Ядовитые мальчики (ЛП) - Тейлор-Лэйн К. Л.

— Не совсем. — быстро отвечает она, ее щеки пылают, она заикается. — Я имею в виду, ну, я имею в виду, что, эм, ну, я…

— Что бы это ни было, Поппи, именно для этого я здесь. — прерываю я ее заикание, облизывая губы.

Я снова улыбаюсь, этим расчетливым изгибом губ, который заставляет людей раскрывать некоторые из своих самых страшных секретов. Я шантажирую большинство посетителей этого колледжа, как сотрудников, так и студентов.

Вздернув подбородок, она поднимает глаза, ловя мой пристальный взгляд, облизывает губы, заправляя прядь волос за ухо, прежде чем быстро вернуть ее обратно. Еще одна привычка, на которую я обратил внимание: прятать уши, как будто они ей не нравятся. Они немного торчат, и я хочу видеть их получше, что вызывает у меня желание поднести ножницы к ее волосам, но у меня тоже есть планы на этот счет, так что, наверное, не стоит. Хотя, вероятно, она могла бы подстричься коротко, если бы захотела.

— Я чувствую себя в безопасности, когда я здесь. — шепчет она, грубые слова возвращают меня в настоящее.

Ее глаза не отрываются от моих, словно натянутый шнур, готовый лопнуть, моя спина выпрямляется, дыхание задерживается в ожидании:

— С тобой.

Как будто что-то внутри меня взрывается, а потом маленькие, совсем крошечные, окровавленные кусочки меня разлетаются по всей комнате. Я сижу так неподвижно, что не уверен, что вообще дышу, когда удерживаю ее взгляд, желая взять ее лицо в ладони, накрыть ее рот своим, провести ножом по внутренней стороне бедер, разрезать голени, обхватить лезвием лодыжку.

Ее грудь вздымается, не опускаясь обратно, обтягивающая рубчатая черная ткань платья в пол облегает ее грудь. Я облизываю губы, уставившись на нее. У нее покраснели щеки, шея, и я уверен, что румянец распространяется дальше, ниже высокого выреза ее платья. Я хочу раскрыть его, насладиться этим, вонзить в нее зубы, взять ее ключицу между зубами и пососать ее кожу.

Я втягиваю воздух сквозь зубы, холодный воздух наполняет офис, как будто у меня за спиной распахнулось окно, по спине пробегает ледяной холодок.

— Поппи. — тихо говорю я, наблюдая, как она смотрит на меня.

Это первый раз, когда она действительно что-то сказала обо мне, и это уже задевает мой разум.

Линкс продолжает называть ее шлюхой — это все, что я слышу, и его слова сеют хаос в моем черепе, грохочут повсюду, терзая каждую долю моего мозга изо дня в день. Поппи в его глазах всего лишь шлюха, потому что он обращался с ней как с таковой, и это вызывает у меня желание заехать кулаком в лицо моему лучшему другу.

Почему я не мог найти ее первым? Почему это должны были быть они? Я бы не позволил Беннетту забрать ее у меня. Я мог бы сделать что-нибудь еще, спрятать ее от него. От них. Она могла бы стать моим маленьким секретом.

Возможно, она все еще может.

Я встаю со стула, обхожу свой стол и усаживаюсь на деревянный выступ. Руки скользят по моим бедрам, останавливаясь на коленях. Я наклоняюсь к ней, верхняя часть ее тела двигается навстречу моему, наши груди почти соприкасаются, когда она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, приоткрыв губы.

Между нами повисает тишина, и она какая угодно, только не смущенная.

— Расскажи мне о своем отце, Поппи. — тихо прошу я, мне нужно копнуть глубже, нужно собрать что-нибудь о человеке, из-за которого мы собираемся ее погубить. Она должна мне что-нибудь рассказать.

— Я не хочу говорить о нем. — тихо сообщает она, но у меня нет на это времени.

— Я понимаю.

Она слегка задыхается от моего твердого тона, от того, что я не вступаю в спор, ее глаза чуть расширяются, когда она поднимает подбородок в мою сторону.

— Мы не близки. — она слегка пожимает плечами, приподнимая одно плечо и тяжело опуская его.

Наши губы так близко, что я мог бы поглотить ее всю меньше чем за две десятых секунды, но я этого не делаю, удерживая ее взгляд.

— Почему нет?

Она извивается, опуская взгляд на свои колени, ее ногти впиваются в тонкую кожу внутренней стороны запястий.

— Это потому, что он хотел сына? — я спрашиваю ее. Многих богатых мужчин интересует только наследник мужского пола. Дочери — лишнее потомство.

— Что? НЕТ… Я так не думаю, он… я не думаю, что его волнуют подобные вещи. — она качает головой, хмуро глядя на свои руки.

— Он не хотел детей? Твоя мать была его любовницей? Ты была ошибкой?

Я тут сыплю вопросами, хотя знаю, что не должен этого делать, отчаяние сжимает мою шею, как рука за горлом.

— Это потому, что ты немного сошла с ума?

Она резко втягивает воздух, ее глаза, наконец, поднимаются, чтобы встретиться с моими, сияющие и красные, и не от наркотиков, которые она так часто любит принимать.

— Брайармур, правильно? — Я знаю, что это так, не лги мне, малышка.

— Откуда вы об этом знаете? — шепчет она, стыд наполняет ее глаза так же быстро, как слезы.

— Я многое знаю о тебе, Поппи. Даже то, что ты пыталась скрыть. — я позволяю себе осознать это, прежде чем признаюсь: — Я могу узнать о человеке почти все, если действительно захочу.

Поппи ничего не говорит, воздух густеет от напряжения, неловкости, ее глаза быстро перебегают с одного моего глаза на другой.

— Но чего я не могу понять, Ангел, так это почему тебя отправили туда в первую очередь, почему просто не на реабилитацию? — она вздрагивает, но я продолжаю говорить, тихо и глубоко, медленно, стараясь, чтобы мои слова доходили до сознания. — Мы с тобой оба знаем, что у тебя не просто маленькие проблемы с таблетками, Поппи, так почему он не отправил тебя на реабилитацию? Почему он не оказал тебе там помощь? Почему в психиатрическую больницу строгого режима?

Поппи смотрит на меня, слезы сильнее наворачиваются на линию ее ресниц, я наклоняюсь ближе:

— Что ты сделала, Ангел? — я шепчу ей в губы, разделяя дыхание.

Она сглатывает, не отрывая от меня взгляда.

— Я напала на девочку в своей школе. — выдыхает она, как будто не готова к тому, что секрет так легко откроется, ее губы касаются моих с каждым полуутешительным словом. — Она подставила меня, получила… — она отводит взгляд, прерывисто дыша.

Ее пристальный взгляд воссоединяется с моим, и я чувствую, как возбуждение пробегает по моему позвоночнику.

— Она заставила парня обмануть меня, заставив думать, что я ему нравлюсь, и после того, как он лишил меня девственности, он рассмеялся мне в лицо, сказав, что все это было ради какого-то пари с этой девушкой. Так что я нашла ее, и била, и била, и не останавливалась, пока не подошел парень и не оттащил меня от нее. Он защищал ее, и тогда я тоже ударила его. — шепчет она последние слова, стыд поглощает ее всю. Она смотрит на меня, не мигая. — А я не хотела останавливаться. — признается она. — Лучше бы я этого не делала. — она дрожит. — Вот почему он отправил меня туда. — она сглатывает: — Я ненавижу их всех. — ее последние слова сказаны с такой горечью, что даже я дрожу. — Так вот почему я не хочу говорить о моем отце, мне больше нечего сказать.

Я облизываю губы, когда она отводит взгляд, поворачивая голову в сторону. Я протягиваю руку, провожу пальцами по ее щеке, большим пальцем прижимаюсь к ее нижней губе. Прижимаюсь лбом к ее лбу, вдыхая ее запах. Ее дыхание тяжелое, грудь вздымается, но она не отстраняется от меня, не отшатывается, как делала это много раз до этого.

Она просто доверила мне что-то настоящее, что-то существенное.

— Флинн. — осторожно произносит она, потирая лоб.

Какое бы выражение ни было на моем лице, оно придает ей такой обеспокоенный вид, и, вероятно, она задается вопросом, что это я делаю. Ее широко раскрытые глаза, нахмуренный лоб, приоткрытые губы так близко к моим собственным.

— Это очень опасная игра, Ангел. — грохочу я хрипло.

Поппи смотрит на меня, моргая тяжелыми черными ресницами над своими сиреневыми глазами:

— Какая игра, Флинн? — шепчет она между нами, ее сладкий сливочный аромат наполняет мои ноздри, заражая мой мозг.