Я одарила его взглядом и подняла бровь.
— Мы пойдем за ними прямо сейчас, — сказал он, оборачиваясь, чтобы посмотреть на меня, когда снова надел обувь и поправил шнурки. — Вообще-то, мы сделаем из этого игру и ограбим это чертово место, — он снова улыбнулся мне. Всегда улыбался. Я доставляла ему удовольствием, как и смотреть на меня, разговаривать со мной, трахать меня. Он нашел свой свет в темноте. Это тяжелое бремя, поэтому я резко выдыхаю. — Это то, что мы делаем лучшего всего, Берни.
— Крадем? — спросила я, одно это слово было странно, бездыханно, как бабочка, поймавшая дуновение ветерка, ее крылья неподвижны, как два драгоценных ковра, расстеленных по обе стороны.
— Возвращаем назад, — поправил Кэл, протягивая мне руку.
Я сплела свои пальцы с его, упиваясь этой странной вещью — человеческой связью. Она настолько сильная, что крадет воздух из моих легких и кровь из моего сердца. Это все, казалось, устремилось в одно место, прямо между моими бедрами.
Он потянул меня с кровати, а затем без каких-либо усилий толкнул меня к стене. Я откинулась назад, чтобы облокотиться на нее, закрыв глаза, когда провел руками по обеим сторонам моей шеи. Он почувствовал мой пульс и вздохи, его тело содрогнулось, когда он откинул голову назад и закрыл глаза.
— Ощущение твоего пульса.. — начал он, и мне стало интересно, думали ли мы оба про Дэнни Энсбрука, истекающего кровью на полу в доме с призраками. Проявление моей собственной неуверенности в себе. Кэл снова опустил голову и прижался ртом к внешней стороне моей шеи, облизывая бьющийся ритм моего пульса. — Цель всей моей жизни – сохранить это биение, — сказал он, отстраняясь и обхватывая меня руками. — Вот и все.
— Уверена, что у тебя нет мечтаний больше этого? — спросила я в ответ, но с трудом подбирала слова, потерявшись в глазах цвета неба или шариков, которыми мы с Пен играли в детстве.
Глаза цвета боли и разбитого сердца, глаза, затуманенные нежностью у любовью.
— Больше, чем романа? — повторил он, смеясь надо мной, этот хриплый, темный звук сгущался вкруг меня, словно туман. Каллум даже не использовал дверь. Вместо этого он повернулся и пошел к окну, открыв его нараспашку, а затем обернулся, чтобы взглянуть на меня, прежде чем выпрыгнуть. — Больше любви?
Кэл вышел через окно, и я последовала следом, но он так и не ответил на вопрос.
* * *
Каллуму Парку потребовалось пятнадцать минут, чтобы перепрыгнуть через задний забор дуплекса Памелы, забраться в пустое джакузи, которое была наполнено илом и старыми листьями с тех пор, как мы переехали сюда много лет назад, и забраться на крышу.
— Вижу, ты уже делал это раньше, — проворчала я, когда Кэл помог мне проделать остаток пути, окутанный темнотой и звездным светом.
Памелы не было дома, и, честно, если соседи увидят нас, они просто отвернуться в другую сторону. Это самый юг Прескотта. Не звоните копам, потому что вас могут заклеймить стукачом. Не звоните копам, потому что они могут «случайно» выстрелить в вас или в ваших любимых.
Найл обожал быть полицейским. Его отец и брат смотрели на него свысока, как на «обычного копа», но они знали, почему он этим занимался. Он любил власть, которая приходила со значком. Он мог ранить людей и оправдать причины для этого. Я не говорю, что нет хороших полицейских, но Нил определенно не был одним из них.
Сара Янг могла бы быть. Наверное. Возможно.
— Как минимум три раза в неделю на протяжении многих лет, — сказал он, и я застыла.
Рядом с моим окном было потрепанное место, словно кто-то раньше сидел там. Я подняла на него взгляд, когда он очень аккуратно и систематично снимал старое окно, вынимая его из подоконника и откладывая в сторону.
— Ты..прокладывался сюда и наблюдал за мной через окно? — спросила я, думая о всех ночах, когда я лежала и прислушивалась к шагам Найла.
— Годами, — сказал Кэл, заползая внутрь и замерев на моей кровати.
Его обувь испачкала одеяла, но мне было все равно. На самом деле... такое ощущение, что там, в пустом окне, было силовое поле, которое напоминало мне глазницу без глаза. В горле встал ком, у меня перехватило дыхание. Это дом, где изнасиловали Пенелопу, где она умерла.
Я не хотела возвращаться.
Я посмотрела на окно позади меня, похожие на те, что в соседнем дуплексе. Шторы всегда задвинуты, так как вид отсюда не такой уж и звездный. За нашим домом была парковка для столярной мастерской. Иногда, если открыть окно в жаркие дни, можно почувствовать запах испарений.
— Бернадетт, — очень спокойно, очень медленно сказал Кэл. — Иди сюда, — он протянул руку и я взяла ее, вскарабкиваясь по окну, пока у меня не сдали нервы. Он притянул меня к себе, кровать пошатнулась под нами. Но мы не упали. Каллум держал нас, его капюшон спал со светлых волосы, оставляя его обнаженным передо мной. — Ты не можешь позволить этому месту иметь власть над тобой.
— Ты расскажешь мне, почему сталкерил меня годами, а я слышу об этом только сейчас? — огрызнулась я, используя злость, чтобы оттолкнуть чувство безысходности от моего пребывания здесь.
Это здание пропитано ненавистью и болью. Вы можете намазать его шалфеем или освятить святой водой, но он все равно будет пахнуть серой и пеплом.
— Дыши, — прошептал Кэл, его голос был грубым и прокуренным. Он закрыл глаза и коснулся руками моего лица с обеих сторон. Его пальцы ощущались прохладными на моей коже, они успокаивали меня, даже если мне казалось, что они не должны. — Это всего лишь дом. Дом не таит в себе ненависти, а люди — да. Здесь нет никого, кроме меня и тебя. Только мы.
— Виктор будет в шоке, когда узнает, что мы пришли сюда в одиночку, — сказала я, но мой голос друг и я была настолько возбужденной, что, готова поспорить, это было видно из космоса.
Здесь я потеряна в темной орбите, и мне это не нравилось.
— Дыши, — повторил Кэл, удерживая меня, стоя вместе на кровати, в которой я не спала годами. Я так устала. Уже так давно чувствовала себя уставшей. Я выдохнула и закрыла глаза, делая дрожащий вдох, который пах персиками и ванилью от спреев и лосьонов на моем запустелом столе. — Ты не одна, Бернадетт. Никогда не была. Если тебе нужно упасть, позволь своим коленям опуститься, а я тебя поймаю.
— Ты не можешь говорить мне нежности посреди ограбления, — пробормотала я, но я все равно почувствовала головокружение.
«Я – твой монстр» — вот, что сказал мне Каллум. Я чувствовала в нем какую-то нервозность, это яростное жжение, которое все время находится на грани. Много не нужно, чтобы высвободить это. И все же, сейчас с ним я не чувствовала опасности.
Я открыла глаза.
— Я сталкерил тебя, Бернадетт, — сказал Кэл со вздохом, его плечи слегка поникли. — По другому это не называть. Я не могу это романтизировать или объяснить. Уверен, это нездорово, — он снова посмотрел на меня, но в его взгляде не было стыда или сожаления. Совсем. — Я бы сделал это снова, если бы представился шанс. Мы — прекрасные яды, а не духи.
