Поиграй со мной (ЛП) - Мак Бекка

Мои мысли возвращаются к сегодняшнему вечеру, к тому, какой единой была моя семья, когда мы вместе сидели на диване и смеялись, просто… были рядом, счастливые и беззаботные. Поэтому именно это я и говорю Дженни.

Когда я заканчиваю, она спрашивает:

— Вы с отцом не в самых лучших отношениях?

— Они просто напряженные. Он испытывает большое чувство вины, а время, проведенное вдали друг от друга, позволяет дистанции в наших отношениях расти.

— В чем он чувствует себя виноватым? Ты не обязан говорить мне, если не хочешь.

— Все в порядке. Я не против. — Устало вздыхая, я провожу рукой по волосам. — Мои родители влюбились в старших классах школы, и мама родила меня, когда ей было семнадцать. Когда мне было шесть, они поженились. Папа… Думаю, он чувствовал, что многое упускал, став отцом в таком молодом возрасте. Он начал много пить, и это довольно быстро вышло из-под контроля. Мама решила, что с нее хватит, когда он забыл забрать меня с хоккейной тренировки. Мне было девять, а он напился в баре.

Выражение лица Дженни осторожное, когда я рассказываю ей о недолговечном браке моих родителей, о борьбе моего отца с алкоголем, даже после того, как моя мама ушла от него, но в ее глазах боль за меня, из-за предательства, которое я почувствовал много лет назад, когда человек, на которого я должен был больше всего положиться, так и не смог быть рядом, потому что он был недостаточно зрелым.

— Когда мне было одиннадцать, папа пригласил меня на ужин. Мы пошли в одну забегаловку. Там было темно и воняло несвежим пивом. Я молча ел пиццу, пока он пил. Один час превратился в два, и в итоге перевалило уже за десять вечера в будний день. — Моя рука скользит по подбородку при воспоминании, от которого у меня сжимается горло. — Я вел машину домой, потому что он не мог.

— Гаррет. — Дженни тихо ахает. — Тебе было всего одиннадцать.

— Наш сосед видел, как я пытался затащить его в дом. Мой папа лишился прав на вождение и прав на встречи со мной.

— Прости, Гаррет. Это звучит так сложно. Жаль, что я не могу обнять тебя.

— Так оно и есть. В конце концов, это было к лучшему. Это был толчок, в котором он нуждался, чтобы обратиться за помощью, и он получил ее. Он вложил в это все силы и с тех пор не притрагивался к алкоголю. Я горжусь им.

— Ты хороший сын.

— Когда ты сказала мне, что не пьешь, мне понадобилось какое-то время смириться с этим. Может, я принял неправильное решение, начав пить после всего того, через что прошел мой отец, после всего, через что он заставил пройти меня и маму. Должен ли я был избегать алкоголя? — Я пожимаю плечами. — Возможно. Вероятно. Но, наверное, я не хотел позволять его ошибкам прошлого управлять моей жизнью.

Я буквально вижу, как крутятся колесики в голове Дженни, когда она обдумывает мои слова.

— Думаешь, решив не пить, я позволяю смерти моего отца управлять моей жизнью?

— Я вовсе так не думаю, Дженни. Думаю, ты видела, какое разрушительное воздействие алкоголь может оказать на семью, и решила, что не хочешь иметь с этим ничего общего. Мы справляемся с этим по-разному, и никто из нас не ошибается.

— Я рада, что ты не позволяешь прошлому твоего отца влиять на тебя.

— Иногда мне кажется, что позволяю. Не сильно, но слегка. Когда он выпивал, он говорил много такого, чего не имел в виду, а может, и имел. Тем не менее, он говорил много обидного, так что в конце концов я понял, что безопаснее держать рот на замке. Если я буду молчать, у меня будет меньше шансов услышать его слова. Иногда мне все еще трудно высказываться, будто я беспокоюсь, что кому-то может не понравиться то, что я хочу сказать.

Чувство вины скривило губы Дженни.

— Мне жаль, что я заставила тебя почувствовать, что ты не мог говорить со мной свободно раньше.

Я мотаю головой, тихо посмеиваясь.

— Я ценю извинения, но в них нет необходимости. Конечно, ты меня запугивала, и из-за этого мне было трудно разговаривать с тобой. Но это потому, что ты была чертовски сексуальна, говорила то, что думала, и я хотел тебя, но знал, что никогда не смогу заполучить. Был велик шанс, что все, что я скажу, выведет из себя, либо тебя, либо твоего брата.

Она расплывается в улыбке, у нее появляются ямочки на щеках. Она очаровательна.

— Я бы никогда не стала динамить твой член. Я люблю твой член.

— Ты бы полюбила его еще больше, если бы пустила в свой Диснейленд.

Дженни смеется, но слегка напряженно, знак, что она немного закрывается. Она опускает взгляд, и мы замолкаем. Не знаю, когда, черт возьми, я научусь держать рот на замке, и начну сначала думать, и лишь потом говорить. Иронично, учитывая наш только что состоявшийся разговор. Но теперь, когда я лучше узнал Дженни, я чувствую себя свободным в своих мыслях. Я не чувствую, что мне нужно так уж сильно скрывать их от нее, потому что знаю, что она ценит мою честность.

В моих словах не было умысла, но возможно для Дженни это прозвучало иначе.

— Эй, прости. Я не пытаюсь подтолкнуть тебя к сексу со мной, хотя я понимаю, что это звучит именно таким образом. Я уважаю твое решение и больше не буду поднимать эту тему.

Дженни кивает, рисуя какой-то узор на своем покрывале.

— Но ты можешь поговорить со мной. Знай это.

Она поднимает голову, ее голубые глаза внимательны.

— Поговорить с тобой о чем?

— О том, что произошло.

Ее взгляд затуманивается и темнеет.

— Картер тебе рассказал?

— Нет, Дженни. Картер мне ничего не рассказывал.

Жаль, что я не рядом, чтобы поговорить с ней об этом лично. Ее первый инстинкт — убежать, а мой — обнять. Все, что я хочу сделать, это заключить ее в свои объятия и пообещать ей, что у всего случившегося есть другая сторона, финал, в котором она сможет пережить это и перестать позволять этому так влиять на ее жизнь.

— Ты замыкаешься каждый раз, когда мы заговариваем о старшей школе, бывших или сексе. Вот откуда я знаю. И я хочу, чтобы ты знала, что, если ты когда-нибудь захочешь поделиться этим, я сохраню это в тайне. — Я защищу тебя.

Она теребит свое одеяло, облизывает губы.

— Как ты думаешь, мы были бы друзьями без Картера? Подсел бы ты ко мне в кафе?

— Думаю, нас связывает нечто большее, чем твой брат. С ним или без него, я бы без колебаний впустил тебя в свою жизнь и держал там.

Есть что-то такое душераздирающее в искре жизни, которую эти простые слова зажигают в ее глазах, в том, как она сдерживает дрожащую улыбку, которая хочет вырваться на свободу, будто она никогда не чувствовала себя такой желанной и не знает, что делать с этим чувством. От этого мне хочется посвятить остаток своей жизни тому, чтобы она больше никогда не забыла это чувство.

— Я бы хотела рассказать тебе однажды, но я не готова. — Глаза Дженни ищут мои, умоляя подождать. — Это нормально?

— Когда ты будешь готова, Дженни, я буду рядом.

Благодарность, сияющая в ее улыбке, сбивает меня с толку. Похоже, все, что ей было нужно все это время, — это чтобы кто-нибудь дал ей шанс подружиться, построить значимые отношения, дать время, чтобы она почувствовала себя непринужденно, открылась и стала самой собой. Я счастлив и для меня большая честь оказаться этим человеком, но мне грустно, что она провела годы без этого. Я хочу, чтобы она чувствовала себя в безопасности, оставаясь со мной самой собой.

Но у меня есть еще один вопрос, который тяжелым облаком нависает надо мной.

— Дженни? Я просто должен узнать одно. — Когда она кивает, я спрашиваю: — Он причинил тебе боль?

Ее рука тянется к косе, когда она опускает взгляд.

— Не физически, нет.

— Пожалуйста, не отмахивайся от того, что произошло, лишь потому что он не оставлял синяков на твоем теле. Синяки, которых ты не видишь, могут причинить такую же боль, как и те, что видимы.

Ее глаза осторожно поднимаются на мои, в их уголках слезы.

— Мне больно не так сильно, когда я с тобой, — шепчет она. — Спасибо тебе за то, что ты мой друг, Гаррет. Думаю, ты действительно был мне нужен.