— Эй, — Алекс приветствует меня с настороженностью, написанной на ее лице, затем смотрит на Вивьен, сидящую на моей кровати. — Что происходит?
Вивьен смотрит на меня с грустной улыбкой, затем на Алекс:
— Я просто пришла забрать свои вещи. Не знала, что он здесь. Мои сумки внизу.
Алекс кивает.
— Тебе не следовало ходить так далеко.
Вивьен морщит нос.
— Знаю. Это было глупо. Нужно было дождаться тебя.
— Да, нужно было. Я отнесу твои сумки домой, а затем вернусь и помогу тебе перейти улицу.
— Я отнесу ее.
— Твои ноги… — протестует Вивьен.
— С ними все хорошо, — я поднимаю ее с кровати.
— Тогда ладно… — Алекс пожимает плечами и направляется к лестнице. — Я возьму сумки.
Я ощущаю ее пристальный взгляд на себе всю дорогу к их дому, но не встречаюсь с ним.
— Наверх или внизу?
— Оставь ее внизу, — говорит Алекс до того, как у Вивьен появляется шанс ответить.
Я опускаю ее на диван, но она не отпускает мою шею, пока я не смотрю на нее.
— Оли…
— Помнишь тот взгляд с жалостью? — шепчу я, дотягиваясь, чтобы убрать ее руки с моей шеи.
Она кивает.
— Я тоже не хочу его.
Она снова кивает.
— Я буду рядом, если тебе что-то нужно. Я не работаю до конца недели.
— Ей не понадобится, — Алекс стоит у двери, держа ее открытой, не сомневаюсь, что ждет, когда сможет захлопнуть ее за мной, как только я сделаю шаг на улицу.
Хлоп!
Как я и думал.
***
Сегодня Вивьен выглядела несчастной, ползая на четвереньках. Я поступил по-свински, потому что не помог ей раньше, но в то время я задавался вопросом, что более болезненно для нее — видеть меня или справляться с физической болью. Думаю, и то и другое.
Я представлял, как она курит «травку» или принимает болеутоляющие таблетки, чтобы подавить горе. Джек [54] — мой лучший друг, когда нужно заглушить боль. Он был им на протяжении трех последних лет. Вивьен заменяла его некоторое время, но она больше недосягаема. Я знаю, что она находится сразу через дорогу, но когда наступает одиночество, она с таким же успехом может находиться на другой планете.
Звонит мой телефон, я должен уже спать, так как время близится к полуночи, но я не сплю. Я все еще на террасе, уплываю в море горя и Джека. Выходит, что я не единственный, кто не может уснуть.
Вивьен: Не могу уснуть. Думаю о том, что произошло раньше, это не жалость… просто мысли.
Я: Тоже не могу уснуть. Не знаю, что еще сказать.
Вивьен: Прости, что разнесла твой дом.
Я: Это жалость. Так как ты не просила прощения до того, как мы поговорили.
Вивьен: Ты прав. Я все еще расстроена и получаю какое-то садистское удовольствие от того, что у тебя лицо в шрамах, и ты хромаешь.
Я: Так-то лучше.
Вивьен: Теперь я не знаю, что сказать, поэтому… спокойной ночи.
Я: Спокойной ночи, моя любовь.
Я удаляю и перепечатываю последнюю часть.
Я: Спокойной ночи, Вивьен.
Сегодня днем был не тот момент, когда прощают и забывают. Я не тупой. Мое признание дало мне отсрочку, но у меня болезненное предчувствие, что худшее еще впереди. Как только размеры произошедшего с нами на прошлой будут осознаны, она поймет насколько испорчена моя жизнь на самом деле… насколько в действительности испорчен я. И она уйдет из моей жизни навсегда.
Вивьен
Мне почти двадцать два года, и я имею в виду, что мне только двадцать два. И у меня уже такая ситуация в отношениях, которая кажется взята из кинодрамы или из художественной книги. Серьезно! Я только что выяснила, что мужчина, с которым я представляла свою долгую жизнь, женат и у него был ребенок, который умер. Это дерьмовый эмоциональный багаж для кого угодно, не говоря уже о двадцатидвухлетней девушке, которая до недавнего времени была девственницей и никогда не была в колледже или не летала на самолете.
Мне нужно знать больше, но я не знаю почему. Нездоровое любопытство? Возможно. Изменит ли это все? Сомнительно. Не знаю, как это могло бы все изменить.
— Что происходило между вами, когда я пришла вчера? — Алекс протягивает мне чашку кофе.
— Он рассказал мне кое-что, — я делаю глоток.
— И…
— И не уверена, должна ли рассказывать тебе об этом.
— Ты не серьезно. Парень только что разбил тебе сердце. Он врал тебе… унизил тебя, но ты чувствуешь себя обязанной хранить какие-то его секреты?
Она права. Каким бы трагическим не было его прошлое, он мог бы… должен был рассказать мне до того, как наши отношения стали такими серьезными. Но я понимаю, что нужно ощущать серьезную связь, чтобы открыться кому-то о чем-то настолько личном, таком душераздирающем, таком меняющем жизнь. Я пережила это. Я понимаю.
Я сжимаю губы и киваю.
— Его секрет намного ужаснее и трагичнее моего, поэтому да, я чувствую себя обязанной сохранить его, уважать его доверие.
— Цветочек, ты удивляешь меня, но не обязательно в хорошем смысле этого слова. Я думаю, тебе потребуется некоторое время после потери девственности, чтобы понять, что от того, что тебя сломали больше, чем один раз, ты становишься более устойчивой. Перед тобой, моя дорогая, множество путей.
— Тебе следовало выбрать философию, как основное направление в учебе, — я смеюсь.
— Я просто забочусь о тебе. Ничего хорошего не может получиться с женатым мужчиной, и он об этом тоже знает. Вот почему он никогда не рассказывал тебе. Ты молода, Цветочек, ты должна повидать мир — много секса с множеством парней.
— Говорит моя моногамная подруга. Что заставляет тебя думать, что я собираюсь превратиться из девственницы в шлюху? Оливер был другим, исключением. Не могу представить себе, что буду с кем-то другим, — я вздыхаю. — Но также не могу представить, что буду с ним. Может, вернусь в «Деревню Девственниц». Там на самом деле не так уж и плохо.
— Врунишка.
Я усмехаюсь и смотрю вниз, когда улыбка меркнет.
— Я люблю его.
— Любила.
— Нет. Я все еще люблю его — всегда буду. Боль не исключает любовь.
— А любовь не исключает боль.
Я киваю и вытираю одинокую слезу.
— Хотела бы, чтобы я встретила его первой.
— До его жены?
— Да.
— Тебе тогда было бы сколько? Пятнадцать? Шестнадцать? Ты говоришь о развращении несовершеннолетних?
— Ты знаешь, что я имею в виду. Я думала, что у меня громадный багаж за спиной, но у Оливера грузовой корабль по сравнению со мной.
— Так плохо?
Я закрываю глаза и отклоняюсь назад.
— Так плохо.
***
Алекс согласилась работать вместо меня, пока я не встану на ноги в прямом смысле этого слова. Я хотела поехать домой на свой день рождения, но теперь пытаюсь выяснить, как физически добраться туда и как я объясню своим родителям все это.
Я ненавижу то, что не могу контролировать волнение, которое появляется, когда звонит мой телефон с сообщением от Оливера. Он сделал мне больно, и мое сердце хранит эти болезненные воспоминания, но у тела нет памяти.
Оливер: Как ты себя чувствуешь сегодня?
Я: Потрясающе… шучу, а ты?
Оливер: Будто кто-то пытался убить меня в собственном доме.
Я: Ты, вероятно, это заслужил.
Оливер: Заслужил.
Я: Обдумываю завтрашнюю поездку домой. Будет странно, если я поползу на железнодорожную станцию на четвереньках?
Оливер: Не в Бостоне, может в Хартфорде.
Я: Интересно, что мне сказать своим родителям?
Оливер: Может, правду? Обман — это ПЛОХО!
Я: Я поняла
Оливер: Почему бы тебе не взять мою машину?
Я: Не могу. Что, если с ней что-нибудь случится?
