Потерянные Наследники (СИ) - Крауз Кэсси

— Так вы с ним встречаетесь? — Еле выговорила я, стараясь справиться с неприятным оцепенением.

— Нет, ты что! Томас ни с кем не заводит отношений. Да никто особо и не пытался намекнуть на это, — в голосе Моники послышалось сожаление, — такой красавчик пропадает…

— Почему?

— Говорят, это из-за мамы. Переживает, что виноват в ее смерти. И боится, что так же не сможет уберечь любимую женщину. Я сначала думала, брехня все это, пока сама не увидела. Я же учусь в Берлине, и там похоронен папа. 29 ноября годовщина его смерти, так что я всегда прихожу к нему с чайными розами, да ты и сама помнишь это. Так вот, на выходе с кладбища я встретила Тома. Оказалось, его мама тоже там, а он приехал попрощаться с ней перед отъездом. Агата, ты бы видела его лицо. Он не плакал, но в его глазах была такая боль, что я ее физически ощущала. При этом, иногда он становится совершенно неуправляемым, жестоким чудовищем. Он человек, которого не каждой по силам полюбить. Но ты знаешь, умереть не страшно, если будет в твоей жизни кто-то, кто будет так смотреть на твою могилу.

Я чувствовала, как мое сердце сжималось в крохотный болезненный комок. Злость и закипающая ревность сменились состраданием и непреодолимым желанием разыскать в пристройке охранников Томаса и обнять его посильнее. Прежде я и не догадывалась о том, что выболтала мне ни о чем не подозревавшая Моника. Томас не вступал в настоящие отношения, так почему я решила, что он хочет их со мной?

Моника сбила меня с мысли, завладев альбомом. Опустив голову мне на плечо, она перелистнула первую страницу. С фотографии на нас смотрели семь сияющих улыбками физиономий.

— Бог ты мой! Да нам тут лет по девять! — охнула Мона, поднося альбом ближе к глазам, чтобы получше рассмотреть лица детей, которые продадут нас с Адрианом через каких-то семь лет. — Изабель совсем блондинка! А у нас с тобой одинаковые причёски!

— Это няня Из нам заплетала, — тихонько отозвалась я, разглядывая невинные личики девочек.

— Адриан и Маркус с фингалами!

— Они тогда влезли в драку с парнем из средней школы за то, что он называл Оливера девчонкой.

Мы обе посмотрели на самого худенького мальчика, глядевшего на нас через временную призму огромными печальными глазами.

— Как думаешь, если бы Оли не погиб, Артур и его бы сумел купить? — Прошептала я, неожиданно ощущая вставший поперёк горла ком.

Оливера не стало, когда нам было только двенадцать. Самый тихий, добрый и скромный в нашей компании. Мы часто дразнили его, но готовы были отлупить любого, кто осмелился бы его обидеть. Мы не знали, что у него было больное сердце, что он цеплялся за жизнь каждый божий день. Наверно, поэтому его уход стал для нас настоящей трагедией. Той, что мы так и не смогли до конца пережить. Тогда в нашей сбитой компании и появилась первая трещина.

Моника с грустью погладила меня по руке.

— Если бы Оли был жив, возможно, ни один из них не принял бы денег.

Я стёрла со щеки неожиданную слезинку и перевернула страницу. На следующей фотографии я в небесно-голубом платье и с тиарой на коротко стриженных волосах радостно сжимала в объятиях лохматого мальчишку во фраке.

— Этот обросший чудик Себастиан?! Серьёзно?! — Прыснула Моника.

— Поосторожнее с моей первой любовью! — Я включила наигранно обиженный тон.

— Это же фотка из ежегодника?

— Да, это рождественский бал, — ответила я, листая дальше. Перед нами проносились чистые и ничем неомрачаемые моменты нашего детства. Мы купались голышом в ледяной Эльбе, валялись в парках на траве, устраивали вечеринки и играли в семь минут в раю. Играли в пиратов и копов, были звездными воинами и друзьями Оушена. Но за всеми теми нелепыми прическами, беззубыми ртами, прыщавыми, но неизменно счастливыми лицами скрывались жизни, которые мы не запечатлевали во времени. Мать бросила Изабель на попечение няни и переехала во Францию к новому олигарху, где нарожала себе новых детей, Отец Маркуса любил прикладываться к стакану и поднимать на сына руку. А брата Себастиана звали Теон.

Я с ужасом вспоминала те дни, недели и месяцы, когда Себ блуждал по школьным коридорам, словно тень, оплакивая гибель своего любимого старшего брата. А мы с Адрианом молча следовали за ним, сгорая от страха, стыда и отвращения к самим себе, не в силах признаться, что кровь Теона была на наших руках. Это стало второй трещиной.

Но я всегда раньше думала, что лишь Себастиан имел полное право нас предать. Теперь же, глядя на красивые фотографии, которые не могли вытеснить из памяти боль, что скрывалась позади них, я впервые ощутила неизбежность того, что с нами произошло. Им всем нужны были деньги. Нужны были больше, чем близнецы, которым доставалось от предков, как и остальным. Мы не могли бесконечно друг друга спасать.

Я захлопнула альбом и вытащила его из рук Моники.

— Больше не могу на это смотреть. Плохая была идея, — устало вздохнула я.

— Тебе не интересно, что с ними стало? — Нерешительно спросила Мона. Мое молчание она восприняла как утвердительный ответ и продолжила. — Из почти сразу после вашего изгнания уехала к матери во Францию, в июне выходит замуж за владельца парфюмерного бренда. Маркус шатается по миру, слышала, отец хочет засунуть его в школу Лиги Плюща, но безуспешно. Он либо проваливает собеседования, либо попросту на них не является. А Себ, как только они закончили школу, уехал. И больше никто его не видел.

— Как трагично.

— Тот скандал, что Артур раздул вокруг вас, погубил нас. Мы с тех пор даже не общаемся.

— Они предпочли тратить денежки от нашей продажи в одиночку? — С горечью ухмыльнулась я. — Если бы мы учились в обычной школе, носили дешевенькую форму, а наши родители не владели бы корпорациями, а были бы простыми служащими, все было бы не так. Все это дерьмо случилось из-за денег.

— Деньги тебя возвысят, они же тебя и погубят, — прошептала Моника, поглаживая меня по волосам, — ты ведь сама это понимаешь.

— Остаётся надеяться, что в следующей жизни я урожусь обычным деревом, — саркастически ответила я.

— Надеюсь не тем самым шагающим деревом, чьи отростки похожи на сама знаешь, что? — Хихикнула Мона. Я пихнула ее в бок и захохотала в голос неожиданно для себя самой.

В Петербурге мы частенько тусовались до утра, так что мой организм не особо рвался в сон. Дожидаясь возвращения дедушки, мы с Моной обошли всю виллу, заглянули в каждую комнату, и я садистски позволяла ностальгии терзать своё сердце. Меня сморило только под вечер, когда я поочерёдно переговорила по телефону с Адрианом, Святом, Максом, Мартином и Эллиной, которая все грозилась убить меня, хотя и не забыла вскользь упомянуть о том, что ей «еще не доводилось пробовать настоящих немецких колбас». Мыслями упорхнув обратно к своим друзьям, я даже не заметила, как заснула.

Разбудил меня только нерешительный стук в дверь горничной, звавшей на ужин. Я быстренько окинула взглядом гардероб, надо отдать должное тому, кто о нем позаботился. Выглядело все сногсшибательно! Даже простое шерстяное платье, которое я изъяла наугад. Спустя пару минут я уже спускалась по лестнице, на ходу зачесывая волосы в хвост.

Если с бабушкой время играло в одной команде, то деда оно не пощадило… с его седыми бакенбардами и густыми пепельными усами ему в пору было удить рыбу на пенсии или ухаживать за огородом, а не стоять во главе инвестиционной компании. Его решительного взгляда из под раскидистых бровей обычно бывало достаточно, чтобы подчиненные невольно сжимались от страха (за своё место, да и временами за жизнь).

Но я отлично знала, что под всей этой напускной суровостью скрывался самый настоящий дед, который, может, и не ходил в резиновых сапогах и тельняшке, но любил заворачиваться в махровый халат и воровать из холодильника мучное, пока бабушка морила его очередной диетой. Нас связывало не слишком много счастливых моментов из серии «дедуля и его внуки», поскольку чаще всего мы с Адрианом были предоставлены сами себе, в то время как дед растил свое самое главное детище — бизнес. Он был гораздо важнее его собственного сына, что уж и говорить о внуках. Но теперь я чувствовала, что свет софитов по-тихонько направлялся в нашу с братом сторону. Нам скоро предстояло выходить на сцену.