Последняя игра чернокнижника (СИ) - Орлова Тальяна

Вопрос оказался весьма сложным — хотя бы потому, что себе я его прежде не задавала. Как перед смертью замелькали эпизоды, картинки, лица — словно мне действительно оставалась лишь секунда до конца, в которой уже нет эмоций, а появляется кристальная ясность. И сейчас захотелось ответить — не Богине, а самой себе:

— Знаете, немногое, но важное. Слабая, почти придуманная мною нужность.

— Нужность? Кому?

Я пожала плечами, заговорила уже спокойнее, отвлекаясь от места, в котором находилась:

— Некоторым людям. Взять хотя бы Скирана — безрассудный храбрец, решивший принести себя в жертву ради безответной влюбленности. Тогда я впервые поставила себя на ваше место — отчаянье, когда тебе приносят жертвы, о которых не просил. Сейчас он, наверное, страдает от позорного изгнания. Но когда-нибудь он страдать перестанет. А еще через время скорее всего поймет, что нет никакого позора в том, чтобы никому не служить, что можно быть преданным только себе или своему племени — и в свободе воли тоже есть смысл. И если он в какой-то момент это поймет, то моя роль в его жизни приобретет значимость.

— Эта значимость возникнет независимо от того, будешь ли ты наблюдать за ее осознанием, — заметила Богиня.

Я не сбилась с мысли — оказалось, что очень важно разобраться в заданном вопросе:

— Или Китти… Почти постоянно ревущая почти тезка, — я горько усмехнулась. — А ведь она мне неприятна каждой чертой своего характера. Даже не знаю, что сработало: «мы в ответе за тех, кого приручили» или ее безотчетная вера в мою силу, которой никогда не было. Сидит сейчас в заложницах из-за меня — и я абсолютно уверена, что Китти меня не винит. Она попросту не способна винить. И за одно это ее качество я готова перевернуть весь мир — пусть ее абсолютная вера в меня оправдается. Никто до нее не верил в меня так, как верят в вас ваши последователи. Я — надуманный герой для одной-единственной зареванной девочки, как вы Богиня — для всех остальных.

— Понимаю, — мягкий голос Богини прозвучал задумчиво. — Ты не можешь предать ее ожидания, они будто обязывают тебя соответствовать. Но и в этом я вижу сходство между нами. Что-то еще?

— Или Ринс…

— Тот самый Ринс?

— Он, — я не удивилась появившемуся легкому напряжению в ее вопросе, а просто продолжала: — Человек, который всегда выбирает самый простой вариант решения проблемы, и всякий раз оказывается неправым. Не знаю, как объяснить, но нужность именно ему я ощущаю еще сильнее. Он как-то спросил «Почему именно я», и только сейчас мне стало понятно почему. Именно я, никогда не выбирающая простые варианты, и должна быть рядом, как альтернативная точка зрения. Ринс от этого сделался бы другим, как я сделалась бы другой. Мы нужны друг другу как два вечных соперника, компенсирующих избыток простоты и сложности.

— Это любовь?

— Не знаю. Но теперь мне кажется, что любовь такой и должна быть — на грани с болью, как настоящее удовольствие. Когда люди срастаются старыми ранами, а сверху замазывают нужностью друг другу. И старое как будто перестает иметь значение, потому что нового становится все больше.

— Но в этом случае прощаться с ним через десятилетия станет намного сложнее. Разве ты даже этого не понимаешь, Катя?

— Понимаю.

Мы надолго замолчали. Хотелось плакать и вернуться к Ринсу — обязательно и ему повторить эти же слова. Просто сказать и увидеть ироничную улыбку в ответ. Его постоянная ирония — та самая граница, которой он никому не позволяет приблизиться настолько близко, чтобы срастись.

Богиня нарушила тишину:

— Вижу, что ты принимаешь решение во вред себе, Катя. Доводы звучат разумно, но в будущем они будут звучать еще разумнее — ты хочешь отложить боль, чтобы боль выросла в невыносимую. У тебя и в родном мире никаких зацепок не было, а в этом еще меньше. Но это пока.

Я с трудом очнулась от полузабытья:

— Откуда вы знаете? Я имею в виду, откуда вы знаете, что со мной было в родном мире?

Она легко рассмеялась:

— Ты мой сосуд, родилась и жила им. Конечно, мне кое-что о тебе известно. Потеряла я тебя только на время — аура сильнейшего айха сильно заглушила наши общие нити друг к другу.

Я от удивления подалась вперед, встала на четвереньки, вглядываясь в слепящую тьму.

— Отслеживали? Вы могли следить за всеми сосудами?

— Не следить, но иногда присматривать. Странно, что это тебя удивляет.

— И это именно вы выбирали жертв экспериментов!

— Не я. Один из моих сосудов, о котором я уже рассказывала. Есть более ясные критерии.

— Какие? — этот вопрос я задавала и при первой встрече, он уже тогда казался важным, но сейчас я твердо решила настаивать, пока не получу ответ.

— Кровь, конечно, — Богиня отвечала без пауз, словно сама удивлялась моему любопытству. — Все мои потомки содержат в крови ген, дающий ту самую магию.

— Потомки?

Это слово ошеломило. Богиня — прародительница магов в самом прямом значении? Почему такая очевидность никому не приходила в голову? А ведь она в корне меняет саму суть вопроса!

— Выходит, что все мы — ваши потомки в разных поколениях? Вы оставляли детей, а те рожали своих детей… Сколько же раз вы стали матерью?

— Не так много, как ты могла бы придумать, — она будто тоже подалась чуть вперед. — Но за тысячи лет у меня появились тысячи потомков.

Я снова откатилась к стене и пялилась вперед, не видя уже ничего перед собой. Почему такая очевидность никому не приходила в голову?! Ведь все повторяли, что она приносит в мир магию — а каким образом она это делает? Не самое ли логичное предположение — передает по наследству? А Ринс… Ринс, родившийся в семье обычных людей, — подобное, как мне объясняли, случалось крайне редко, что уже само по себе должно было натолкнуть на мысль о преемственности генетики. Но его родители были безграмотны! Мать или отец вполне могли быть чернокнижниками, просто умерли, так и не открыв резерв… Почему тогда здесь перестали рождаться сильные маги? Значит, она все же может снижать уровень — каким-то образом высасывать его из воздуха? Но маги, пусть и слабые, все равно рождались. Разве ей не было выгодно вообще остановить этот процесс, если она была на это способна?

Об этом известно ее последователям — именно потому они так рьяно сражаются, даже рискуя, что всё закончится смертью Богини. Каждый из них в курсе, что лекари полностью не исчезнут, что магия все еще будет помогать возводить строения и решать какие-то вопросы. Но пропадет ее излишек — тот самый излишек, который сделал айхов верхушкой общества. У носителей гена отберут неограниченную власть, поскольку никто из них больше не будет способен воздушными арканами останавливать армии или разрушать города. Жизнь станет в чем-то сложнее, а в чем-то проще, но пропадет грандиозный разрыв между одаренными и простыми людьми. Это и есть справедливость. И, честно говоря, я не могла с этим не согласиться.

— Катя, — позвала Богиня. — О чем ты так глубоко задумалась? Неужели эта новость так тебя удивила?

Я ответила после долгой паузы:

— О Тамарке думаю. О сказках ее, от которых даже циничные пройдохи начинали улыбаться. О врачах, проповедниках, мастерах, искателях… Об инженерах, сумевших поднять повозки в небо. Об… — я прервала мысль, потому что дело было не в количестве примеров. — Ноттен говорил, что это и есть наша сверхсила. В моем мире есть магия — просто она не такая, проявляется в других формах, цивилизация пошла другим путем. А вы уже тысячи лет не там… Магия не пропадает, если вы уходите из мира, она остается в крови наследников!

— Остается, — признала без труда. — Но ты недооцениваешь мой фон — он колоссальный. После моего ухода магия снизится значительно. Даже здесь, где сверхсила проявляется заклинаниями, а не математическими и химическими формулами, как у вас.

— Но останется! И, быть может, на таком уровне, что мир-то и не рухнет, а просто перестроится! — Богиня, кажется, пыталась перебить, но я все сыпала и сыпала предположениями: — И если вы отслеживали сосуды, да еще — а это мне доподлинно известно — могли на мгновение проникнуть в сознание, то не могли ли повлиять на какие-то решения? Например, не оказалась ли я в тюрьме только потому, что должна была там оказаться?