Бархатный ангел (ЛП) - Фокс Николь Николь

— Ты уверена, что Виталий никогда не знал о вас двоих? — Я спрашиваю.

Никита уверенно кивает. — Он никогда не знал. Если бы он это сделал, меня бы вытащили и четвертовали. И Якова постигла бы гораздо более ужасная смерть. Как это было, он был отравлен медленно. Через некоторое время. Это было сделано так тонко, что даже я не подозревала до последнего возможного момента. А к тому времени было уже слишком поздно.

Я в смятении качаю головой. — Не могу представить, через что тебе пришлось пройти.

Ее глаза затуманиваются от воспоминаний. — Его смерть была худшим днем в моей жизни. Его похороны были вторыми по значимости. Приходилось стоять в сторонке и смотреть, как Светлана играет скорбящую вдову. Я должна была стоять там, где она. Возможно, она носила титул его жены. Но у меня было его сердце.

— Ты когда-нибудь спорила со своим мужем о том, что он сделал?

Никита иронически улыбается мне. — У меня нет такой храбрости, как у тебя, Камила. Я не кричала, не кричала и не обвиняла. Я не показывала свою боль и гнев. Это только вызвала бы у него подозрения. Однако я сопротивлялась. Я сопротивлялась в тени, когда он не обращал внимания.

Я хмурюсь. — Я не понимаю…

— Мне пришлось ждать годы, — говорит мне Никита. — Я должна была правильно рассчитать время. Но после того, как Максим начал сопротивляться, задаваясь вопросом, как умер его отец, я решила, что пора действовать.

— Никита…

— Он был так уверен в ошейнике, который накинул мне на шею, что ни разу не подумал, что я могу укусить в ответ. Я играла послушную жену, а он ел то, что я ему давала, пил коктейли, которые я для него готовила. Когда у него начали проявляться симптомы, он ни разу не задался вопросом, почему он испытывает то же самое, что убило его брата.

У меня отвисает челюсть. Я смотрю на Никиту, пытаясь примирить спокойную, сдержанную женщину, которую знаю, с роковой женщиной, убившей своего мужа в отместку за любовника.

— Я… я думала… Исаак сказал мне, что Максим убил Виталия? — Я спрашиваю.

— О, он точно пытался, — говорит мне Никита. — Он направил человека именно для этого. Я просто опередила его.

Мою кожу покрывают мурашки. Почему я не видела это раньше? Эта женщина хитра и опасна, тем более из-за своей непритязательности.

Как легко не заметить.

— Исаак и Богдан все еще считают, что Максим виноват в смерти их отца?

Никита кивает. — В смерти Виталия обвинили крота, которого Максим посадил в доме. Но это не его заслуга. Это была моя. Только моя.

Я продолжаю пялиться на нее. Она гордится тем, как убила Виталия. Она гордится тем, что ей удавалось так долго хранить тайну, и никто ее не подозревал.

Часть меня охвачена благоговением.

Часть меня в ужасе.

— Никита, — говорю я, кладя свою руку на ее. — Я ценю все, через что ты прошла. Но… твои сыновья заслуживают знать правду.

Она вздыхает. — Я думала, ты можешь это сказать.

— Поэтому ты мне сказала?

— Может быть, — признает она. — Может быть.

Я нажимаю. — Я не знаю, что это изменит, но я знаю, что Исаак и Богдан сейчас там, потому что они думают, что Максим убил их отца.

— Это не единственная причина.

— Нет, я это знаю. Есть целый ряд вещей, заставляющих их руку. И я могу утверждать, что понимаю лишь некоторые из них. Но Никита, если эта информация имеет возможность что-то изменить, то нужно ей поделиться со всеми. Не только со мной..

— Максим и Светлана не собираются слушать.

— Ты отомстил за отца Максима. Ты отомстила за мужа Светланы. Ты не думаешь, что это изменит их?

Она дарит мне мягкую улыбку. — В тебе еще много наивности, дитя.

Я вздыхаю. — Я знаю, что сейчас я, вероятно, самый невежественный человек в этом доме. Возможно, несколько месяцев назад это свело бы меня с ума. Но ты знаешь, что? мне уже все равно. Если наивность дает мне возможность надеяться, то я с радостью прыгну в эту кроличью нору. Надежда слишком ценна, чтобы ее терять.

Я встаю и протягиваю женщине руку.

— Меня из этого дома не выпустят, Никита. Не без тебя.

Она моргает. — Ты хочешь, чтобы я отпустила тебя?

— Нет, я хочу, чтобы ты пошла со мной.

38

ИСААК

— Взорвать.

В тот момент, когда я даю команду, вся южная часть лагеря Максима превращается в какофонию обломков.

Я приказал своим людям прочесать местность до того, как мы заложили бомбу. В южной части есть лишь горстка его последователей. Но я точно знаю, что Джо там нет. Это самое безопасное место, которое можно уничтожить, не ставя под угрозу ее безопасность.

Кроме того, цель взрыва не в том, чтобы вызвать смерть. Это просто сделать заявление.

Исаак Воробьев здесь.

И на этот раз я не шучу.

Тревогу поднимают немедленно, но мы с людьми не ждем, пока рассеется дым. Мы входим на территорию с оружием наготове.

Я убил четверых мужчин к тому времени, когда нам удалось выбраться из дымки пыли, плывущей вокруг и отравляющей эфир. Максима нигде не вижу, но не сомневаюсь, что он появится.

Он не покидал этот комплекс несколько дней. Больше нигде он не может быть.

Я смотрю, как Богдан и Влад пробиваются к началу очереди. Богдан быстр и проворен в своих атаках, используя каждый угол в своем распоряжении, чтобы отрезать широкую полосу смерти. Влад — прямолинейный боец, который добивается своего с помощью грубой силы.

Я делаю все, чтобы работа была выполнена.

Это не говорит эго. Это практика. Это стиль тренировок, который буквально и метафорически запечатлелся во мне. Недостаточно быть стратегическим и хитрым. Никогда не бывает достаточно быть жестоким и сильным.

Ты должен подкрепить мозги мускулами. Ты всегда должен быть всем.

Мой отец не был человеком, который делал маленькие просьбы.

Нам требуется четырнадцать минут, чтобы пробиться к его садам. Я получаю злорадное удовольствие, скосив смехотворно украшенные фигурки животных в форме животных, разбросанные по двору. Надеюсь, они были дорогими.

Они оказывают такое же сопротивление, как и люди Максима. Жалко, как быстро их убивают или сдают. Совсем скоро мы у дверей дома.

Особняк нависает над нами. Окна смотрят вниз как с востока, так и с флигелей. Если бы у него хоть немного мозгов, Максим расставил бы снайперов на каждой из этих точек обзора, готовых заставить нас вернуться в укрытие.

— Максим! — Я ору в воздух.

Пока мой голос разносится по территории, мои люди собираются вокруг меня, оставляя лишь маргиналов нашей группы заботиться о предателях, которые не знают, когда сдаться.

Я смотрю по обе стороны от меня. — Не стреляйте по дому, — приказываю я. — Моя дочь где-то там.

Две секунды спустя я замечаю движение.

Я удваиваю хватку на пистолете. Я насчитал двадцать, тридцать, сорок человек, проходящих мимо окон наверху с оружием в руках. Грохот их сапог сотрясает землю.

— За его спиной не меньше сорока человек, — мрачно говорит Влад.

— Мы должны предположить, что в доме и вокруг него их вдвое больше, — говорю я.

Когда мы стартовали, за моей спиной было пятьдесят воробьевцев. Не более пяти или шести человек получили ранения в ходе первого нападения. Однако я не беспокоюсь о том, что меня превосходят. Я мог бы собрать армию уличных крыс и все равно выйти победителем.

Но это первый бой, в котором я когда-либо участвовал с настоящей гребаной кожей в игре.

Да, я терял мужчин, но они точно знали, на что подписывались. Я устрою им почетные похороны и прослежу, чтобы их семьи получали денежные выплаты до конца жизни.

Это мой долг перед ними.

Это другое.

У Максима есть мой ребенок. И я прекрасно понимаю, что, несмотря на мое превосходство в численности и тот факт, что мои люди в десять раз более опытны, у него есть единственный рычаг, который имеет значение.

Грохот сапог становится громче. Двери распахнулись.

И тут по лестнице неторопливо спускается Максим.