(Не)опасная сделка с Коллекционером - Корн Полина Владимировна

– Помог бы, если бы она не скинулась. Теперь смысл какой мне впрягаться за вас? Эх… Говорил я ей не надо, но Роза, моя маленькая Розочка… – Лукас уронил голову. Кузнец переживал утрату, и ему совершенно не было дела до пяти чужих маленьких девочек.

«Зря ты ему Дар отдала, Розочка», – подумалось мне. И на душе так противно стало и горько. В тот вечер, вернувшись назад и ответив на молчаливый вопрос сестры отрицательным кивком головы, я наконец-то поняла. Бежать отсюда необходимо. И лучше мужикам до свадьбы не давать, потому что… Ну вот именно поэтому.

Единственными, кто по-настоящему оплакивал девушку стали мы, ее сестры. Иной раз собирались вечерком да вспоминали нежную Розочку, как она любила полевые цветы, особенно незабудки, зарывалась в них носом и о чем-то грустила.

А потом пришла суровая зима, и один золотой мы потратили на покупку теплых валенок для младшеньких и нас самих. Зима сменилась весной, и Злата резко выросла из платья, ставшего неприлично коротким, а Марта не спешила покупать нам одежду, и никто из соседей ничего не отдал. В общем, потратились мы на пару простеньких сарафанов для нашей красавицы. Когда Злата примеряла платье на весенней ярмарке, она поймала меня за руку и провела пальчиком по застарелому шраму в основании большого пальца.

– Ты всегда все для меня делаешь, Амалия, бережешь от прутьев, заступаешься при наказании, разрешаешь купить новое платье… Однажды, я смогу тоже сделать что-то весомое для тебя. Ну а пока, вот…

Сестра из-за спины вытащила небольшой сверток. Я сразу заглянула под коричневую бумагу, чтоб узнать, что там внутри. Запустила руку внутрь, поглаживая белые страницы. Три альбома для рисования, карандаши разной твердости, набор акварельной краски и три кисточки… Откуда она узнала?

– Видела, как ты рисовала на тех грязных оборванных листах, это тебе не Дар, а настоящий талант. И он останется с тобой, даже если твою магию продадут.

Я порывисто обняла сестру, спрятав выступившие на глазах слезы. Годы утекали сквозь пальцы, мы становились старше и начали сильнее понимать происходящее. Как Марта все время присматривает за нами, пустельгой вьется над крошечными беззащитными мышами, выжидая момент, когда сможет накинуться и сожрать. Работать она нам не позволяла, участок покидать можно было только в сопровождении тятьки, а он хоть и был туп как пробка, но наказы жены выполнял беспрекословно.

Бывало, кто-то из младших пытался сбежать.

Только заканчивалось это всегда одинаково: ставили малышек на горох да в угол, а те заливались слезами, еще не в полной мере понимая в каком дерьме они оказались. Тогда я приходила к Марку, сидящему во дворе на лавке, и просила постоять в углу вместо малышки. Приемный отец окидывал меня безразличным взглядом.

– Дурная ты девка, Амка. Стой, ежели охота, – и продолжал щелкать свои семечки, сплевывая шелуху в землю.

Но потом… потом стало еще хуже.

2.3

В день моего восемнадцатилетия, Марта подошла к столу, где мы с сестрой кухарили, и хлопнула об него ладонью, привлекая внимание. Златка, сидящая рядом со мной и помогающая чистить овощи, вздрогнула от неожиданности. А я – нет. Потому как живя в этом доме, всегда находилась в предчувствии неприятностей.

– Я вырастила тебя, деточка, так что ты мне обязана. В первую очередь финансово. Думаешь, легко прокормить пять лишних ртов? Хорошо, хоть Роза о вас позаботилась, – хохотнула мачеха.

Я сжала кулаки, мечтая однажды вонзить нож, которым скоблила картофель, ей в правый глаз. Вот была бы картина! Эта женщина, наживающаяся на детском труде, устроившая в деревне сеть по продаже одаренных девочек, еще смеет что-то говорить о деньгах! Да мы сами вырастили то, что съели! Еще и их с мужем прокормили, запасы закатали, мясо засолили!

– Знаю, ты хоть и тихая, но характером зубастая, Амка! Только дар твой больно сильный, если бы не это, давно бы избавилась…

– Не дури, Марта, – вдруг подал голос папка, лежащий на софе рядом. – Зачем девку пугаешь? Хочешь, чтоб сбежала от нас?

Он почесал пузо, что-то прокряхтел и сел. А потом я почувствовало это. Взгляд. Липкий, противный, многообещающий. Обычно этот мужчина представлял собой не более чем предмет мебели, мы с девочками воспринимали его именно так. Но сегодня все вдруг резко изменилось. Темный взгляд прошелся по моему серому простенькому платью, задержавшись на выпуклостях в районе груди, от чего я рефлекторно сгорбилась, стремясь ее спрятать.

– Чего ты зенки выкатил? – тут же спохватилась его жена. – Нам ее сватать еще, не засматривайся! Амка – самая дорогая из всех девок.

– Да знаю! – зло отозвался мужик, – но посмотреть же никто не запрещает… Ладненькая больно, пусть и худая. А волосы то-огонь, так бы и…

– Но-но! – оборвала его супружница.

– На нее погляжу, а потом тебя на сеновал! Везде польза, – нашелся Марк, потирая руки.

С того дня моя и без того безрадостная жизнь, приобрела новые печальные оттенки. Конечно, мачехе не нравилось, как на меня пялится ее муж. В те дни, когда он особенно прилипчиво ходил за мной, я подвергалась наиболее суровым наказаниям. Часто без причины. Парадоксально желающая сохранить мой товарный вид, мать, тем не менее, снова начала прибегать к физическим наказаниям.

– Никто не желает покупать тебя по нужной цене! – ворчала она, замахиваясь мухобойкой, состоящей из кожаного кругляшка, прилаженного к палке из твердого дерева. Мне, конечно же, доставалась не та сторона, что и мухам. Меня полагалось колотить тем концом, где черенок огибал металлический набалдашник.

Все чаще удары стали приходиться на грудь или живот. Там, если надеть платье, следов почти не видно.

Все острее я начала понимать поступок Розочки, четыре года назад казавшийся мне блажью влюбленной девушки.

Прошел год, и Марк осмелел. Он постепенно стал стоять ближе и смотреть противнее. Апогей наступил, когда мы со Златкой высаживали рассаду, наклонившись над грядками. Старый мужик решил, что больше не будет сдерживаться, подошел ко мне и беззастенчиво потерся о бедра своим мерзким стоячим стручком. Златка испугалась и замерла. А я…

Повернулась. Наверное, где-то внутри жест Марка стал последней каплей того, чего я не смогла переварить. Рано или поздно любому терпению приходит конец, и живя здесь, я была уверена, что насилия не будет, ведь Марта хотела продать мой Дар. Однако даже в этой безопасности мне было отказано!

Я дала ему пощечину. Звонкую, удалую. Ладонью, покрытой мозолями от бесконечного труда, рукой, с хорошо развитой мускулатурой. Наверное, плохо рассчитала силу. Но я никогда никого не била.

Марк пошатнулся, оскалился похуже разъяренного зверя, и собирался было кинуться на меня. Я знала, он решил взять меня силой, но мачеха со своим чутьем, случайно оказалась рядом. Она встала между нами и начала ругать мужа.

– Совсем ошалел?! Меня тебе мало, лезешь к девочкам! Я стараюсь, придумываю как ее пристроить подороже, а ты, плешивый, решил превратить весь мой план в вонючую коровью лепешку?!

Отчитав мужика, она повернулась ко мне.

– С этого дня ты живешь в сарае и носа оттуда не кажешь, поняла? Не хватало мне еще и твой Дар профукать! Я уже нашла подходящего покупателя, осталось лишь сойтись в цене.

Я вздрогнула. Значит, нашла? Вот так скоро меня продадут?.. Стоило вспомнить о противных действиях Марка, как в душе поднимался резкий протест. Оказалось, я могла многое стерпеть в этой жизни, но когда ко мне потянули свои мерзкие ручонки, внутри словно все оборвалось… Захотелось сбежать. Никогда прежде это желание не было столь сильным, но я затолкала его подальше. Потому что знала… Заранее знала, что будет попробуй я это сделать. Девочки останутся без защиты, а так… у нас еще есть шанс.

Следующие полгода я жила в ветхом сарае. Злата носила мне еду, одежду, а иногда умудрялась добыть и белую бумагу и карандаши. В щелках между деревяшек я могла видеть и скотину, и девочек, и недовольного Марка, ходящего туда-сюда подобно коршуну, высматривающего добычу. Его я не рисовала.