Уроки во грехе - Гудвин Пэм

И за два года очередь на поступление в «Сион» стала километровой.

Основы остались теми же, что и были: развитие интеллекта учеников, индивидуальный подход, духовность. Но я руководил школой, как руководил когда-то своим бизнесом, а в бизнесе бал правят деньги.

Поэтому, когда Кэролайн Константин предложила семизначное пожертвование, ее дочь попала сюда без очереди.

Я подошел к воротам – единственному выходу с территории школы – и ввел код. Замок запищал, и я вышел.

Поскольку ближайшая деревня была в паре километров отсюда, преподаватели жили в частных домиках вблизи территории школы. Между академией «Сион» и школой Святого Иоанна пролегала единственная гравийная дорожка.

Через три минуты я подошел к своему дому. Большинство священников жили вместе, но у меня был собственный одноэтажный дом.

Дверь со скрипом отворилась. За прихожей была небольшая кухня и зона отдыха, а за коротким коридором была спальня и ванная комната. На голой стене висело распятие. На окнах – темные занавески. В зоне отдыха потертый диван. И камин. Ничего лишнего.

Скромно. С достоинством.

Кто-то мог бы сказать, что я зря променял свой пентхаус в верхнем Ист-Сайде на это место. Но пентхаус не определял мою ценность как человека. Это делали мои поступки.

В течение многих лет у меня была трудная жизнь.

Я разложил содержимое карманов на столике и посмотрел на телефон Тинсли. Мне не нужен был ее пароль. Мои источники сообщили мне о ней все, что мне нужно было знать.

Семейство Константин было украшением Бишоп Лэндинг, сливками сливок общества. Но как и многие влиятельные семьи, они крутили свои темные делишки, и у них была давняя вражда с Морелли – еще одним семейством, чьи скелеты в шкафу были еще непригляднее.

Когда шесть лет назад умер отец Тинсли, поговаривали, что глава семьи Морелли приложил к этому руку. Но ничего доказать не удалось, и смерть списали на несчастный случай.

Что касается Тинсли, то и здесь обошлось без сюрпризов. Она была в семье принцессой – невинной, милой и предназначенной выйти замуж за того, кого выберет ее мать. Вне всяких сомнений, Кэролайн планировала брак дочери много лет подряд, чтобы союз укрепил влияние семьи и поддержал империю Константин.

От этой мысли меня затошнило. Никто не заслуживает такой судьбы, но увы, подобное имело место быть. Практика, проверенная временем.

Я подошел к шкафчику и достал стакан и бутылку виски. Только я начал разливать виски, как в дверь постучали.

– Открыто. – Я взял еще один стакан.

– Я подумал, тебе нужен собеседник, – голос Кристиано с легким акцентом разнесся по комнате.

– Чушь собачья. Ты просто хочешь разузнать все подробности нашей встречи с Константин.

– И правда. Давай рассказывай.

Я повернулся, отдал ему стакан, и, как обычно, он широко мне улыбнулся. У него была замечательная улыбка. Теплая и благодушная, она словно освещала его лицо.

Сегодня он был в обычной одежде, сменил сутану священника на майку и джинсы. Белизна майки лишь подчеркивала его смуглую кожу и черные волосы.

Когда ему было десять, они с матерью перебрались с Филиппин в Нью-Йорк. Я помню тот день, когда он впервые пришел в нашу начальную католическую школу. Он ни слова не знал по-английски. Но он быстро учился, много смеялся и ему, как и мне, нравилось кататься на скейте.

С тех пор мы стали лучшими друзьями. И были неразлучны до самого выпуска. А потом он пошел в семинарию, а я – совсем другой дорогой.

Держа стакан в руках, я сел на диван, сделал вдумчивый глоток, смакуя привкус дыма.

– Все прошло, как я и думал. Кэролайн мне угрожала. Я угрожал ей, и теперь все мои надежды на беспроблемный учебный год пошли прахом.

– В последний раз, когда у тебя не было никаких проблем, ты стал просто невыносимым. – Кристиано сел подле меня. – Ты заскучал донельзя. Стал ворчливым. Плаксивым. И все время цеплялся к садовнику…

– Я не плаксивый.

– Ты просто ненавидишь, когда все идет легко, Магнус. Это не в твоем стиле.

Откинувшись на спинку дивана, делая глоток, я отстраненно размышлял о завтрашнем дне.

– Она такая же красивая, как на фото в интернете? – спросил он.

– Кэролайн?

– Нет, идиот, – он закатил глаза. – Ее дочь.

Если бы меня об этом спросил кто-нибудь из других учителей, я бы насторожился. Но Кристиано был прежде всего священником, и ставил свои отношения с Иисусом Христом превыше всего остального. В отличие от меня, он был призван исполнить свой высший долг и служил церкви от всего сердца. Я никогда не знал человека более честного и неподкупного, чем он.

И поэтому я пришел к нему девять лет назад за советом.

Он не сказал мне того, что я хотел услышать. Он сказал мне то, что я должен был услышать. И убедил меня остаться. Не только для того, чтобы спасти академию, но и для того, чтобы спасти самого себя.

– Она просто соплячка. – Я снял колоратку и ослабил пуговицу на рубашке. – Несговорчивая, неуважительная, острая на язык негодяйка.

– Я спрашивал не об этом.

– Она симпатичная для восемнадцатилетней девушки.

С глазами, что светятся, словно ведьмин огонь. И такая честная… Боже, помоги мне, ее прямолинейность заставляла мою кровь кипеть в венах.

Она меня заворожила, и от этого мне было крайне некомфортно.

– Кристиано… – Я уставился на свой стакан, в котором янтарный виски мерно кружился. – У меня был рецидив.

– Понятно. – Он поставил стакан и, повернувшись на диване, посмотрел на меня, тут же войдя в роль моего духовника. – Это исповедь?

– Нет. Это просто чувство. Мысль.

– Наваждение.

Вот как он это называл. А я называл это болезнью. И он был единственным человеком на свете, который знал, с чем именно я борюсь. Он знал все мои грязные секреты.

– Ну да.

– Это ее мать спровоцировала?

– Не в этот раз.

– Дочь? – он облегченно вздохнул.

– Твой вздох не слишком меня обнадеживает. Ты слишком в меня веришь.

– Влечение – часть человеческой природы. Мы все его испытываем, и тот священник, который скажет тебе иное, на самом деле прячет нечто гораздо худшее. У нас одинокая жизнь. Мы каждую ночь ложимся спать в одиночестве. Стареем в одиночестве. Такова принесенная нами жертва. Но если честно, я молился, чтобы настал тот день, когда ты изменишь свои предпочтения. Посмотрим правде в глаза: у тебя отвратительный вкус на женщин, друг мой, – он драматично дернул плечами.

– Жопа ты.

Он засмеялся, громко и от всего сердца, и взял свой стакан с виски.

Только он мог найти смешное в моих недостатках.

Он с самого начала был на моей стороне. Пока другие мальчишки в нашей школе увивались за девочками, я увивался за их матерями и учительницами.

В моем детстве не было ничего такого травмирующего. Никаких унаследованных от скучных, законопослушных работящих родителей черт. Ничего, что могло бы объяснить мои наклонности.

Мои сексуальные предпочтения были частью меня.

– Слушай, – отрезвил меня Кристиано, – у тебя гораздо больше терпения и решительности, чем у меня. Сам Господь послал тебя к нам. Время и деньги, которые ты вкладываешь в развитие нашей школы, бесценны. Ты самоотверженный – и тебе нет равных. Ты хороший человек, Магнус.

– Ты знаешь, что это неправда, – хмыкнул я. – Я икогда не был хорошим человеком.

– Я не говорю о прошлом. Конечно, ты все так же жесток. И страшен во гневе. Возможно, я не разделяю твоих методов воспитания, но когда надо мотивировать немотивированных, страх и чувство вины работают как надо.

– Ты говоришь как истинный католик. – Я приподнял стакан с виски.

Он чокнулся со мной и сделал глоток, глядя на меня поверх стакана.

– А что такого необычного в мисс Константин?

– Она спасла летучую мышь.

– Что-что?

Я рассказал ему всю историю, и он долго над ней смеялся. Потом мы обсудили замысловатое расписание уроков школы Святого Иоанна, поговорили о событиях в мире и слишком много выпили.