Мы обе улыбаемся.
— Разговоры помогают, и, если ты вдруг не слышала, я — достаточно хороший слушатель.
Я улыбаюсь и обнимаю ее.
— Спасибо, я вспомню об этом, когда меня снова настигнут моменты грусти.
— Звони в любое время, ладно?
Я киваю.
— Что здесь происходит? — спрашивает Ченс, когда они с Оливером возвращаются в дом.
— Женские разговоры, — отвечает Джеки.
Я провожу пальцами в уголках глаз и вижу понимание на лице Оливера.
— Мы уезжаем, мама, —он обнимает ее.
— Счастливого пути, Оливер.
Ченс тоже обнимает его.
— Сообщи, когда вернешься и будешь работать со мной. Я уволю женщину.
— Неа… слишком весело слышать, как она не дает тебе спуску.
Ченс бормочет что-то себе под нос.
Оливер протягивает руку.
— Пойдем?
— Пойдем.
Оливер
Боль в ее глазах наполняет меня виной. Еще большей виной. Клянусь, я уже утопаю в ней. Мелани, Кэролайн, ее родители, мои родители, Вивьен… это подавляет меня со всех сторон.
Мы кормим Розенберга и идем наверх. Между нами грусть, которую тяжело игнорировать. Я скучаю по ее смеху. Я получил умеренную версию его сегодня вечером, но он был не такой, как я его помню. Вивьен, в которую я влюбился, милая и нахальная с беззаботным отношением и страстью к пончикам. Я не видел, как она ест пончики на протяжении нескольких месяцев. Может, я ее слишком утомляю. У каждого есть точка преломления. Я боюсь, что Вивьен была такая отзывчивая или податливая со мной, что она может сломаться, и это было бы так неуловимо, что я бы этого даже не заметил, пока не было бы слишком поздно.
— Мне нужно в душ, — ее голос едва слышен, когда она проходит мимо меня в гардеробную, неся халат.
— Составить компанию?
— Неважно.
Моя голова падает — черт, все мое тело резко опускается. Когда что-либо между нами было неважно? Я сбрасываю рубашку и снимаю штаны и трусы.
Пар из душа выходит, когда я открываю дверь. Красные глаза смотрят на меня сквозь чернильно-черные волосы.
— Я все еще могу видеть твои слезы.
Ее красивое лицо искривляется, будто нож пронзает ее тело.
— Я не хочу снова прощаться, — всхлип вырывается из ее горла вместе с последним словом.
— Я останусь, — я притягиваю ее в свои объятия и позволяю воде смывать мои собственные слезы. Эта женщина — это все в этом мире, который, как я был убежден, не заполнен ничем. Может, так и есть. Может, по отдельности мы ничто, а вместе — все. Это на самом деле сумасшествие, думать, что в мире с населением более семи миллиардов людей, существует вероятность того, что мы не предназначены были жить по отдельности — что, возможно, просто возможно, мы нуждаемся друг в друге?
— Оли… — она поднимает взгляд на меня и прижимает свои ладони к моему лицу, — … люби меня.
Я закрываю глаза и накрываю ее руки своими. И затем… люблю ее.
Мои губы устремляются к ее, как магниты. Она — это все, что я когда-либо пробовал. Мои руки тают на изгибе ее груди, пока она не выгибает спину. Ее кожа — это все, что я когда-либо ощущал.
— Оли… — она шепчет мое имя. Это всё, что я когда-либо слышал.
Я провожу своими руками, за ними следуют губы, совершая медленное путешествие вниз по ее телу — чувствуя, пробуя, запоминая. Становясь на колени, я притягиваю ее к себе, и она медленно и мучительно отдается мне.
— Люби меня, — ее мягкие слова эхом отдаются в ушах, когда она оборачивается всем своим телом вокруг меня.
Я не в ладах сам с собой. Мое тело хочет двигаться вместе с ее, отдавая и принимая удовольствие, подобное которому я никогда раньше не ощущал, и никогда больше не узнаю. Мое сердце… хочет сохранить ее невинное совершенство… навсегда.
Она двигается против меня, ее тело молит о нашем идеальном удовольствии, и мое тело выигрывает у сердца. Я пробую ее губы, посасываю ее сладкий язык и массирую ее груди.
— Посмотри на меня, Вивьен.
Она открывает глаза, вода течет между нами, несколько капель цепляются за ее длинные ресницы. Когда я вхожу в нее, глубже с каждым разом, ее вишневые губы раскрываются и язык скользит вдоль нижней губы. Наше теплое дыхание смешивается.
Веки Вивьен тяжелеют, когда я тру ее клитор.
— Оставайся со мной, детка.
Она открывает их снова.
— Оли…
Мне это необходимо. Мне нужно увидеть что-то еще, кроме боли в глазах этой женщины. Мне нужно видеть страсть, любовь, жизнь… нас.
Хватая ее бедра, рык исходит из глубины моей груди, и я вхожу в нее так глубоко, что, клянусь, теряю рассудок и могу никогда его уже не обрести. Каждый мускул напрягается, когда я замираю, изливаясь в нее. Истощенный, я кладу свой лоб на ее. Мы обмениваемся слабыми улыбками, перед тем как наши тяжелые веки закрываются.
***
Вивьен растянулась на животе по диагонали моей кровати, обнаженная, удовлетворенная и моя. До этого момента я не осознавал, что задерживал дыхание в течение восьми недель. Как мне это удалось? Как можно жить без дыхания? Как я мог жить без нее?
Я обводил пальцем ее тату так много раз в свете луны, что, думаю, мог бы воссоздать ее с закрытыми глазами. Ее веселая и остроумная индивидуальность вызывает неожиданную улыбку на моем лице, когда я наедине. Ее красота — самая яркая звезда на моем небосклоне. А секс — неописуемый. Но это… обводя бутоны цветов и считая веснушки, я на небесах. Вивьен — мои небеса.
— Задумываешься, как я выглядела до всех тех чернил и отвратительных шрамов, которые они скрывают?
— Шшш… — я целую ее плечо. — Два часа ночи. Спи.
Она перекатывается на свою сторону и целует мою грудь.
— Это нормально. Иногда я пытаюсь представить, каким был Оливер до Кэролайн.
Я накручиваю прядь ее длинных волос на палец.
— И?
— И не могу. Что заставляет меня думать, что я бы не была частью той жизни, — она кладет ладонь мне на грудь в области сердца, расставив пальцы. — Поэтому, я больше об этом не думаю, потому что жизнь без Оливера Конрада — не жизнь вообще.
Я проглатываю удушающее чувство в горле. Когда Вивьен открывает душу и делится своей уязвимостью, будто тиски сжимают мою грудь. Она не представляет себе, как я неистово нуждаюсь в том, чтобы защитить ее. Что невыносимо для меня, так это чувство, когда я ощущаю, что наибольшая опасность для нее — это я сам и мое прошлое.
Я пытаюсь поднять настроение.
— Ну, я никогда не пытался представить тебя до меня. Вероятно, потому что я все еще просыпаюсь каждое утро и задаюсь вопросом, не приснилась ли ты мне. И когда я понимаю, что ты моя действительность, то чувствую, будто выигрываю в лотерею каждый чертов день моей жизни.
Она хихикает.
— Лотерею? Пффф…Ты, должно быть, имеешь в виду скретч-карту [66]
— Нет, я говорю о единственном победителе Мега Миллионов… каждый день.
Она проводит подушечками пальцев по волосам на моей груди, едва касаясь.
— Оли?
— Хм?
— Помнишь, когда ты пришёл в «Зеленый горшок» и тебе нужно было еще немного растений в тот день, когда мы были очень заняты?
— Да.
— Помнишь, какой длинной была очередь, и я позволила тебе подойти и получить то, что ты хочешь вне очереди?
— Да.
— Помнишь, я сказала тогда, что ты у меня в долгу?
Я ухмыляюсь.
— Да, помню.
Она смотрит на меня пронизывающим взглядом. Я могу ощущать ее тяжкие мысли, которые стали преградой между нами.
— Возвращайся в Портленд.
Я качаю головой еще до того, как она сказала последнее слово.
— Я сказал, что остаюсь.
— Тебе необходимо вернуться.
— Вивьен, нет, я не хочу возвращаться туда. Кэролайн не нуждается во мне, просто так думают ее родители. Но, правда в том, что они бредят, так же как и она.
— Оливер, тебе нужно вернуться ради себя.
— Что это значит? Ты поговорила с моей мамой?
— Ты мне должен.
