Рей швырнул стопку бумаг референту в лицо.
— Вычитать, отсеять всю эту дребедень с предложением вступить в благотворительный клуб и потом уже подавать мне.
Слёзы навернулись мальчишке на глаза, Рей подозревал, что тот давно и безнадёжно влюблён — но от того его собственная злость становилась только сильней.
Он не хотел видеть никого, хотел запереться в кабинете, взять в руки планшет и, как делал это ещё месяц назад, написать: «Привет».
Оставшись в одиночестве, он в самом деле будто бы невзначай заглянул в фейсбук и тут же вздрогнул — с незнакомого аккаунта пришло письмо, но, едва бросив на аватарку быстрый взгляд, Рей понял, что видел этого парня где-то… У Конрада во френдлисте. Открыв сообщение, он понял, что такое, очевидно, рассылалось всем.
«Добрый день. Мой друг, Конрад Кейр, находился у вас в друзьях. Он пропал. Я очень беспокоюсь за него. Пожалуйста, если вы знаете, куда он уехал — напишите мне». Дальше следовал e-mail.
Рей мгновенно вышел из переписки, будто ошпаренный кипятком. Первым желанием было удалить аккаунт, чтобы полностью отрезать след, но он тут же заставил себя успокоиться: тот, кто писал, явно даже переписку их не нашёл. А любое движение сейчас только привлекло бы внимание этого «спасателя» к нему.
Рей глубоко вдохнул и закурил. Побарабанил пальцами по столу. Мысль позвонить Майклу и настучать тому по башке он тоже отмёл: Майкл, в конце концов, был не при чём. Прокололся он сам. А тот мог задёргаться и сделать какую-нибудь хрень — избавиться от мальчика, например.
«Всё хорошо», — сказал Рей себе. Он снова зашёл на фейсбук и в нескольких словах выразил своё сочувствие. «Надеюсь, вам удастся его найти, буду рад, если будете держать в курсе событий», — подвёл он итог и теперь уже отложил планшет совсем.
Закончив работать около трёх часов, он, как и планировал, отправился в агентство — выбрать парочку парней, с которыми можно было провести день.
«Нужно провести пробы», — так он это называл.
К вечеру он уже сидел в клубе и потягивал лёгкий коктейль, и два красивых тела прижимали его с обоих боков.
Рей, тем не менее, никак не мог отделаться от чувства, что что-то идёт не так. И от того прикладывался к губам то одного, то другого в два раза чаще, чем делал бы это в любой другой день.
Конраду начинало казаться, что он сходит с ума.
В обступившей со всех сторон темноте ему чудилось, что он чувствует, как растут его собственные волосы и щетина на щеках.
Хуже всего была невозможность коснуться чего бы то ни было рукой. Осязание, через которое он привык познавать мир, сейчас было недоступно для него так же, как и зрение.
Конрад пытался отвлечься, думая о колледже, о Лоуренсе и о сестре. О том, как вернётся домой — но вместо этого в голове крутились лишь мысли о том, какой он идиот. О том, что никто не вспомнит его и никто не ищет его — как и сказал Мастер, когда он только попал сюда.
Если бы его искали — то давно бы уже нашли. Следовало это признать.
От этих размышлений Конраду захотелось плакать — уже в который раз за прошедшие дни.
Он по-прежнему не знал, сколько времени прошло.
Мастер больше не освобождал его. Приходил он теперь по большей части для того, чтобы пошевелить рукой у Конрада между ног — и от этого Конрад чувствовал себя бревном, резиновой куклой, у которой из всех возможных желаний и чувств осталась лишь функция «секс».
Как и прежде, иногда Мастеру удавалось его завести, но отвращение, которое Конрад испытывал к себе и к его рукам, мгновенно убивало малейшие следы возбуждения.
— Тебе будет тяжело, если ты не примешь себя таким, какой ты есть, — говорил Мастер.
Конрад решил не вступать с ним в диалог. Ему хватило опыта с Охотником, и теперь он понимал, что мужчина просто пытается вывести его на откровенность, которая затем помогла бы ему Конрада дрессировать.
Через какое-то время Мастер решил, видимо, зайти с другой стороны.
В очередной раз остановившись у койки, на которой лежал Конрад, он произнёс:
— Я освобожу тебя. Если попробуешь выкинуть какой-то трюк, получишь разряд.
Конрад кивнул, не особо задумываясь о том, разглядит ли Мастер его жест.
Эластичные ленты сначала оказались сняты с его ног, а затем и с рук.
Конрад попытался сесть — но тело почти не слушалось его.
— Если всё сделаешь хорошо, — сказал Мастер, пока Конрад судорожно пытался растереть непослушные руки — не столько онемевшие, сколько одеревеневшие от долгой неподвижности, — я не стану привязывать тебя, когда уйду.
Конрад вскинулся. Перспектива понять наконец, где он, немного расширить границы своего мира, сводившегося теперь к одной только койке, придала ему сил.
— Что я должен делать? — внезапно охрипшим голосом спросил он.
— На колени, — прозвучал приказ.
Конрад колебался, но недолго. Дни — или недели — проведённые без движения в темноте — что-то изменили в нём. Всё происходящее казалось сном, и он уже не чувствовал себя собой — студентом Эдинбургского Университета, которому нужно готовиться к семинару по античной драме, подрабатывать, чтобы накопить немного на каникулы, выбирать какие-то билеты и вообще что-либо думать, чтобы устроить свою жизнь.
Античная драма разворачивалась вокруг него во всей красе. Любые естественные потребности справлялись за него — но и мысли его явно не интересовали никого. Он стремительно тупел. Стеснение полностью оставило его.
