Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork"

– Что за стон? Мне надо знать, сколько всего вы на каникулах забыли. Так, первый вариант…

Да идите в жопу!

– Макс, пошли, – зашептал я, мысленно прикидывая, куда лучше – в сортир на этом этаже или на втором. До второго идти дольше, зато там дверь на себя открывается, можно шваброй подпереть. А потом… У меня даже в голове зазвенело.

– Прям щас? Не-не, Стас, и не думай даже! Вот прямо сейчас я с тобой никуда не пойду, и вообще... Проверочную надо писать!

– Да нахуй, я потом поговорю, – я опустил Максу руку на ногу. У него коленка дёрнулась, как от удара, но руку он не скинул. – Нам потом дадут написать… Чёрт, Макс, пошли!

Бля, ну вот почему так охуенно? Вроде, ничего такого не делаешь. Ну, нога, ну, через штаны, а нихуя, у меня аж звёздочки перед глазами. Никогда не понимал, как пацаны девок тискают, сам сто раз пробовал – ничего интересного, а тут… Очень хотелось Максу ширинку расстегнуть и туда рукой залезть, почувствовать, какое там всё – мягкое, тёплое и упругое, но, твою мать, если за таким запалят, это трындец. Я только сверху погладил, через брюки. У него стояло, я чувствовал, и это было просто охуенно. У него стояло!

– Да что ты… – прошипел Макс, и я почувствовал, что он снова мою руку хватает. – Прекрати, ну, ты, придурок!

– Веригин, тебе чего ровно не сидится? Ты листок достал? И ты, Стас, тоже озадачься, пожалуйста!

Идите вы все… О, ёпт, как же классно… А будет ещё лучше!

– Стас, руки убери, – Макс дёргался под партой, – ну, ты дебил ненормальный, придурок озабоченный! На нас все смотрят!

Да нихуя они не смотрят! А если бы ты так не ёрзал, вообще было бы всё окейно.

– В полостях трубчатых костей находится… Эй, класс, сюда смотрим, там, сзади, ничего интересного нет!

О, бля, теперь, действительно, смотрят! И Вовчик тоже пялится, ему-то что надо? Приходится достать руку из под-стола и показать всем кулак. Так, спокойно. Картон. Бормашина. Иголка. Чёрт, взять бы Макса, перекинуть через плечо и утащить…

– Так что там в костях? – шёпотом спросил Макс.

– Бэ, жёлтый мозг.

Ага, вот чего Вовчик смотрит. У нас проверочная, я же ему сигналить должен… Точно. Совсем из головы вылетело. Но Макс рядом, я чувствую его запах и тепло, кажется, что всей кожей чувствую, как оно сочится из-под одежды, и я в нём плаваю, как в дыме от костра, только дышать легко, как ранним утром летом. Так, сосредоточимся. Б, Г, В, два, четыре, три… Валентина Михайловна делала вид, что не смотрит. Хорошая тётка. Я биологию сдавать буду. Нормальный такой предмет, не то, что литература или, там, история. Или какое-нибудь обществознание. Чёрт, поскорее бы! Может, Макса после проверочной удастся в туалет вытащить? И чего он упёрся?

– Так, сдаём работы. Так, Алексеев, тут не рисование, можешь оставить это себе… Я сказала листок, а не туалетной бумаги кусок… Стас, ты подписать забыл, ладно, давай сюда. Веригин, ты почему такой мятый, в одежде спал?

Но и потом Макс никуда идти не захотел. Я сидел, то злился, то пытался к нему прижаться, то писал ему записки, то снова начинал его гладить… Один раз он зажал мою ладонь ногами – некрепко, но я чуть не умер. Кажется, вечно бы так просидел, чувствуя его тепло. Просто одной ладонью. А хотелось всем телом.

Звонок прозвенел, Макс подорвался, вещи свои в сумку скинул и с такой скоростью сбежал, что я охуел, и весь класс охуел, и учительница – тоже.

– Комнин, что это с ним? Живот болит?

– Задница у него болит! – вякнул кто-то.

– Попиздите мне там… Наверное, живот, – мне, вдруг, и самому это в голову пришло. Чёрт, а если у него, и вправду, что-то болит? Ну, он же жаловался на еду. Он же, наверное, всякую дрянь жрать не может.

Но лучше так, чем если ему просто… не захотелось. Бля. А если бы его Игорь позвал, он бы пошёл? Игоря захотелось стукнуть.

Макс всю перемену где-то шкерился, но на урок, всё же, пришёл. Кажется, он рубашку гладил. Ну, точно. Теперь от него ещё и горячей тканью пахнет.

Литература, чтоб её!

«ты чё такой дёрганый? Где был?»

«да так. Стас, что с тобой?»

«ничего. А ты чего?»

«Ты больной? В смысле, я знаю, что ты больной, но мозгами думай! Ты меня за кого держишь, за пидора сортирного? Иди ты нахуй!!!»

Тут я завис. Он это щас к чему, вообще, написал? Макс сидел и делал морду кирпичом.

«чё у вас с Максом за тёрки?» – прилетело от Вовчика.

«нормально всё, я сам разберусь»

– Молодые люди, заканчиваем переписку Энгельса с Каутским. Я, конечно, знаю ответ, но всё таки спрошу: кроме Зайцевой и Менштейна, кто-нибудь ещё читал «Преступление и наказание»? Зря, кое-кому было бы очень полезно, тебе, Комнин, например.

– А мне-то чего? – даже возмутился я. Пересказывал мне Игорь эту хуйню, нихрена не понял. – Тупая книга.

– Нет, вы смотрите, больше ста лет люди читали и восхищались гением Достоевского, а тут вот родился Стас Комнин и, в шестнадцать лет, открыл всем глаза. «Тупая книга». Ты хоть понял, про что она?

– Про идиота, – я нахмурился и уставился на парту. Четверть только началась, но кто-то уже написал: «Если ты это читаиш, то ты пидар и хуй». Блин, надо было молча сидеть, щас начнётся. А Макс, вдруг, заржал. – Чё смешного?

– Про идиота другая книга, так и называется – «Идиот»!

Теперь уже все заржали.

– Ну, давай, поведай нам, Станислав, своё понимание «тупой книги», – Тамара Ильинична меня терпеть не может. И я её – тоже. Думает, что её предмет кому-то нужен, постоянно тут распинается о том, как важно правильно писать и читать всю эту муйню на триста страниц, где какой-нибудь хрен бродит вокруг какой-нибудь бабы и описания природы ещё всякие.

– Ну, а что? – я принялся вспоминать, что Игорь там рассказывал. – Ну, короче, этот, как его…

– Раскольников, – шепнул Макс.

– Раскольников. Он, такой, решил проверить, может он, значит, замочить человека или нет? Ну и, короче, решил шлёпнуть бабу, которой бабки был должен, ну и хату выставить заодно. Ну, пришёл к ней с топором, а там ещё одна была, он и её. Ну, и взял там бабки, цацки какие-то. А потом мозгами поехал, всё выбросил, деньги не тратил, потом пошёл и сдался. Идиот.

– И всё?

– Ну, – я напряг память, – там ещё какая-то ша… в смысле, проститутка была. Чё-то они там мутили… Он, вроде, женился на ней, она тоже какая-то слабоумная была. Короче, он, реально, был идиот, против него никаких улик не было толком, взял и слился!

– Какое потрясающее понимание нашей литературы! Какое тонкое восприятие! А что, по-твоему, должен был сделать Раскольников?

– Понятно, что. Взял бы бабки, голду, переждал бы тихонько, а потом бы с этой, как там её, уехал бы куда-нибудь. А в книге мура какая-то. Что-то он там всё ходил, думал, виноват-невиноват… Тупая книга, и длинная слишком.

– А может, это не книга тупая? – Тамара Ильинична встала из-за стола. – А может, ты просто не понял? Ты ведь её даже не читал, как ты можешь судить? Я пока не ставлю тебе два…

– Я читал, – вдруг сказал Макс. – Мне тоже не понравилось.

– Вот как? Ну, давай, Веригин, расскажи теперь ты. Ты в пересказе читал или в сокращённом варианте?

– Я полностью читал. И несколько раз. И статьи критические. И мне книга не понравилась. Она какая-то ненатуральная. Такое чувство, что Достоевский её писал, чтоб угодить определённому слою населения, всей этой интеллигенции, помешанной на духовных исканиях и чувстве вины не пойми, за что. Там единственные хорошие моменты – это образ семьи Мармеладовых, возможно, потому что, изначально, Достоевский строил своё произведение вокруг него, – Макс даже встал. Я смотрел на него и слушал. Блин, умеет же он говорить про всякое такое. – Раскольников был психически нестабилен, у него были галлюцинации, депрессия, возможно, ещё что-то – вплоть до начала шизофрении. Он просто не смог довести дело до конца, вот и всё. И приплетать сюда всякую ерунду – про искупление, про грех, про Бога – уныло. Достоевский писал роман ради денег, кстати. Конечно, ему нужно было, чтоб тот был длиннее, так что, тут Стас прав, – Макс посмотрел на меня и улыбнулся. Надо же, какой он умный, всё-таки. – Мне, например, тоже про всё это читать было неинтересно, но вариант, предложенный Стасом, больше пользовался бы спросом сейчас, чем тогда.