Да здравствует король (ЛП) - Хара Кай

Веревка обхватывает мои запястья, приковывая меня к месту.

Почему я привязана к стулу?

Внезапное осознание того, что я действительно связана, а не галлюцинирую, стало толчком для моего организма. Я мгновенно просыпаюсь.

Боже, как же сильно болит голова.

Я пытаюсь повернуться, чтобы получить облегчение, но мои движения ограничивает рука, вцепившаяся в мои волосы. Подняв глаза, я замираю, увидев, что Роуг смотрит в дуло пистолета, направленного ему в грудь. Мои глаза следуют за пистолетом, поднимаются вверх по паре рук, пока не падают на знакомое лицо.

Роберт Ройал.

Страх струится по позвоночнику и вливается в вены, когда передо мной разворачивается молчаливое противостояние. Бросив быстрый взгляд по сторонам, я понимаю, что мы находимся в гостевом доме Роуга.

Я пытаюсь сосредоточиться на обмене репликами, но улавливаю лишь последние слова.

— Я подслушал твой разговор с частным детективом. Это был Мюллер?

Что происходит?

Последнее, что я помню, — это то, как я покидаю АКК и направляюсь домой. Вспышка боли, а потом ничего. Отец Роуга похитил меня, но зачем? Что он подслушал в разговоре с Мюллером?

Серебристая вспышка, которую я видела, должно быть, была пистолетом. То, что меня били пистолетом, объясняет пульсирующую головную боль.

Глаза Роуга опускаются вниз и встречаются с моими. Они старательно лишены какого-либо выражения, но я вижу в его взгляде невысказанный вопрос.

Ты в порядке?

Я сдержанно киваю, едва шевеля головой. Роуг снова поднимает глаза на отца, в его пылающих зрачках ярость переплетается с ненавистью.

— Тогда ты знаешь, что для тебя все кончено. Тебе это с рук не сойдет.

Что сойдет с рук? Мне хочется кричать.

Но одно я знаю точно — что бы я ни делала, я не хочу привлекать внимание Роберта к себе. Он явно не в себе, и последнее, чего я хочу, — это оказаться лицом к лицу с его пистолетом.

— Я не собираюсь в тюрьму.

— Тогда каков твой план? Почему ты забрал ее и привел меня сюда?

Роберт в ответ маниакально смеется, как будто Роуг сказал что-то смешное.

— Мне нужно, чтобы ты передал мне свой трастовый фонд. Поскольку я не думал, что ты сделаешь это добровольно, я привел сюда Беллами в качестве… стимула.

— Я не буду иметь доступа к своему трасту в течение нескольких месяцев, и ты это знаешь.

— Моих средств хватит до тех пор. Ты сделаешь меня доверенным лицом своего наследства, и я буду работать со своими адвокатами, чтобы передать его мне.

— Ты думаешь, я дам тебе деньги, чтобы помочь профинансировать твой побег? Да ты еще более долбанутый на всю голову, чем я думал, а это уже о чем-то говорит. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты гнил в тюрьме до конца своих дней за убийство моей матери. — Роуг огрызается. Звук злобный и надломленный, в его голосе отчетливо слышны эмоции.

С моих губ срывается шокированный возглас, который я не смогла бы остановить, даже если бы захотела.

— Он убил ее? — Вопрос обращен к Роугу, и в моем голосе отчетливо слышится недоверие.

Отец Роуга убил его мать.

Мое сердце разрывается от жалости к нему. Как бы сильно он ни ненавидел своего отца, узнать, что тот стоял за убийством его матери и что он скрывал это и так долго оставался безнаказанным, должно быть, разрушает его. Он никогда не говорил мне прямо, почему он пытался найти ее, надеялся ли он на счастливое воссоединение или на то, что ему удастся покончить с этим, но в любом случае боль должна быть для него мучительной. Как бы мне хотелось обнять его и сказать, как мне жаль.

Интересно, как давно он это знает и почему не сказал мне. Наверное, он узнал об этом недавно, после измены. При напоминании об этом предательстве у меня в желудке бурлит кислота, но я сдерживаю ее. В контексте убийства и похищения, измена — наименьшая из наших проблем.

— Ты — кусок дерьма. — Я взрываюсь, поворачиваю голову к его отцу и бросаю на него отвратительный взгляд. — Убийца жены и совратитель детей. Как ты смотришь на себя в зеркало? У тебя нет угрызений совести?

От злости, что именно он стоит за убийством матери Роуга, я забыла о пистолете в комнате.

— Беллами, остановись, — предупреждает Роуг.

Слишком поздно. Я уже привлекла внимание Роберта. Его пистолет по-прежнему направлен на Роуга, когда он поворачивается ко мне.

— Опасную игру ты затеяла, девочка, это у меня пистолет.

— Да, а это я привязана к стулу, потому что даже с пистолетом ты все равно трус.

— Следи за языком. — Он огрызается.

Его глаза дикие, движения бешеные и непредсказуемые.

— Тебе придется пристрелить меня, чтобы я заткнулась. — Я отвечаю, разевая на него рот.

— Как ты думаешь, зачем я привел тебя сюда? — Он говорит, медленно и жестоко. Он тянет время, наслаждаясь тем, как мы трясемся от страха перед ним.

От внезапной реальности ситуации моя прежняя храбрость испаряется на глазах. От страха меня трясет так сильно, что я слышу, как зубы клацают в такт учащенному сердцебиению.

Мое зрение теряет четкость.

Стены смыкаются, и я чувствую, что задыхаюсь.

Я не могу дышать.

Нет. Нет, нет, нет.

Не сейчас.

Я пытаюсь замедлить сердцебиение, сосредоточившись на том, что сказал мне Роуг, когда нашел меня в прошлый раз.

— Держи грудь открытой вот так. Когда ты наклоняешься, как раньше, ты закрываешь легкие и тебе становится труднее дышать.

Закрыв глаза, чтобы не видеть того, что меня спровоцировало, я сосредотачиваюсь на отведении плеч назад и раскрытии грудной клетки. Я глубоко вдыхаю, стараясь сделать это размеренно и последовательно, чтобы замедлить все еще учащенное сердцебиение.

— Отпусти ее, — слышу я сквозь туман слова Роуга. Он делает один шаг ко мне, прежде чем его отец замахивается на него пистолетом, отталкивая его назад.

По мере того, как я возвращаюсь в сознание, туман медленно исчезает. Я истощена, страх перед похищением и стресс, вызванный панической атакой, выжали из меня всю энергию.

Паническая атака, может быть, и отступает, но ситуация кажется безнадежной.

— Не двигайся, мать твою, — ответил Роберт, обернувшись, чтобы посмотреть на меня. — Дай мне насладиться общением с твоей маленькой подружкой.

— Бывшей подружкой. Я же говорил тебе, она ничего не значит. Я двигаюсь дальше.

То, с какой непринужденностью он отвергает время, проведенное вместе, ранит не меньше, чем само предательство. Я растеряна и разочарована в себе за то, что так явно ошиблась в нем.

Я умру здесь. Я умру здесь, и я не знаю, что меня убьет: отец с его пистолетом или сын с его жестокими словами.

— Это правда? — Роберт медленно заносит руку и направляет ее мне в грудь.

— Не направляй, блять, на нее пистолет. — Он рычит.

— Или что? — Его отец отвечает, подначивая его.

— Ты, кусок д… — кричит Роуг, делая пару шагов ко мне. В тишине комнаты раздается звук взводимого пистолета, и он замирает на месте. Его руки взлетают вверх, чтобы показать свою безобидность, а глаза мечутся туда-сюда между мной и пистолетом. В них появился настоящий страх. Это самая уязвимая эмоция, которую он когда-либо открывал мне, и это пугает меня.

Потому что Роуг никогда не боится. Даже когда я видела, как на него напал отец.

Он был зол и обижен, но никогда не боялся.

Если он боится, значит, у меня серьезные проблемы.

— Заткнись, блять. Думаешь, я этого не сделаю? — Он угрожает, прежде чем прижать пистолет к моему виску. Ледяное прикосновение металла к моей коже превращает страх в абсолютный, леденящий душу ужас. Я замираю, боясь, что даже глоток приведет в действие спусковой крючок. — Отдай мне деньги.

Я закрываю глаза. Если мне суждено умереть здесь, я не хочу видеть это место. Воспоминания о Тайер, моей маме и мне, смеющихся и веселящихся, крутятся в голове, как колесо.

Еще больше слез падает по моим щекам.

Я не хочу умирать. Только не так.