Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork"

Библиотека у нас маленькая – стол библиотекарши, ящики, в которых читательские билеты хранятся, закуток с доисторическим компом, в котором даже дисковода нет, за ними перегородка, где стоят стеллажи с книгами и четыре парты «читального зала», где висит поеденный тараканами плакат:

«Где есть поветрие на чтенье,

В чести там грамота, перо,

Где грамота – там просвещенье,

Где просвещенье – там добро».

Меня в этом плакате всегда смущало слово «поветрие». Какое-то оно глубоко неправильное. Я бы его в жизни не стал употреблять и вообще, давно снял бы плакат, но библиатекаршу расстраивать не хотел. Она всегда мне книги, которые «только в читальном зале», например, энциклопедию оружия, даёт на вынос. Хотя, что я ненавижу так ненавижу – работу в библиотеке. Подклеивать старые книги – бля! Картонные обложки такие мерзкие на ощупь, особенно, если коснуться их ногтями. Даже железо по стеклу не так мерзко, как ногтями по старому картону.

В последнее время Игорь часто зависает здесь с этой новенькой. Вот и что он в ней нашёл такого, что едва не рискнул ко мне в тумбочку залезть! Это не только «по понятиям» последнее дело, это мой личный принцип – если я говорю, что что-то – моё, значит, никто трогать не смеет. Или придётся прибегать к непопулярным мерам. Это ещё с общей спальни пошло. Просто такое если раз спустить, то потом всё. Будет у тебя не тумбочка, а проходной двор.

Однако в библиотеке Игоря тоже не наблюдалось. Я собирался идти дальше, но вдруг почему-то вспомнил, как однажды, вот так сто лет назад, ещё октябрь стоял на дворе, я пришёл в библиотеку, а здесь Макс сидел, тоже с Игорем. Вот за этой вот партой и что-то обсуждали. Я вспомнил, как он ко мне обернулся и глядел снизу вверх.

Макс, Макс, я вспоминал его всё время. Каким он был, что говорил, что делал. Не мог его забыть и не хотел. Забыть его, как он говорил, как улыбался, как он пах, как целовал меня – это как потерять что-то очень ценное, настолько ценное, что больше никогда и никак не вернуть. Как выбросить в океан гигантский драгоценный камень. Нет, я так не могу, хотя каждый раз, когда я его вспоминаю, что-то дёргается внутри. Как заноза.

Я думал о Максе, когда подошёл к столу библиотекарши. Меня как будто лунатило: я наяву видел – Макс сидит за столом и улыбается.

– Что-то взять хочешь? Англо-русский словарь только один остался, из него листы выпадают…

– Нет, Елена Евгеньевна. Мне книга нужна, – вот и какой чёрт меня тянет за язык? – Эта, как её… «Вера и любовь», мы её по программе проходим.

– Что-то не помню такой в программе, новая какая-то, что ли? – библиотекарша сняла свои очки (они у неё на шнурочке) и стала протирать. – Автор-то кто?

– Не знаю. Там должно быть что-то про бога. И, – я напряг память и Макс, сидящий на кровати с книгой, нарисовался отчётливо, как кино, – про тьму, которая там пришла откуда-то…

– Так ты «Мастера и Маргариту» Булгакова, наверное, имеешь в виду!

– Ну да, конечно, именно её. – Мне захотелось дать самому себе подзатыльник. Бля, вера и любовь – надо же было такое ляпнуть! Это всё Игорь со своей Аней и Люська с её днём всех влюблённых совсем мне голову задурили.

– Сейчас, конечно, хорошая книга, – библиотекарша ушла к стеллажам и я слышал, как она бормочет себе под нос «Тьма, пришедшая со Средиземного моря накрыла ненавидимый прокуратором город…». На стене висел вышитый портрет Пушкина (ну уж Пушкина-то даже я в лицо узнаю!) и часы с фальшивым маятником, который сейчас был неподвижен – батарейка, должно быть, села.

– Вот, пожалуйста.

«Мастер и Маргарита», автор – Михаил Афанасьевич Булгаков. Максу нравилась эта книга. Я помню, как он лежал, читал её, а я держал его за ногу и тихонечко гладил. Как он потом читал мне отрывок оттуда. А потом…

Нет, не надо сейчас об этом.

Игоря я нашёл, он с кислым видом шарахался по этажам.

– Чего печальный такой, колись!

– Да так… – Игорь смотрел куда-то вдаль, – ты не поймёшь.

– Да уж, я у тебя никогда не могу понять. Колись, говорю! – я ткнул его под рёбра.

– Блин, больно… Отстань, чего тебе надо?

– Домашку по русскому. Там вообще какой-то беспредел. Пошли-пошли, ты всё равно нифига не делаешь.

Игорь сидел, ковыряясь в моём домашнем задании, периодически глядя в окно, в котором нифига всё равно не было видно – стекло замёрзло больше, чем до середины. Как в туалете раньше закрашивали. Я сидел, закинув ноги на стол, качался на стуле и пытался читать книгу, которая так нравилась Максу. Пока ничего понятно не было, хотя текст читался достаточно просто.

– Что читаешь? – Игорь перестал высматривать в окне открытый космос и соизволил посмотреть на меня. Я вдруг заметил, что он, кажется, похудел и под глазами синяки страшные.

– «Мастера и Маргариту».

– Чего это ты? Ты вроде такое не любишь?

– Да так… – я покрутил рукой в воздухе, – повышаю культурный уровень. Слушай, а ты не приболел часом? Что-то хреново выглядишь.

– Я… – Игорь прикусил ручку. – Да нет, я просто так… А чего это ты решил за Булгакова взяться?

– Да так совпало.

«Потому что эта книга нравилась Максу, потому что он читал её и улыбался. Потому что мне хочется хоть немножко его жизни. Потому что я каждое утро просыпаюсь и вспоминаю, что он уехал и не просто уехал. Он уехал, потому что где он и где я? Он умный, красивый, богатый. Мне всегда было плевать, кто там кто, сколько у него бабок и какие понты, но Макс… Он особенный какой-то. Не знаю, что со мной было бы, если бы я вот так точно бы узнал, что ему плевать на меня. Вообще. Если бы сидел, как последний лох, ждал бы звонка, а он бы не звонил. Я не знал и не думал, что бывает больно не потому, что бьют, а потому, что просто кто-то уехал, больно внутри, каждый день, каждый час и ничего нельзя сделать. Потому что там, где Макс сейчас, я – урод и нелюдь – ему точно не нужен. А я… Я бы всё, что угодно, для него сделал. Что угодно. Но я ничего не могу, кто я, действительно? Я ничерта не знаю и не умею, у меня и нет ничего. Пока он был здесь, это было не так заметно, но там, за пределами интерната, совсем другой мир, и в нём я – я сейчас вообще никто. Макс же… Всё, что у меня есть – это то, что я про него помню, то, что у нас с ним было, и даже если никогда такого уже не будет, не важно. Просто помнить, постоянно помнить, каждый день, каждую ночь».

– Случайно попалась. Так что там с моей домашкой?

– Делал бы ты сам её, а? Вот закончится школа и, если ты куда-нибудь поступишь, кто тебе будет делать русский, а? – Игорь что-то нервный какой-то.

– Кто-нибудь, – я отмахнулся, вчитываясь в текст, – надо же, тут написано, что есть пять доказательств существования Бога! Это правда?

– Да, наверное… – Игорь покусал ручку. – Честно говоря, не знаю, что это за доказательства. Слушай, дай сосредоточиться!

– Да что ты такой беспокойный-то, точно не приболел, а? Может тебя достаёт кто? Ты не молчи…

– Слушай, ну что ты мне в душу лезешь, а?! – Игорь вдруг захлопнул тетрадь и повернулся ко мне. – Ты всё равно не поймёшь, потому что тебе плевать, всегда и на всех плевать, на то, кто что чувствует! Если тебе, нафиг, ничего не надо, это не значит, что все остальные такие же!

– И всё-таки попробуй, – я закрыл книгу, держа палец между страницами, глядя, чем бы заложить. – Вдруг я пойму, я вроде не тупой.

– Да как ты поймёшь! Для тебя все – дуры и суки, ты ко всем девушкам относишься, как… Ты не понимаешь, что значит влюбиться! – Игорь закрыл лицо ладонями.

– В Аньку! Ты втюрился в новенькую! Ну?! – я даже книгу отложил. – Не, серьёзно?

– Да пошёл ты!

– Ой, бля, ну нифига себе! – честно говоря, я с трудом себе представлял. – И чего она?

– Стас, ты совсем ничего не понимаешь? Да ты… – от следующего заявления я чуть со стула не уебался кувырком с разбега, – вот повзрослеешь – поймёшь!

– Ой, блин, послушайте старпёра, дядюшку Игоря Андреевича! Щас он челюсть вставит и расскажет нам сказок… Ну, что ты мечешься, как очумелый? Кто тебе, блин, мешает? Вон, на Вовчика посмотри…