Рискованный флирт - Чейз Лоретта

Убрав с дороги ее брата, Дейн молча предупредил посетителей кафе, чтобы занимались своими делами. Если он схватит ее за горло и начнет душить, вряд ли хоть один из них придет ей на помощь. Джессика не сомневалась, что они не посмеют даже пикнуть.

– Во сколько оценил ее Лефевр? – спросил Себастьян. Это было первое слово, которое он обронил после того, как заказал кофе хозяину. Когда Дейн вошел в это заведение, обслуживать его кинулся сам владелец.

– Он посоветовал мне ее не продавать. Сначала он хочет связаться с русским клиентом. Это не то кузен, не то племянник, не то какой-то другой родственник царя, и он…

– Пятьдесят фунтов, – сказал лорд Дейн. – Если это один из многочисленных безумных родственников царя, он не даст вам ни фартинга больше.

– Тогда он действительно должен быть безумным, – сказала Джессика. – Лефевр назвал куда более значительную цифру.

Он посмотрел на нее в упор. Глядя в это темное суровое лицо, в черные неумолимые глаза, Джессике легко было представить, как он сидит на эбонитовом троне в самой глубине ада. Она бы нисколько не удивилась, если бы, посмотрев на дорогие блестящие башмаки, находившиеся в нескольких дюймах от ее туфель, увидела, что они превращаются в копыта.

Любая женщина, имеющая хоть каплю здравого смысла, подхватила бы юбки и бежала со всех ног. Беда в том, что Джессика ничего такого не чувствовала. По нервам бежал магнетический ток, он скользил по всему телу, кружил, вызывал странное звенящее тепло в животе и переплавлял мозги в жидкий суп.

Ей хотелось сбросить туфли и провести пальцами ног по дорогому черному башмаку. Хотелось просунуть руку под манжету накрахмаленной рубашки, найти вену и пощупать пульс. Но больше всего ей хотелось прижаться губами к жесткому распутному рту и целовать его до беспамятства.

Конечно, подобное безумие приведет ее в позицию лежа на спине, и она мигом лишится девственности – вполне возможно, на глазах у посетителей кафе. Потом, если он будет в духе, он шлепнет ее по заду и прикажет убираться.

– Мисс Трент, – сказал Дейн, – возможно, вашим одноклассницам понравится ваше остроумие. Возможно также, что если вы на время перестанете хлопать ресницами, у вас прояснится зрение и вы заметите, что я не школьница.

Она не хлопала ресницами. Когда Джессика кокетничает, она делает это обдуманно и целенаправленно. И не такая она идиотка, чтобы столь откровенно заигрывать с Вельзевулом.

– Хлопала ресницами? – переспросила она. – Я никогда не хлопаю ресницами, милорд. А делаю вот как. – Джессика перевела взгляд на красивого француза, сидевшего неподалеку, потом стрельнула в Дейна коротким косым взглядом. – Это не хлопанье ресницами, – сказала она Дейну, не удостаивая вниманием восхищенного француза.

И хотя в это было трудно поверить, но его лицо помрачнело еще больше.

– И все же я не школьник, – повторил он. – Советую приберечь игривые взгляды для зубрилок, которые на них отзовутся.

Француз уже смотрел на Джессику с обожанием. Дейн повернулся и смерил его взглядом. Мужчина мгновенно отвел глаза и оживленно заговорил с компаньонами.

Джессика вспомнила предупреждение Женевьевы. Она, не была уверена, что Дейн задумал поймать ее на удочку, зато видела, что он вывесил знак: «Здесь рыбу не ловить».

Ее охватила дрожь, но этого следовало ожидать. Первобытная реакция женщины на красивого мужчину, который с обычной для них бесцеремонностью объявляет о том, что эта вещь – его. Джессика осознавала, что ее чувства по отношению к нему – самые что ни на есть первобытные.

С другой стороны, она не совсем выжила из ума.

Она видела, что надвигается мистер Большая Неприятность.

Увидеть нетрудно, ведь скандал следует за ним по пятам. Джессика не собиралась оказываться в его эпицентре.

– Я просто провела демонстрацию тонких различий, которые, по-видимому, от вас ускользнули. Как я понимаю, тонкость вообще не самая сильная ваша сторона.

– Если это тонкий способ напомнить мне, что я проглядел то, что вы увидели под слоем грязи…

– Видимо, вы не очень пристально ее разглядывали, когда она была уже чистая. Потому что тогда вы заметили бы, что это работа русской школы иконописи, и не предложили за нее оскорбительную сумму в пятьдесят фунтов.

Его губы цинично изогнулись.

– Я ничего не предлагал. Я выразил мнение.

– Чтобы меня проверить, – сказала Джессика. – Однако я, как и вы, знаю, что это не просто строгановская школа, это ее редкая разновидность. Даже самые сложные миниатюры обычно обрамляли в серебро. Не говоря о том, что у Богородицы…

– Глаза серые, а не карие, – скучным голосом сказал Дейн.

– И она почти улыбается. Обычно они выглядят очень несчастными.

– Злыми, мисс Трент. Они выглядят раздраженными. Полагаю, из-за того, что они девственницы: испытали все неприятности беременности и родов, но никакой радости.

– Что касается девственниц, милорд, – сказала Джессика, наклоняясь к нему, – могу вам сказать, что у них много радостей. Например, получить редкую работу религиозного содержания, которая стоит минимум пятьсот фунтов.

Он засмеялся.

– Нет нужды сообщать мне, что вы девственница. Это видно невооруженным взглядом.

– К счастью, в других вопросах я не так неопытна, – сказала Джессика, не смущаясь. – Я не сомневаюсь, что сумасшедший русский заплатит мне пятьсот. Я также не сомневаюсь, что этот русский – хороший клиент, которому Лефевр желает услужить удачной покупкой. А это означает, что лучше я устрою аукцион. – Джессика разгладила перчатки. – Я много раз видела, как в азарте аукциона мужчины доводят себя до разорения. Нечего и говорить, что результатом будут выдающиеся цены.

Дейн прищурился.

В этот момент появился хозяин с напитками. При нем были четыре официанта, которые с болезненной точностью раскладывали салфетки, серебро и фаянсовую посуду. Ни одной случайной крошке не дозволено было упасть на тарелку, ни единому пятнышку – замутить поверхность серебра. Даже сахар был распилен на кубики размером в полдюйма – а это немалый подвиг, потому что средняя голова сахара по шкале твердости находится где-то между гранитом и алмазом. Джессика всегда удивлялась, как на кухне их разбивают, не прибегая к взрыву.

Она приняла кусочек желтого кекса с пенистой белой глазурью.

Дейн дал раболепному хозяину нагрузить свою тарелку мелкими фруктовыми пирожными, художественно уложенными кругами.

Они ели молча, пока Дейн не уничтожил столько пирожных, что у него вдруг заболели все зубы. Он положил вилку и хмуро уставился на руки Джессики.

– Неужели с тех пор, как я уехал из Англии, изменились все правила? Я понимаю, что леди не выставляют напоказ публике голые руки. Но, как я понимаю, им разрешается снимать перчатки за едой?

– Разрешается, – подтвердила она, – но это невозможно. – Джессика подняла руку и показала длинный ряд перламутровых пуговок. – Горничная полдня их застегивала.

– К чему носить такие мерзкие надоедливые вещи?

– Женевьева купила их специально под эту ротонду, – сказала Джессика. – Если бы я их не надела, она бы страшно обиделась.

Он все еще смотрел на перчатки.

– Женевьева – это моя бабушка, – объяснила она. Дейн с ней не встретился, он приехал, когда Женевьева легла спать после обеда, – хотя Джессика не сомневалась, что бабушка быстренько встала и принялась подглядывать, как только услышала низкий мужской голос.

А сейчас обладатель этого голоса поднял на нее черные блестящие глаза.

– А часы?

– Это тоже была мудрая покупка, – сказала Джессика, положила вилку и с деловым видом продолжала: – Она была в восторге.

– Но я не похож на вашу убеленную сединами бабушку, – сказал Дейн, продолжая игру. – Я не в таком восторге от иконы, даже строгановской, чтобы платить за нее больше того, что она стоит. По-моему, не больше тысячи. Но если вы обещаете не утомлять меня, торгуясь и строя глазки, я с радостью заплачу полторы тысячи.

Джессика надеялась обрабатывать его постепенно. Его тон говорил, что он не намерен терпеть, чтобы его обрабатывали. Значит, следует идти прямо к цели, той цели, которую она поставила несколько часов назад, поймав выражение его глаз, когда он рассматривал выдающуюся находку.