Последняя игра чернокнижника (СИ) - Орлова Тальяна

— Ты Катя или Богиня? — увидел кривую вымученную улыбку на моем лице, понял ответ и продолжил спрашивать: — Хорошо. Ты в порядке? Лекарь нужен?

— Нет, — я качнула головой. — Со мной все хорошо. Теперь.

— Да, меня тоже сильно сдавило натянутой связью. Ты была где-то слишком далеко, даже думать сложно. Что произошло?

Я медленно прошла к стулу, собирая идеи, которые успела обмозговать. Пока выдавать все свои сомнения бессмысленно — айхи не поймут, не разделят. Села, посмотрела прямо — сначала на взволнованного и все еще бледного Ноттена, затем на Ринса. Говорила, не отводя взгляда от черной повязки:

— Я была у нее… у Богини, — пояснила сразу, чтобы не переспрашивали. — Она каким-то образом смогла завладеть ненадолго моим телом и перенесла к себе. Возможно, я эту возможность и дала — целый день практиковалась в мелких заклинаниях и очень устала.

Ринс подхватил за спинку другой стул, в воздухе круто развернул и с грохотом поставил перед Ноттеном. Толстяк благодарно улыбнулся и присел. Он же и выдал свои предположения:

— Или Богиня стала настолько сильной, что на совсем короткое время может докричаться до любого из потенциальных сосудов. Не вини себя, Катя, она пробилась бы в твое сознание в любом случае — не сегодня, так завтра. Но как же ты смогла вернуться?

Это было самое сложное — сказать правду, при Ноттене все равно лгать не выходит. Но правду частичную, не открывающую всей картины, ведь в ином случае мне уже не дадут пространства на осмысление и собственные решения:

— Она меня отпустила.

— Что? — вопрос прозвучал сразу с двух сторон, хотя и с разными интонациями.

И я повторила:

— Она отпустила меня сама. Спросила моего согласия — я отказала. Мне было плохо… ну, от нашей клятвы. Возможно, Богиня не увидела смысла в пытках и уговорах.

Ноттен подался вперед, вглядываясь в мое лицо небесно голубыми глазами.

— И не попросила больше ничего? Отпустила из жалости к твоему состоянию? Не угрожала, не уговаривала? Ничего больше не говорила? Звучит весьма странно… Разве у нее есть другой сосуд?

Лучше бы белого айха здесь не было. Сама его аура заставляла выложить все на блюдечке. Я прикрыла глаза и несколько раз мысленно повторила: «Май-йох», подавляя в себе светлую магию, которая так отчаянно рвалась к Ноттену и искренности. После третьего раза эта тяга заметно снизилась. Открыла глаза и произнесла отчетливо:

— Больше ничего важного. Насколько я поняла, других сосудов у нее нет. А ее недавний голод был ненамеренным — так Богиня тосковала по человеку, в котором видела свое спасение. Не убивайте пришельцев — и не получите повторения.

Ноттен недоверчиво качал головой, а потом и озвучил причину:

— Ты что-то скрываешь. Никак не могу понять что именно и, главное, зачем…

Ринс шагнул вперед, привлекая мое внимание к себе:

— Катя, ты говоришь правду?

Соврать ему было намного проще — больше меня не сдерживала клятва:

— Чистую правду, айх. И ничего важного не скрываю. Быть может, кроме того, что меня потрясло место ее пребывания — хуже любой тюрьмы. Я даже рада, что большую часть времени она спит, — сделала паузу и добавила: — Мне тоже не помешало бы.

Ринс кивнул, не усомнившись в моих словах. Ноттен же поддался своей извечной заботе:

— Представляю, как тебя вымотал этот опыт, бедняжка. Сейчас я не могу ничем помочь, только отварами и…

— Я могу, — перебил его Ринс. — Мое дыхание поможет. Ноттен, раз все так разрешилось, возвращайтесь в комнату. Поведение Богини выглядит нелогичным, но пока все равно нет других данных.

Он подошел ко мне, взял за руку, поднимая. Но вначале перенес нас в знакомые покои, а лишь затем склонился к губам.

— Рот открой, — то ли попросил, то ли приказал.

Я послушно приняла его дыхание, сразу почувствовала себя бодрее. Но Ринс не отстранился, а снова коснулся губ уже поцелуем. Не стал напирать и углублять, с непривычной для себя нежностью больше лаская, чем возбуждая.

Затем прижал к себе и прошептал в висок:

— Я испугался. И меня тошнило от собственного бессилия — я просто не знал, что делать. Доступ в ловушку запечатан, сам путь к ней скрыт. Разумеется, я бы смог его найти, вытряс бы все ордена, могущие обладать этой информацией. Но сомневался, что успею вовремя. Два цина я чувствовал себя обмочившимся ребенком в подвале посреди хаоса, на который не могу повлиять.

Не было похоже, что его волнение было именно таковым. Радости от встречи я больше увидела от Ноттена, чем от него. Потому и уточнила — мне было важно услышать полное объяснение:

— Чего испугались? Что я соглашусь?

— Согласишься? — он удивился и отодвинулся, повязка была направлена на мои глаза. — Ты-то? Которая даже в капсулу не согласилась лечь без абсолютных гарантий дальнейшего? Ты выживанка. Пусть и способная на сострадание и риск ради близких, но гарантии твоего существования вряд ли сдвинулись с главного пьедестала. Одолжить свое тело самому могущественному существу, которое знал этот мир, куда сложнее, чем поддаться уговорам ученых. Нет, Кать, твое согласие я пока не рассматривал — видимо, не до такой степени отчаялся.

— Тогда чего? Того, что я не доживу до вашего появления?

— А есть другие варианты? — он, вопреки своей обычной прямолинейности, вдруг начал отвечать вопросом на вопрос.

— А-а, — догадалась я. — Клятва же. С моей смертью она разорвалась бы или принесла бы вам серьезные мучения?

— Или вообще потащила бы меня за тобой, — подкинул он еще одну возможную причину более холодным тоном. — Кто ее знает, эту бесову связь?

Я сразу успокоилась:

— Теперь понятно. Тогда порадуемся вместе, что все так хорошо разрешилось.

Но улыбка Ринса перестала быть нежной или удивленной. Он будто злился на что-то. Даже переместил ладони мне на плечи и сжал, словно собирался меня трясти.

— Кажется, ты уже всему нашла объяснения. В том числе и тому, что лежит на поверхности. Я даже волноваться за тебя не мог без десятка дополнительных поводов, куда уж обсуждать все остальное. Каждый раз я смотрю на тебя и не понимаю, почему именно ты. Как наказание за грехи? А я всё пытаюсь — только бесы видят, как я пытаюсь…

— Это что, признание в любви?

— Не знаю в чем, но признание. И я не стану укладывать душу перед тобой, чтобы ты вытирала об нее ноги. Оставлю за собой право волноваться, когда ты в смертельной опасности, но продолжу тебе не доверять.

Ба-бам! Очередной тяжелый удар по чаше весов, созданных еще разговором с Богиней. Привязался, прицепился за вздорный, ни на чей не похожий характер, разглядел три оттенка в волосах? Ринс нервничает из-за моего непонимания и из-за полного отсутствия взаимности. Вряд ли ему вообще легко описывать свои чувства. А мне легко? Особенно такие спорные — ведь и сейчас я здесь, уже не привязанная никакими клятвами. Я ведь тоже в некотором роде… прицепилась и класть душу под его ноги не собираюсь, ему я попросту настолько не доверяю. Но сказать я ничего не успела — Ринс отпустил меня и подтолкнул к кровати:

— Спи. Ты ведь хотела спать.

Я улеглась, наконец-то забравшись под одеяло. Итак, Ринс не догадался, что с моей стороны клятва уже не работает — я могу ему врать и не страдать от расстояния. Возможно, айху просто в голову пока не пришло проверять именно этот пункт, не до того сейчас. Это дает мне некоторую свободу действий. И время — чтобы разобраться, как поступить с этой самой свободой.

Наверняка я знала лишь одно: Ринс положением Богини не проникнется. Можно попробовать достучаться до Ноттена, но Ринс тут же найдет для того десять доводов сверху — и Ноттен смирится, как мирился до сих пор с «необходимыми жертвами» ради всеобщего блага. Зато если черный айх заподозрит меня в лояльности по отношению к затворнице, то обезопасит привычный мир любым способом. Я ему дорога — как угодно можно трактовать его признания, но симпатия ко мне в нем есть — и он уже жертвовал дорогими людьми. Придется снова — сделает снова. Он, в своей кромешной расчетливости, в некоторых вопросах до банальности предсказуем.