Давай, сорвись, мой зверь, и поцелуй меня.
Пожалуйста…
Закусываю губы, чтобы не сказать это вслух.
– Чего ты там добивалась, малая? – сипло спрашивает он. Тон вкрадчивый, утробный. – Выпороть тебя надо? Этого ты хотела?
– Ну, попробуй, – дерзко вздергиваю бровь. А Довлатов ухмыляется.
– Ай! – вскрикиваю, когда он дергает меня на себя и ловко в два движения укладывает бедрами на свои колени. – Ты что делаешь? – истерично посмеиваюсь, пытаюсь подняться, но сильная мужская рука вжимает меня лицом в кожаное сиденье.
– Я, мелкая, исполняю твои желания, – рычит. – Лежи, не дёргайся. Хуже будет.
Я и правда замираю. Мне еще кажется это все возбуждающей игрой. Закусываю губы, по телу проходится волна предвкушения.
– Ау! – снова вскрикиваю, когда он реально шлёпает меня своей огромной ладонью по заднице. Снова пытаюсь подняться и возмутиться, но тяжелая рука вжимает меня назад в сиденье. И снова шлёпает. Ощутимо, хлёстко, так, что попа начинает гореть.
– Не так ты это себе представляла, мелкая, да? – усмехается и снова шлепает. – Бойся своих желаний. За слова надо отвечать, – хрипит и снова шлепает.
Мне больно, да. Дергаюсь снова, но потом замираю, когда понимаю: от очередного хлесткого шлепка начинает гореть между моих ног, и трусики намокают. Это что-то новое, и я в шоке прислушиваюсь к своему телу.
– Я всех на уши поднял из-за тебя! – еще один шлепок, и мой вскрик перерастает во всхлип. – Диму, хорошего парня, наказал! – еще один шлёпок. – Поседел еще больше, зараза ты мелкая! – еще один шлепок, и я уже не чувствую боли, только обжигающее возбуждение и дрожь. Глотаю воздух, понимая, что это настолько порочно, что можно кончить прям так, оттого что тебя порют. – Ты, бля, знаешь, чем могут обернуться твои капризы? Не знаешь, – еще шлепок.
Судорожно втягиваю воздух, пьянея и улетая куда-то в прострацию от мужского аромата.
От Довлатова пахнет холодным парфюмом, табаком, нотками специй и чисто мужским запахом. И это мой самый любимый запах.
– Выкрадут тебя, и эта порка раем покажется. На ленты тебя, зараза такая, порежут. Понимаешь? Ни хрена ты не понимаешь! Потому что ребёнок еще и выходки детские, глупые, – выдыхает, отпуская меня.
А я так и лежу попой на его коленях, вжатая лицом в кожаное сиденье. Судорожно дышу, пытаясь справиться с собственным телом. Никогда не думала, что возбуждение может быть настолько острым. Хочется рыдать… Не оттого что горит попа, а оттого что продолжения не будет, а меня уже ломает и тянет, как похотливую кошку. Вадим сам снимает меня с себя и выходит из машины. Вздрагиваю, потому что он опять громко хлопает дверью.
Лежу так с минуту, глотая воздух. А потом накрывает злостью.
Ненавижу!
Мелкая я, значит.
Капризный ребёнок?
Это он ничего не понимает и не видит! Это всё из-за него!
Тоже вылетаю из машины, поправляя задравшийся топ. Бедра горят, между ног горячо и мокро. Оказывается, возбуждение – хороший катализатор злости.
Довлатов курит, облокотившись на капот. Подхожу к нему, вставая лицом к лицу, сдуваю с лица растрёпанные волосы, обращая внимание на то, как подрагивает его сигарета, зажатая между пальцев.
– Хочешь сказать, что не понимаешь, зачем я это делаю? Вообще ничего не замечаешь или не хочешь замечать, да?
– И? Удиви меня. Придумай хоть одну взрослую причину своего поведения?
– А придумывать ничего не нужно. Причина всегда одна. Я люблю тебя с шестнадцати лет и хоть как-то пытаюсь обратить на себя твоё внимание! – нервно выдаю ему, голос срывается, и теперь хочется плакать по-настоящему. А Вадим молча затягивается и прикрывает свои невыносимо красивые глаза. – А ты каменный и бесчувственный! Всё ты видишь, но предпочитаешь издеваться надо мной! – всхлипываю. А потом кусаю губы, замолкая.
Дура!
Какая я дура, и правда идиотка.
Зачем я ему об этом сказала?
Это унизительно.
Если он сейчас меня оттолкнёт, я сгорю со стыда. Упаду ниже некуда.
Зажмуриваюсь, пытаясь сдержать горячие слезы. Расплакаться сейчас при нем будет полное дно. Всхлипываю, разворачиваюсь и иду вперёд. Я даже не вижу, куда иду и зачем. Нет, я хочу сбежать и не хочу, чтобы он меня догнал. Просто хочу избежать этого унижения. Рыдаю, утирая слёзы, всё расплывается перед глазами.
– Лиза! – он догоняет меня, хватая за плечи, и разворачивает к себе.
– Не трогай! Отпусти, – взмахиваю руками, пытаясь оттолкнуть Вадима, а он не отпускает. – Да не трогай ты меня! Забудь всё, что я сказала! Это неправда! Да, соврала, как ребёнок! – к горлу подступает ком, и я уже не могу сдерживать рыданий. Мне так больно и унизительно, что нечем дышать.
Довлатов сначала отпускает меня, но не успеваю я отшатнуться от него, как он обхватывает мой затылок и дёргает на себя, впиваясь в губы. Грубо, резко, жадно сминает мои губы.
Замираю, чувствуя, как подкашиваются ноги, и начинаю оседать, но сильная мужская рука не позволяет мне упасть, вжимая в тело. Его запаха так много, он дурманит, и я уже сама на эмоциях и эйфории, обхватываю его шею, царапая ногтями затылок. Всхлипываю в желанные горячие губы, пытаюсь отвечать. Но куда там. Я полностью в его власти. Горячий язык проникает глубже, зубы кусают меня, тут же зализывая укусы. Дыхание Вадима так же рвётся, как и моё. Рука на моей талии смещается ниже и сжимает отшлёпанную попу. Постанываю, откидываю голову и тут же льну к Вадиму.
Всё заканчивается так же стремительно, как и началось. Вадим замирает, его горячее тело каменеет. Он не отпускает меня, прислонясь лбом к моему лбу. Мы судорожно дышим и молчим, обжигая друг друга горячим дыханием.
– Я не солгала… – шепчу ему.
– Я знаю, малыш.
От его хриплого «малыш» у меня что-то взрывается внутри и разливается по телу эйфорией. «Мелкая» и «малая» звучит как издевательство. А «малыш» – как что-то настоящее.
– Я всё вижу и всё знаю. Но…
И вот пресловутое «но» ранит похлеще самого острого лезвия. Я не хочу слышать никаких «но». Но я слушаю. Потому что всё сказала, и решение остаётся за ним.
Глава 6
Елизавета
– Пойдем в машину, – выдыхает Вадим, берет меня за руку и ведет за собой.
Я иду, ничего не соображая. Голова кругом, ноги ватные, сердце колотится где-то в висках. Он сажает меня на переднее сиденье, сам обходит машину и садится за руль. Открывает окна, впуская свежий воздух. Молчит, откидывая голову на подголовник, и смотрит в лобовое. И я молчу. Нет, мне есть что сказать. Я хочу не просто говорить с ним, я кричать хочу. Но кусаю губы, не позволяя себе этого. Не буду больше унижаться. Я всё сказала.
– Лиз, ты девочка еще, а я… – делает паузу, прикрывая глаза.
– Еще раз скажешь, что я ребенок, получишь по лицу, – зло выдаю ему.
Довлатов грустно усмехается, качая головой. Тоже откидываюсь на спинку сиденья, обнимаю себя руками и закрываю глаза.
– Замерзла? – закрывает окна.
Я замерзла, оттого что он отмороженный. Молчу, не комментируя. Смотри, какой заботливый. Слышу щелчок зажигалки, и салон наполняется дымом. Облизываю губы, которые никак не могут забыть его поцелуй. Они горят и саднят. Трогаю их подушечками пальцев. Хочу ещё его умелых, упрямых губ… Тело тянет, и я выгибаюсь.
Сволочь. Довел меня.
– Прекрати!
Вздрагиваю от его грозного низкого голоса, одергиваю пальцы от губ. Глаз не открываю.
– Лиза, мне тридцать семь, я тебе почти в отцы гожусь.
– Ой, вот только не надо лицемерить, – психую. – Сколько там твоей телке? Двадцать пять?
– Ей тридцать.
– Да? – перевожу на него удивленный взгляд. Кивает, сжимая челюсть. – Ну поздравь ее, хорошо сохранилась, – усмехаюсь. Снова съезжаю на сиденье, прикрывая глаза. – Третьей жене отца двадцать, и ничего, – рассуждаю я.
– Вот мы и подошли к главному.
