Сердце пяти миров (СИ) - Андреевич София

— Что это может быть?

— Я не знаю, — честно сказал Олдин, и Номариам удивленно приподнял брови, демонстрируя неверие.

— Ты знаешь больше, чем все целители, которых я видел, вместе взятые, — сказал он. — И ты — наполовину фрейле. Ты должен знать о своем народе больше других.

— Эта болезнь мне неведома, Номариам, — снова сказал Олдин, и с неудовольствием заметил в собственном голосе то, чего не хотел бы показывать никому. Не неуверенность — неуверенность неопасна для целителя, ибо она есть путь к поиску истины. Его мучил страх. — Фрейле никогда раньше не болели болезнями здешних народов, так гласят легенды, так было на самом деле. Наши раны заживали, даже если их не промывать, и так было всегда, сколько мы себя помним, но будь я проклят, если то, что я вижу в ране Тэррика, — не земляная лихорадка. И я отнесся к его ране слишком легкомысленно. Я позволил ему перевязать ее самому, я не осмотрел ее на второй день, я не спросил его…

— Это укус? — Он был почти благодарен Номариаму за то, что тот его прервал. — Это зеленокожий?

— Нет, — сказал он. — Это удар меча.

— Слава Инифри, — проговорил Номариам, и Олдин с трудом удержался от того, чтобы не сказать ему, что Инифри здесь точно ни при чем.

— Рана не затягивается и постоянно открывается снова, — вместо этого сказал он. — Шербера сказала, ночью у него бывает жар, и иногда вечером плечо болит так, что он не может это скрыть, но удержать его от езды верхом и усадить в повозку, как женщину? Ни за что. Тэррик предпочтет умереть прямо на коне.

Олдин спохватился, но было поздно.

— Умереть? — Номариам тоже спохватился, пока их не услышали, хоть и шли они еще по относительно малолюдной части лагеря. Все же помнить об осторожности не мешало.

— Единственное, что останавливает лихорадку — магия акрай, — сказал Олдин честно, понимая, что ему просто нужно с кем-то поделиться своими опасениями, рассказать кому-то то, что он не рассказывает даже Шербере. — Если Шербера оставит его, лихорадка пойдет дальше. Я не знаю, сколько ей потребуется: ночь, две ночи, половина луны, но она не остановится, и тогда мне придется ее вырезать. Но я уже не уверен, что это его спасет. Снадобья, которые я даю нашим людям, Тэррику помогают очень слабо. Тех трав, которые я дал ей сегодня, хватило бы Фиру на несколько дней.

— Поэтому она с ним.

— Да.

— И как долго ее магия сможет удерживать заразу?

— Рана будет мешать ему, но я даю травы, чтобы снять боль, и травы, чтобы хотя бы немного унять воспаление, — сказал Олдин, не отвечая на вопрос.

Номариам остановился — ему пришлось тоже — и пристально вгляделся в его лицо. Олдин чувствовал его магию: она ощупывала его своим раздвоенным языком, пробовала на вкус, но признавала своим — потому что Шербера была своя для этой огромной невидимой в дневном свете змеи, а он был связан с Шерберой, и значит, тоже был свой. И он знал, что этот человек, проживший на земле в два раза дольше него, уже знает ответ на заданный им вопрос, и просто хочет его услышать.

— Ты знаешь, что я хочу сказать, маг, — сказал Олдин, наконец, неожиданно чувствуя себя уставшим от этого разговора о собственной беспомощности, и Номариам понимающе кивнул и не стал настаивать.

— А Шербера знает?

— Тэррик скажет ей. — Он вспомнил ее встревоженное лицо, вспомнил испуг в ее глазах много дней назад, когда она прибежала к нему за помощью. Тэррик никак не мог согреться, но не разрешил ей пойти к целителям, так что ей пришлось дождаться, пока он уснет, и прийти тайком. — Но, я думаю, она уже знает.

Глава 25

На двадцать пятый день пути они наткнулись на засаду. Прежде, чем кто-либо успел что-либо понять, темволд, спрятавшиеся над ущельем, сбросили на идущее по нему войско несколько огромных валунов. Камни упали прямо в середину, туда, где шли мальчишки, акраяр, животные и обозы — самая слабая и потому самая защищаемая часть войска. С дюжину человек раздавило сразу, два десятка ранило осколками камней, пострадали и были убиты две лошади, разлетелась на части кухонная повозка.

Тэррик приказал выбраться из ущелья как можно скорее. Скалы были отвесными, и взбираться по ним в поисках врага было пустой затеей, а терять время было нельзя. Они скрепя сердце оставили тела умерших людей и животных на камнях, и за полдня выбрались в долину.

Трое умерло в пути от кровопотери и тяжелых травм. Воины горели желанием отомстить за убитых, и как только фрейле приказал разбить лагерь и вплотную заняться ранеными, отряд воинов и магов ушел обратно в горы. С ними ушли Номариам и Фир.

Шербера едва дождалась, пока они вернутся. Фир с ног до головы был покрыт кровью, зелень магии вокруг Номариама, казалось, несла в себе эхо предсмертных криков, но темволд и их приспешники были уничтожены.

К счастью, их дальнейший путь шел по долине — весь путь до самого берега Океана, где стояли города.

К счастью, они успели покинуть пустыню вовремя — в ночь, когда в честь возвращения отомстивших звучали здравницы и поднимались чаши с вином, птица охенорир нашла себе друга, и с темного беззвездного неба упали первые снежинки.

Шербера молила Инифри, чтобы оба ее спутника вернулись целыми, и ее молитвы были услышаны. Ее сердце наполняла гордость: у костров звучали имена кароса каросе и змеемага, и люди рассказывали друг другу о том, как ловко Фир убивал одного за другим ни о чем не подозревающих темволд, утаскивая их во тьму, и как изящно и смертоносно жалила направо и налево магия Номариама, пока он сам рубил зеленые головы каменным мечом.

— Ты останешься сегодня со мной? — спросил Шерберу Фир, скользя сладкими от вина губами по ее губам. — Останься, прошу, моя храбрая акрай, моя линло, моя Шербера…

Она сидела между ним и Номариамом у костра, как и многие другие женщины сегодня. Мужчины были пьяны удачной вылазкой, местью, вином, и то и дело один за другим исчезали со своими избранницами в темноте; отовсюду постоянно слышался смех и звуки любви.

Прэйир сегодня был в карауле на краю лагеря, иначе — Шербера знала это — он тоже присоединился бы к ним. А к ней?

Губы Фира обжигали ее губы, его руки, сжимающие ее бедра, были настойчивы и горячи, и Шербера знала, чувствовала по голосу, что он возбужден, как возбужден вернувшийся после победы к своей подруге славный воин.

Теплые руки обвили ее тело сзади, и прикосновение губ Номариама пришлось на ее плечо, там, где оно переходило в шею.

— Шербера-трава.

Фир целовал ее, и она не смогла ответить, но ее тело ответило за нее, когда Номариам накрыл ладонями ее грудь. Соски, мгновенно затвердев, уперлись в его ладони сквозь грубую ткань рубицы, и между ног полыхнуло яркое пламя.

Фир наклонился ближе и ухватил зубами ее нижнюю губу, еле слышно зарычав.

Руки Номариама пробрались под рубицу, опаляя кожу, грубые кончики пальцев легко погладили ее соски, и Шербера, не выдержав, еле слышно застонала и откинула голову ему на плечо. Горячие губы Фира тут же опустились на ее шею и прикосновение языка к коже над местом, где бешено билась жилка, заставило ее ухватить его за волосы и прошептать его имя.

Даже Олдин сегодня был заражен этим всеобщим духом плотской любви, и его голос, когда он остановился напротив них, был полон еле слышного звона горячего южного ветра. Но он пришел не за этим, хоть и замер на мгновение, безмолвно глядя на свою акрай в объятьях других ее спутников.

— Шерб, — и все же не выдержал и отвел взгляд, — если ты не хочешь, чтобы сегодня в твоей постели оказалось больше одного мужчины, тебе лучше вернуться к фрейле. Мы все…

— Нет! — Фир зарычал, глядя на него, тихо и предостерегая. — Она не принадлежит только фрейле и сегодня она останется с кем-то из нас!

Змея поднялась над ними зеленым дымчатым чудовищем и угрожающе раздула капюшон, и люди вокруг обеспокоенно зашевелились, пытаясь отодвинуться подальше от ядовитой, пусть и невидимой им сущности.

— Шербера знает, что мы не причиним ей вреда. — Тихий голос Номариама и сам был подобен сейчас шипу змеи. — Она сама выберет, с кем завершить ночь. Тебе нечего делать здесь, Олдин, если только ты не хочешь тоже стать одним из тех, среди кого она станет выбирать.