Тэхён посещал воскресные служения в католическом храме и, хотя вера его не укрепилась, в тишине, пропахшей ладаном, становилось много спокойнее. Иногда он говорил с собою и просил у себя же: не гневаться за прошлое, не страдать и не пытаться замолить содеянное, он хотел вынести страдания, выкипеть в них.
Они прожили душа в душу ещё полгода и к следующей весне накопили на машину. Юнги получил права, Тэхён - следом. Им довелось жить в чудесной стране, но под чужими именами. И только дома смывались красочные наслоения, и оставалось что-то исключительно своё, без карнавальных прикрас, затихшее навеки, в поцелуях и объятиях, не рассчитанных ни на кого больше.
Возможно, Юнги шёл к этому с самого начала, но не решался.
Тэхён оказался дома чуть раньше, отпросившись из-за невыносимой головной боли. Юнги, который весь день не отвечал на звонки, отсутствовал вовсе. Тэхён зачем-то обошёл весь дом, двор и увидел приоткрытую дверцу сарая, где прежние хозяева когда-то держали лошадей.
«Мёртвое должно быть мертво». Тэхён не думал об этом. Он вбежал туда, одуревая от ужаса.
Однако…
Сгорбившись, Юнги сидел на табурете под заунывно качающейся петлей и с прищуром смотрел, как в открытом большом окне догорает закат. Курил. Увидев его, Тэхён громко вздохнул. Затем перевёл взгляд на потолок, покрылся мурашками и, подойдя, бессильно опустился на настил сена, уложил голову ему на колени.
— Что ты собирался сделать, Юнги?
— Умереть по-настоящему, — он спустился к нему и протянул сигарету, делясь вкусами. — Прости.
Тэхён затянулся. Докурив, отшвырнул бычок в старую банку из-под краски и прильнул головой к плечу Юнги. Тот приобнял его. Они сидели, тупо уставившись в никуда, в небо, переходившее в синеву сумерек. Ветер продолжал качать петлю. Им обоим всего-навсего хотелось по-настоящему жить.
-The End-
