Ред видел в этом иронию судьбы. Он, хотя и имел степень бакалавра искусств, мечтал заниматься финансами и экономикой. Его мечта сбылась, он ими занимался, но не писал о них, а сам пересчитывал деньги. Журналистские мечты были похоронены под слоем бланков, чеков и счетов и для надёжности накрыты сверху парой сертификатов, выданных Ассоциацией бухгалтеров. Реду казалось, что Арден испытывает похожие чувства: он хотел бы писать книги, как Виктория де Вер, но в итоге помогал другим их издавать. Однако у него был особый талант — талант читателя.
Иногда он уговаривал Реда вновь сесть за печатную машинку. Он считал, что из Реда никогда бы не вышел отличный журналист, зато он мог бы стать неплохим писателем. У Реда крутились в голове идеи, но стоило ему начать писать, он вновь и вновь возвращался к своему недописанному роману. Арден вернул ему черновик, и он хранился теперь дома, такой же безымянный, как предпоследняя книга Виктории де Вер, с именем автора на титульном листе и подзаголовком «roman à clef».
Ред думал, что пока он не допишет эту историю, ничего нового ему не написать. Он до сих пор был околдован ей, до боли красивой и пугающей историей Филипа Ардена. Он понимал, что никогда не сможет издать этот роман, разве что сделает обстоятельства и людей совсем уж неузнаваемыми, но если они станут неузнаваемыми, для него самого это потеряет всякий смысл.
Окна кабинета Реда выходили не на улицу, а во двор-колодец. Он увидел из окна, как по лестнице с первого этажа на второй в сопровождении секретаря поднимается Арден.
Ред закрыл лежавшую на столе папку и вышел из кабинета: узкая боковая лестница находилась как раз возле его двери.
— Как ты? — спросил он, закрывая за собой дверь кабинета Филипа.
— Нормально. Хотя бы выспался. Зато тут вроде дел не очень много. Я тебе говорил, что заезжал к Джин Рис?
— Ты сам к ней заезжал?
— Ну да, я был как раз в тех краях, мы договорились о встрече. Я хотел поговорить об издании её ранних работ или, наоборот, новых, если такие будут, — конец фразы прозвучал как-то неуверенно.
— А ты думаешь, что не будет?
— Я не знаю. Мне кажется, она все силы вложила в «Саргассово море», даже не силы… душу. Некоторые книги просто должны быть написаны, даже такой ценой.
Ред подумал о том, что, возможно, его самого точно так же ждала его единственная книга.
Арден решил, что он задумался о другом.
— Знаешь, ты прав, — сказал он. — Если этот скандал всё же случится, мы уедем. Там не будет почти никого, кроме нас, полное уединение… Я думал об этом всё утро. Может, нам не хватало только повода, чтобы уехать из Лондона и начать жить совсем иначе. И что странно, — Арден обогнул стол, взяв с него простую картонную коробку, — я только подумал обо всём этом, зашёл в кабинет, а тут…
Его слова оборвал стук в дверь.
— Мистер Арден, — заглянула в кабинет секретарь, — вам срочное письмо от Гамильтона из «Мейл». С курьером.
Конверт, который курьер передал Ардену из рук в руки, был увесистым и плотным.
Ред с Арденом переглянулись: Гамильтон, который проработал в «Театральной неделе» четыре года до того, как ушёл в «Дейли Мейл», был близко знаком с ними обоими, и если дело действительно было срочным, мог бы позвонить. И это был первый раз, когда он что-либо присылал с курьером.
Арден разорвал пакет: внутри было напечатанное на машинке письмо с подписью Гамильтона внизу и ещё один конверт, отправленный в «Мейл» из офиса поверенного в Эксетере. Ред не мог не поразиться тому, с каким спокойствием, ни на мгновение не поменявшись в лице, Филип его отложил, взяв сначала письмо.
Его глаза быстро бегали по строкам, а потом он молча отдал листок Реду.
«Уважаемый мистер Арден,
заранее прошу извинения, что беспокою Вас по столь неприятному поводу. Сначала я хотел уничтожить то, что получил по почте этим утром, и ничего никому не говорить, тем более Вам, но потом решил, что Вам будет спокойнее, если Вы будете знать, что произошло.
Я, конечно, слышал о смерти Вашего дальнего родственника, но не предполагал, что за ней последует подобное. Он написал письмо с просьбой обнародовать присланные им материалы, но наше издание и я лично не будем этого делать. Я не собираюсь становиться орудием мести, притом настолько грязной и недостойной. Никакие тиражи не смогут оправдать низости и аморальности этого поступка.
Я отсылаю всё полученное Вам и уверяю, что не оставил себе ничего. Также Вы можете быть уверены, что я ничего и никому не расскажу и тем более не сделаю темой публикации. Как сказано в письме, по указанию мистера Торрингтона такие же пакеты были отправлены ещё в два издания. Я собираюсь позвонить тем редакторам, с которыми хорошо знаком, чтобы убедить их, если им придут подобные письма, отослать их Вам, не вскрывая. Не могу обещать их содействия, так как не все они знакомы с Вами лично и испытывают к Вам то же уважение, что и я, но я убеждён, что все они из одного лишь чувства порядочности поступят так же.
С уважением,
Ч. Гамильтон»
Пока потрясённый Ред дочитывал это письмо, Арден, сидя за столом, изучал содержимое конверта. Потом он засунул всё, что достал из него, обратно.
— Что за газеты? — спросил Ред.
— Не написано, в том-то и дело. Если бы мы это знали, то могли бы попытаться… — Арден покачал головой. — И я вовсе не уверен в порядочности всех редакторов.
— Филип, а вдруг? — Ред протянул руку через стол и накрыл ладонь Ардена своей. — Если все отнесутся к этому так же?
— С Гамильтоном мы несколько лет работали вместе, я его быстро продвигал вверх, у нас было взаимопонимание, а остальные… Думаю, тиражи их интересуют гораздо больше. А такая история про сына Виктории де Вер поднимет их до небес.
— Ты вообще не веришь в хорошее в людях.
Ред потянулся к конверту. Арден перехватил его руку.
— Нет, — тон стал ледяным. — Там одиннадцать негативов и штук тридцать фотографий. Думаю, остальные негативы в других конвертах. Это всё, что тебе нужно знать.
Ред убрал руку:
— Хорошо. Но я всё равно это видел, — ему сейчас уже было стыдно за свой порыв. Он потянулся к фотографиям почти инстинктивно, не подумав.
Арден вдруг улыбнулся. Улыбка была странной, жестокой и злой.
— Ты ведь хочешь увидеть это снова? Хочешь?
— Мне просто любопытно, — сказал Ред.
