Forvard. Play.
Ася с Денисом ужинали. Молча – как и всегда, работали вилками и ножами, изредка поглядывая на экран телевизора.
-Когда твой сын осчастливит нас своим присутствием? – Спросил Денис, когда тарелки опустели, а передача сменилась рекламной заставкой.
-Ты хорошо знаешь, что он не приедет, пока ты здесь, - с удивившей даже саму себя злостью ответила Ася.
Денис хмыкнул. На его лице все еще были видны следы от драки с Кириллом, хоть и уже не такие сильные как в первые дни.
-Нам нужно как-то помириться, - сказал он. – В семье должен был мир и покой.
-Конечно, - Ася кивнула и понесла посуду на кухню.
Стоя у раковины, она думала о том, как же так вышло, что она снова простила его? Она уже давно перестала понимать, было ли то, что она к нему чувствовала, любовью, или не было – само понятие «любовь» как-то не очень подходило к их странным, изматывающим отношениям.
Но и жизни без отношений Ася не могла себе представить. Как так? Возвращаться в пустую квартиру, где тебя никто не ждет? В одиночестве есть свой ужин перед телевизором, и в одиночестве ложиться спать?
Ее передернуло от одной мысли.
Так что пусть такой, пусть жестокий и слабый, но она к нему привыкла, да и не так уж плохо они жили, были и хорошие моменты, и хороших, пожалуй, бывало даже больше.
Она услышала, как в комнате звонит телефон. Улыбнулась: наверное, Кирилл. Вытерла руки, и пошла в комнату, не понимая, что отмеряет сейчас ногами последние шаги своей спокойной привычной жизни.
Forvard. Play.
Третьи сутки кошмара. Третьи сутки без сна и пищи, в которые уместилось так много всего, что, казалось, прошло не три дня, а как минимум три месяца.
Бесконечные звонки из Краснодара в Москву и обратно. Тщетные попытки разобраться, успокоиться, взять в себя в руки. А в висках – молотками: «сын в беде».
И вот – Курский вокзал. Темно на улице, и в зале ожидания многие прилегли на свои сумки и чемоданы. Только Ася сидит словно изваяние, и мучительно, тяжело, страшно думает.
Спасти сына. Спасти сына, потому что если не она – то больше никто. И он останется там один, ее маленький мальчик, выросший во взрослого парня, но такой же одинокий и беззащитный.
Сохранить достоинство. Не лезть снова в жизнь девочки, которая и так достаточно сделала для нее, которая и без того достаточно ее спасала и берегла.
Или одно, или другое.
И Ася достала телефон и набрала номер.
Forvard
Ксюша приехала очень быстро. Без слов отобрала у Аси сумку, затолкала ее в машину и повезла куда-то по ночной Москве.
Ася даже не видела того, что пролетало мимо окон автомобиля. Она приняла свое решение – возможно, самое тяжелое решение в своей жизни, и теперь думала только о Кирилле: где он сейчас, что с ним, как он…
Ее сознание рисовало страшные картины, и она пыталась отбросить их, но никак не получалось.
-Вылезайте, - велела Ксюша, остановив машину возле серой многоэтажки.
Ася пошла за ней как привязанная, не осознавая, куда идет, и зачем.
Спасти сына. Чего бы это ни стоило. Она знала, что готова будет на многое – да что там на многое, на все. И это не пугало ее. Ни в коей мере. Пугало другое: а что, если она не успеет?
В квартире оказалось вдруг очень светло: словно, уезжая, Ксюша забыла выключить свет. Она толчком отправила Асю в ванную, а сама скрылась на кухне. Кругом был полный разгром – складывалось ощущение, что Ксюша переехала сюда совсем недавно. Ася отметила это краешком сознания, и снова выключилась. И снова – сын, Кирилл, Кирюша…
Она прошла на кухню и села на стул, положив руки на колени – будто послушная гимназистка, достойная ученица. Ксюша с сигаретами примостилась на подоконнике.
-Что случилось? – Спросила она, и в ее голосе Ася услышала презрение.
Как объяснить? Как рассказать весь ужас, уместившийся в трое суток непрерывного кошмара?
-Кирилла арестовали, - сказала Ася просто. – Он с друзьями приезжал в Москву, и они что-то натворили.
Она замялась. Ксюша смотрела на нее пристально и курила.
-Они… Изнасиловали девочку. Девушку. Изнасиловали и избили.
Stop. Play.
Ксюха смотрела на Анастасию Павловну, и та плыла перед ее глазами. Черты лица расплывались, делались размытыми и норовили скрыться окончательно.
-Они были пьяные, очень пьяные, и, видимо… Не знаю. Ксюша, я не пытаюсь оправдать его, или что-то еще… Я…
Словно потолок обрушился на голову. Словно кран экскаватора развернулся и изо всех сил шарахнул по лицу, сминая череп в плоскую фигуру. Словно мир завертелся волчком, и полетели в разные стороны деревья, дома, дороги.
Анастасия Павловна подошла к ней и остановилась в полушаге.
-Помоги мне, - попросила она, и Ксюха удивилась: почему она не плачет? На ее каменном, застывшем лице не было ни единой эмоции. Вообще ничего не было видно.
Ксюха затянулась, не ощущая ни вкуса, ни запаха дыма, затушила окурок и сказала:
-Нет.
Анастасия Павловна дернулась, но осталась на месте. Она смотрела на Ксюху и больше не шевелилась. Шевелились только губы.
-Я умоляю тебя. Мне больше не к кому пойти. Он погибнет в тюрьме. Прошу тебя, Ксюша. Помоги мне.
-Нет.
Ветер колыхнул занавеску на окне. Где-то вдали завыла собака. Великий, вселенский ужас наполнил Ксюхину душу. Изнасиловали. Девочку.
А в следующую секунду Анастасия Павловна встала перед ней на колени.
Она не упала, не опустилась, не рухнула – просто в какой-то момент как будто осела на пол, и посмотрела на Ксюху снизу вверх.
-Если ты любишь меня, - прошептала она, - если ты правда меня любишь. Я умоляю тебя – помоги мне спасти сына. И я сделаю все, что ты захочешь. Останусь с тобой, дам тебе все, чего бы ты ни попросила. Я умоляю тебя, Ксюша. Помоги мне спасти сына.
Ксюха почувствовала, как наливается силой кулак. В эту секунду ей очень хотелось ударить. Разбить в крошку это ледяное, будто сделанное из мрамора, лицо. Разбить так, чтобы собрать его и склеить было уже невозможно. Это лицо… Лицо женщины, которую она любила.
