Штормовая волна (ЛП) - Грэхем (Грэм) Уинстон

— Где она?

Джордж посмотрел на Росса.

— В розовой спальне с окнами во двор. Ты наверняка умеешь ориентироваться в доме, ведь ты всегда считал его своим. Поднимись и посмотри сам. С ней никого нет. И никого не будет.

— Капитан Полдарк... — начал Бенна, но Росс уже поднимался по лестнице.

Пошатываясь, он прошел наверх. В глубине дома было темно, в конце длинного коридора опять горела единственная свеча. Бывшая спальня Верити, бывшая спальня Фрэнсиса, бывшая спальня тетушки Агаты... Путь преградили тени. Росс наткнулся на старый комод. Пол скрипел под его ногами. А вот спальня, где когда-то он занимался любовью с Демельзой. Пять ступенек наверх. С этой лестницы упала Элизабет перед рождением Валентина.

Росс подошел к двери, но не мог собраться с духом и открыть ее. Семь лет назад он пришел к Элизабет именно в эту комнату — тогда-то и начались все беды. Внезапно, будучи неверующим и уж точно не католиком, он захотел перекреститься.

Он открыл дверь, и в лицо ударила стена вони. Там горели две свечи и стояла кровать, а в ней Элизабет. В камине до сих пор потрескивал огонь. Шторы были опущены, но окно слегка приотворено. Розовые шторы колыхались в вечернем ветерке, но больше ничто в комнате не шелохнулось. На столике у постели стояли песочные часы, кувшин, высокая детская бутылочка и лежали два лимона. На туалетном столике — гранатовое ожерелье, стакан с тремя пиявками, ножницы, бутылка с водой и ложка. Перед камином — домашние туфли Элизабет и чайник с поднимающимся из носика паром.

Росс ухватился за дверную ручку и скорчился в рвотном позыве. Элизабет не шевельнулась, чтобы его поприветствовать. Его снова и снова одолевали позывы к рвоте, Росс вытащил платок и закрыл рот и нос. Он смотрел на свою первую любовь. На сквозняке от открытой двери свечи замигали.

Росс медленно подошел к постели. Смерть стерла с лица Элизабет боль, усталость и лихорадку. Лишь кожа пожелтела. Непричесанные волосы на удивление аккуратно обрамляли бледное аристократичное лицо. Лишенное всякого выражения, оно сохранило прежнюю красоту, которая так восхищала многих мужчин. Как будто ее веки вот-вот дрогнут и глаза откроются, а губы сложатся в приветливую улыбку. Только кожа пожелтела.

А под простыней, почти не скрываясь, находился ужас разложения и гангрены. Пока она была жива, с каждой минутой этот кошмар пробирался все выше. До какого предела? Она гнила заживо, будто погребение запоздало на много дней. Росс проглотил подступившую рвоту, убрал с лица платок и поцеловал Элизабет. Ее губы напоминали холодную и загустевшую оконную замазку.

Снова закрыв нос платком, Росс вдохнул и чуть не упал. Комната поплыла перед глазами, и он схватился за стул, потом развернулся и выбежал прочь. Дверь глухо хлопнула за его спиной — дверь склепа. Склепа, который нужно очистить от всего живого.

Росс промчался по коридору и вниз по лестнице, не взглянув на Джорджа, стоящего там. Вылетел из дома и уткнулся лбом в шею свой лошади, не в силах на нее взобраться.

— Назовите сумму, которую я вам должен, — сказал Джордж.

— Всему свое время. Вернемся к этому в свое время.

— Дайте знать, когда привести вашу лошадь.

— Уже снова смеркается, — неловко произнес доктор Бенна, — я бы предпочел переночевать здесь. А кроме того, перед отъездом стоит взглянуть на ребенка.

— Она больна?

— Вовсе нет. Но я не уверен, что кормилица справляется как следует. Эти сельские девушки...

— За такое короткое время лучше нам не найти.

— Да, она вполне годится. Я дал миссис Чайновет большую дозу опиатов, теперь она заснет. Женщины наверху?

— Да, наверху.

— Думаю, гроб следует закрыть как можно скорее.

— Полагаю, они тоже так считают.

Где-то неподалеку Валентин спорил с няней. Он ничего еще не знал кроме того, что мама нездорова.

Джордж бродил по холодному, молчаливому и сумрачному дому. То, что сейчас с ним произошло, противоречило всему его жизненному опыту. К сорока годам он испытал несколько неудач, и все они были делом рук человеческих и могли быть исправлены. И большую часть он со временем исправил. Следует принять отказ и поражение, а потом шаг за шагом уменьшать масштаб этого поражения и так всё устроить, чтобы в конце концов обойти препятствие. Конечно, иногда и он, и его родители болели более или менее серьезно, и стоило смириться с тем, что все стареют и умирают. Но до сорока лет он никого не потерял, уж точно никого настолько важного.

И с этим поражением он не мог смириться. С двадцати лет он стремился получить Элизабет, хотя она и находилась так далеко, за пределами всех его возможностей. Но он ее получил, несмотря ни на что. И это стало его величайшим триумфом. Пусть с тех пор в нем и разгорелись ревность и подозрения, испортившие их совместную жизнь, всё это возникло вопреки его воле, и он мог контролировать свой гнев. А когда в редких случаях ревность выливалась в яростную ссору, Джордж был готов отступить при первой же угрозе, что Элизабет может его покинуть. Возможно, он не был с ней счастлив, возможно, страстно желал сделать такой же мучительной и ее жизнь, но никогда и в мыслях не держал, что будет жить без нее.

Потому что она была единственным человеком, ради которого он трудился — чтобы угождать ей, наблюдать за ней, критиковать, советоваться, даже оскорблять, показывать обществу, делать подарки, а главное — производить на нее впечатление. Других таких нет. А теперь, когда яд тетушки Агаты перестал действовать, когда отравленный шип наконец-то вырван и они могли бы жить друг с другом в согласии, когда у них родилась дочь вдобавок к сыну, когда жизнь заиграла новыми красками, в особенности когда он вот-вот получит последнее доказательство своих заслуг, рыцарство, это он-то, Джордж Уорлегган, внук кузнеца... рыцарство... сэр Джордж... сэр Джордж и леди Уорлегган... и все бы оборачивались при их появлении... один из богатейших людей Корнуолла и один из самых влиятельных, член парламента, владелец избирательного округа и рыцарь, а под руку с ним грациозная и аристократичная Элизабет, леди Уорлегган... и вот тогда-то он ее лишился.

Это невыносимо. Джордж огляделся и понял, что очутился в гостевой комнате, хотя не понимал, зачем сюда пришел. Комната находилась рядом с бывшей спальней Агаты, и Джордж быстро перешел туда. Это Агата его прокляла, это она! Всё это время на нем лежало проклятье, а теперь, когда Джордж почти от него избавился, она прокляла его снова, и жизнь превратилась в руины.

После ее смерти мебель по большей части осталась на своих местах — там стояла и кровать, на которой она умерла. Джордж яростно пнул туалетный столик, сломав одну ножку. Потом сбил его, и столик с грохотом упал, по полу рассыпались осколки стекла и туалетные принадлежности. Он распахнул дверь гардероба и дернул его. Шкаф медленно накренился и рухнул с гулким звуком, задев кресло и разорвав шерстяную обивку. Принесенная им свеча покосилась на полке и тоже чуть не свалилась.

Дом проклят, Джордж с удовольствием спалил бы его дотла — всего только поднести свечу к шторам и к краю постели, тут полно старого дерева, и оно быстро загорится. Подходящий погребальный костер для Элизабет и всех этих дважды проклятых Полдарков, когда-то здесь живших.

Но несмотря на бушевавшую в нем ярость, уничтожение собственности было не в характере Джорджа, тем более собственности, теперь по праву принадлежащей ему. Он огляделся, руки его еще дрожали от приступа бешенства. Он сорвал со стен две картины и бросил их на пол. Наверное, завтра ночью или даже сегодня нужно отправиться к церкви в Соле и осквернить ее могилу — пусть два человека расколют надгробие, выкопают сгнивший труп и выкинут останки на поживу воронам. Что угодно, лишь бы отомстить за рану, отмщение за которую невозможно.

Дрожащими руками он взял свечу и вышел из комнаты, свечное сало стекало по его пальцам и капало на пол. Джордж постоял в коридоре, не в силах сдержать гнев, но и не находя объект для его выхода. Он бы пошел еще раз взглянуть на Элизабет, но понимал — лучше дождаться, пока две женщины закончат ее обряжать и очистят комнату хлоркой. Джордж не знал, сможет ли даже после этого туда войти.