Данте (ЛП) - Кинкейд Сэди

Ее рука взлетает ко рту, и ее лицо искажается от отвращения, когда она смотрит на меня:

— Он мой брат.

— Он был твоим братом, — поправляю я ее.

В ее глазах вспыхивает гнев:

— Ты убил моего брата! Моего собственного брата? И за что? — она широко раскрывает руки и обводит комнату жестом. — Потому что он был должен тебе денег? Как будто у тебя нет больше денег, чем ты мог бы потратить за двадцать жизней?

— Нет, Кэт, мне похуй на деньги. Я бы оставил это в покое. Даже если это выставило бы меня слабым, я бы сделал это для тебя.

Она смотрит на меня, ее тело вибрирует от гнева.

— Я убил его из — за того, что он сделал с тобой. Ты и наш ребенок никогда не были бы в безопасности, потому что ты всегда была бы его козырной картой, Кэт.

— Не используй меня, чтобы оправдать то, что ты сделал, — шипит она. — Ты не имеешь права вешать это на меня.

Она толкает меня в грудь, слезы катятся по ее щекам, и я хватаю ее за запястья и притягиваю ближе.

— Это не в твоей власти. Но я дал ему шанс, Кэт. Я дал ему шанс сразиться за тебя, и он снова пожертвовал тобой, чтобы спасти свою шкуру.

— Нет, — она качает головой.

— Да. Я хотел, чтобы он заступился за тебя, Кэт. Я хотел, чтобы он боролся за тебя, но он этого не сделал. Он не заслуживает ни единой твоей слезинки.

Она снова отстраняется от меня, и я отпускаю ее. Как только ее руки освобождаются, она вытирает слезы со щек.

— Ты посмотрел на него и увидел, кем он стал, но только я знаю, кем он был, — шепчет она. — До смерти нашей мамы он не был таким. Раньше он готовил мне блинчики с шоколадной крошкой и водил в кино. Он был моим братом, а ты забрал его у меня.

— Нет. Его пагубные привычки забрали его у тебя, Кэт. Того мальчика, которого ты сейчас помнишь, давно нет. Единственным человеком, который остался, был кусок дерьма, который позволил двум мужчинам похитить, изнасиловать и пытать тебя, чтобы расплатиться со своими долгами.

Она вздрагивает от моих слов.

— И когда я сказал ему, что взял тебя в качестве оплаты, все, что его интересовало, это то, что его долг будет погашен. Он даже не спросил меня, все ли с тобой в порядке.

Она качает головой, живя в отрицании того, что кто — то, о ком она так сильно заботится, мог относиться к ней как к ничтожеству.

— Ты можешь отказаться верить мне, если это заставит тебя чувствовать себя лучше из — за того, что он сделал. И ты можешь ненавидеть меня столько, сколько тебе нужно, но я не собираюсь извиняться или хоть на мгновение сожалеть о том, что я сделал. Я бы сделал это снова тысячу раз.

— То, что люди говорят о тебе, правда, — выплевывает она. — Ты жестокий, бессердечный…

Я подхожу ближе, и у нее перехватывает дыхание, прерывая то, что она собиралась сказать.

— Да, я такой. Я такой, каким они меня называют, и даже больше. Я предупреждал тебя об этом, но ты отказывалась верить мне и в этом тоже.

— Что ж, похоже, тогда я была неправа. Поздравляю, — она медленно хлопает мне в ладоши, и я должен остановить себя от того, чтобы швырнуть ее на диван и выбить из нее все настроение. — Тебе наконец удалось убедить меня, что ты плохой человек. Даже близко.

Хорошо… Это ранит сильнее, чем я думал.

— Тебе следует лечь в постель и немного поспать, прежде чем кто — то из нас совершит то, о чем мы пожалеем.

— Пошел ты! — рявкает она, а затем выбегает из комнаты, все ее пять футов шесть дюймов трясутся от ярости.

— Ты спишь где угодно, только не в нашей постели, Кэт, и я приду и вытащу тебя оттуда, — кричу я ей вслед. Как бы она ни злилась на меня, она все еще моя жена.

Глава 52

Кэт

Мое сердце болит так сильно, что кажется, будто оно на самом деле разбивается. Я знаю, люди говорят это все время, но это физическая боль. Лео ушел. И мой муж убил его. Несмотря на то, что знал, как сильно это причинит мне боль. Потом он рассказал мне об этом. Чего он ожидал от меня? Поблагодарить его?

Я иду на автопилоте в нашу спальню. Я имею в виду, мне следовало бы пойти спать в другое место, но Данте все равно бы просто нашел меня и отнес в свою кровать, а я слишком измотана, чтобы бороться. Всегда ли наша жизнь будет такой? Одна долгая битва за другой?

Я ложусь в постель с образами моего брата, кружащимися в моей голове. Я пытаюсь сосредоточиться на всех хороших воспоминаниях о том, как он стал совершенно другим человеком, но они слишком перемешаны со всеми ужасными. Он так тяжело воспринял потерю нашей мамы, но потом то же самое сделала и я, и я не превратилась в самого большого мудака в мире. Возможно, ему было тяжелее, потому что он должен был присматривать за мной, хотя, насколько я помню, именно я заботилась о нем. Я ходила за продуктами и сводила баланс чековых книжек. Я готовила и убирала, пока он вечно суетился, пытаясь заработать легкие деньги.

На меня нападают воспоминания о тех временах, когда он был мне нужен, а его никогда не было рядом. Однажды он появился в больнице, где я работала, и назвал меня жадной, злобной сукой перед всеми моими коллегами, потому что я не одолжила ему немного денег. Как он отдал меня, как использованную игрушку, чтобы расплатиться со своими долгами. Все они танцуют у меня в голове, когда я засыпаю.

Руки на мне. На моем затылке. В моих волосах. Удерживает меня. Мое лицо прижато к грязному полу, и я задыхаюсь, вдыхая его.

Теперь они смеются:

— Просто поторопись, трахни ее уже снова. Моя очередь. Ты был с ней целый час.

— Нет, — умоляю я, кашляя от грязи, застрявшей у меня в горле. — Пожалуйста…

Они смеются еще громче, когда боль пронзает все мое тело, когда он снова овладевает мной.

— Нет! — я кричу громче.

Так громко.

Мой крик эхом разносится по комнате, когда я подскакиваю на кровати, мои волосы и одежда прилипли к телу:

— Нет, — снова кричу я, потому что не знаю, где я.

Затем меня окутывает тепло, и знакомый запах успокаивает меня. Я укрыта мягкой кожей и твердыми мускулами, когда он крепко прижимает меня к своей груди.

— Все в порядке, vita mia, — шепчет мне на ухо мягкий, успокаивающий голос. Это сон? — У меня есть ты. Ты в безопасности.

— Где я? — я хнычу в темноте, поскольку мой разум остается затуманенным сном и монстрами.

— Ты дома. В нашем доме. В нашей постели.

— Данте, — шепчу я, делая глубокий вдох, который наполняет мои легкие. Я не задыхаюсь. Это значит, что я здесь, а не там.

— Шшш, котенок. Здесь только ты и я. Никто не причинит тебе вреда, — шепчет он, ложась, и тянет меня за собой, пока я не сворачиваюсь калачиком рядом с ним, а его огромные руки не обвиваются вокруг меня.

Он гладит меня по волосам, шепча что — то по — итальянски, от чего тепло разливается по моим костям. Но, несмотря на это, я дрожу в его объятиях. Мне так холодно.

Он нежно целует меня в лоб:

— Я скоро вернусь, хорошо?

— Хорошо, — бормочу я, все еще затуманенный сном.

Он встает с кровати. Свет из ванной придает стене, на которую я сейчас смотрю, мягкое свечение. Несколько секунд спустя оно исчезает. Данте кладет что — то на кровать, а затем включает лампу на ночном столике, прежде чем сесть рядом со мной.

— Иди сюда, котенок, — мягко говорит он, откидывая одеяло и беря меня за руку.

Я позволяю ему поднять меня в сидячее положение. Он убирает мои влажные волосы со лба, собирает их в хвост и закрепляет резинкой для волос.

Затем он тянется к краю моей футболки.

— Подними руки.

Я моргаю, глядя на него. Сейчас я полностью проснулась, но не уверена, что сейчас подходящее время для этого.

— Твоя одежда мокрая, Кэт, — указывает он, и я натягиваю свою промокшую футболку. — Ты не сможешь согреться в мокрой одежде.

— О, — отвечаю я, все еще чувствуя себя ошеломленной, когда шепот моего кошмара танцует на краю моего сознания. Это был один из худших кошмаров, которые у меня когда — либо были. Это было так ярко. Это было так реально. Потому что это не просто сон, а живое, дышащее воспоминание.