истинного холода.

— Ты проведешь эту ночь с ней?

— Как и все последующие ночи до конца своей жизни, надеюсь. И помни, Камео, ты говоришь о моей женщине.

Жрец поворачивается и смотрит на своего принца.

Аларик сидит на мраморной скамье и курит, а лицо его исчерчено тенями от ветвей дикого шиповника. В его сигаретах — не только табак, но и прах мертвецов. Врагов, разумеется. Это успокаивает Его Высочество.

В зимнем саду прохладно и тихо. Спокойно.

Камео после рассказа своего принца тоже чувствует себя… застывшим. Наверное, не стоило просить его рассказывать.

— Ты ведь не считаешь, что я должен все это похерить своими руками после того, как ждал так долго? — спрашивает Аларик. Он выдыхает, и белый дым растворяется в воздухе.

— Не считаю, — тихо говорит жрец. — Но почему ты не пресек то, что происходило в розарии?

Принц улыбается и качает головой.

— Потому что в этом случае я не узнал бы правду. Моя лапушка сказала бы мне — я собиралась оттолкнуть эту суку. Конечно. Но меня убивало бы каждый последующий день осознание того, что возможно — не оттолкнула бы. Нет возможности ведь знать каждую ее мысль. Я должен был увидеть, какой выбор сделает Лидия. Способна ли она расставлять приоритеты.

— Надо признать, — жрец тихо смеется, — она сделала единственно верный выбор.

Аларик улыбается. Отворачиваясь, вновь выдыхает мертвый сладкий дым.

— Да. Моя девочка — умница.

Камео поднимается со скамьи и становится перед своим принцем, глядя в его лицо.

— Я подчиняюсь вашему мнению, Ваше Высочество. Я смотрю вашими глазами.

***

После обеда Аларик отлучился ненадолго по своим крайне важным государственным делам, а я поднялась в наши комнаты — побыть в одиночестве и поразмыслить над иными, не менее важными вещами.

Например, о здоровье Его Величества. Аларик сказал, что догадки орка — правда. Но как разрыв-трава отравила Илиаса? Где это произошло?

Когда супруг вернется, решила я, расспрошу его обо всем.

Но случилось так, что ждать мне не пришлось — король рассказал мне обо всем сам.

Его Величество сидит напротив меня, в кресле. Его неестественно ровная, плавная манера говорить несколько пугает меня, но он говорит — и отчего-то я хочу слушать.

Не только смерть возлюбленной сводила меня с ума болью, медленно говорит король. Медленно он меняет положение тела — теперь щиколотка правой ноги касается колена левой, — и я смотрю на узкие, обитые металлом носы его сапог.

Это произошло в мире веров, в тот самый день, когда убили Мирабеллу. Я видел, как летят в мое лицо семена разрыв-травы, говорит Илиас, но уклониться не смог. Хер его знает, почему, задумчиво добавляет король.

А я вот я, кажется, догадываюсь. Некоторые вещи предопределены, как считает мой супруг.

Разрыв-трава отравляет мое тело. Отравляет слабостью, говорит король.

Несколько мгновений молчания.

Сумасшествием, добавляет Его Величество, решив, по всей видимости, быть предельно откровенным. Именно поэтому я убил всех тех, чьи жизни послужили выкупом на жизнь моей женщины.

Король смотрит в мои глаза и неожиданно мягко и искренне улыбается.

Впрочем, если бы я был здоров, различие состояло бы лишь в степени мучительности этих смертей, говорит Илиас.

Каково это — знать, что над тобой висит меч, но не знать, когда он отрубит твою голову? Я не спрашиваю, что помогает Илиасу преодолевать это — ибо знаю ответ.

Как знаю и мнение матушки о весе слов орка. Я попросила ее помощи, дабы установить истину, и она слышала его голос в моих мыслях, и чаши весов говорят — он не лжет.

Я не желаю, чтобы король ждал избавления еще хоть сколько-нибудь. Он же не хочет, чтобы я пускала по его венам наркотический холод. К боли ему не привыкать, а подобные моменты нужно ощущать во всей их полноте.