Без ума от любви - Эшли Дженнифер

Йен пристально смотрел на огонь, не выпуская из руки сигару. Расставшись с Маком, он провел тяжелую ночь, возвращались ночные кошмары, и он с криком просыпался.

Слуги-французы вбегали в комнату, сжимая в руках свечи и что-то бормоча от страха, глядя, как Йен мечется постели, сжимая голову. Свет бил ему в глаза, и он кричал, чтобы они унесли свечи.

Ему нужен был Керри и те настойки, которые он готовил, снимавшие головную боль и от которых снова засыпал, но Керри в это время ехал в Париж. И Йен снова ложился, обливаясь потом и страдая от одиночества.

Он слышал, как перешептывались о нем французские слуги: «Спаси нас святая Мария от этого безумца. Что, если убьет нас в наших постелях?»

Он переживал остаток ночи, создавая в своем воображении эротические картины с Бет Экерли. Он думал о ней, закрыв глаза, и ждал Керри, чтобы прийти в себя. Ему виделась Бет в опере, вкус ее губ. Ее язык ласкал его язык. Прикосновение ее пальцев к его щеке. Изгиб ее аппетитных ягодиц, когда он помогал ей взобраться в карету Кэмерона. Йен глянул на Керри. На его серое от усталости лицо.

— Ну? Ты узнал, кто убил Лили?

— О, конечно, хозяин. Преступник выдал себя, и я отправил его в полицейский участок. И маргаритки расцвели на улицах Лондона. И никогда не будет туманов.

Йен позволил Керри продолжать, не пытаясь понять его слов.

— Что ты узнал?

Керри тяжело вздохнул и встал.

— Вы ожидаете чуда? Как и ваши истекающие кровью братья, которые просят вас о прощении. Я знаю, что когда лорд Кэмерон попросил меня поместить вас в этот балаган, в этот сумасшедший дом, он надеялся, что я вылечу вас и привезу домой.

Йен выжидал, зная, что Керри любит поболтать, прежде чем скажет что-то по существу.

Керри схватил со спинки стула сюртук Йена и начал чистить его.

— Господи, что вы сделали со своими костюмами, пока меня не было?

— Ими занимался служащий отеля, — сказал Йен, зная, что Керри способен часами оплакивать его одежду.

Ибо, как человек, родившийся в трущобах Ист-Энда, был страшным снобом, когда дело касалось состояния его одежды.

— Ну, надеюсь вы не разгуливали по улицам в лавандовом жилете с грязными пятнами. Эти лягушатники совершенно лишены вкуса.

— Что же ты узнал? — напомнил ему Йен.

— Подхожу к этому. Я сделал так, как вы сказали, и вошел в дом, как будто я был обыкновенной дрянью, искавшей сувениры. Там нечего было и искать. Все обычно, как и могло быть.

— Лили была заколота собственными ножницами. Это было чем-то из ряда вон выходящим.

— Она не сопротивлялась. Мне сказал об этом полицейский, стоявший там на посту. Виду нее был скорее удивленный, чем испуганный.

Йен думал также.

— Она знала, кто это сделал. Впустила его, как постоянного клиента.

— Точно. — Керри пошарил в карманах и вытащил лист бумаги. — Я зарисовал комнату, как вы и просили, и записал все, что в ней находилось. Непростая работенка — сделать это, когда Большой Билл не спускал с меня глаз.

Йен взглянул на рисунок Керри и списки.

— Это все?

— И это все? — спросил Керри, ни к кому не обращаясь. — Я тащился через всю Европу, ехал в поездах и вонючих кебах, был его глазами и ушами, а он говорит: «Это все?»

— Что еще ты обнаружил?

— Не помешало бы немного сочувствия, хозяин. Чего только со мной не случалось, когда я трудился для вас. Как бы то ни было, я добрался до Рима. Он там, пробыл там месяц, никуда не выезжая.

— Он тебя не видел? — сурово спросил Йен.

— Нет, я скрывался. Он чуть не заметил меня, но «чуть» не считается. К счастью, я ускользнул.

Йен, потирая висок, смотрел на огонь. Будь проклята эта уголовная боль. Он не сомневался в том, что этот человек может находиться в разных местах Италии и платить кому-то находящемуся в Лондоне за что-то, сделанное им там, как он поступал и с Керри.

Йен хотел узнать правду, но правда была опасна. Он тер висок, пока боль не ослабела. Помогли мысли о глазах Бет.

— Бет подумала, что ты сыщик, — вспомнил Йен.

— Бет? — спросил Керри.

— Миссис Экерли.

— A-а, да, она. Невеста сэра Линдона Мейтера. Бывшая невеста, я бы сказал, после вашего вмешательства. Вы зовете ее Бет, не так ли? А как она называет вас?

— Не знаю.

— О! — Керри понимающе кивнул. — Небольшой совет, хозяин. Держитесь модных леди, в Париже их дюжины, как вы знаете. В Париже всегда знаешь, где сладкое.

Керри прав. Йен это знал. Куртизанкам Йен нравился, и он никогда не страдал от недостатка женского общества.

Но все чары парижских куртизанок не могли отвлечь его от страсти к Бет. Он снова думал о губах Бет, прикосновении к ним, когда он ее целовал. Если бы он чувствовал рядом с собой тепло тела Бет каждую ночь, у него исчезли бы все ночные кошмары и мигрень. Он в этом не сомневался.

Она оказалась бы в его постели, если бы он использовал Керри, Изабеллу, Мака и всех парижан, чтобы уложить ее в его постель.

Наступило пятое утро с того момента, как Бет согласилась поселиться в квартире леди Изабеллы Маккензи. Она писала письма в своей спаленке, когда снизу донеслись звуки музыки.

Изабелла никогда не вставала раньше часа дня — «дорогая, раньше этого часа просто невозможно открыть глаза». Никто не предупредил ее, что к ней пришли, но она не могла себе представить вора, который залез в дом, чтобы в гостиной играть Шопена.

Бет положила недописанное письмо в ящик стола и спустилась вниз, ставни и занавеси были раскрыты, комнаты наполнились солнечным светом. Миссис Баррингтон плотно задвигала занавеси и приглушала свет газовой лампы, так что Бет и слуги пробирались по дому в темноте и днем, и ночью.

Двойные двери в гостиную были приоткрыты, и чистые сладостные звуки музыки Шопена лились из них. Бет распахнула двери и остановилась на пороге.

Йен Маккензи сидел за полированным пианино Изабеллы и смотрел на пустой пюпитр, стоявший перед ним. Его широкие плечи двигались вслед за играющими по клавишам руками, а его нога сгибалась, нажимая на правую педаль. Солнечный луч падал на его волосы и золотил их.

«Я могу играть по нотам, — сказал он тогда в опере. — Но не могу уловить душу».

Может быть, он думал, что не может почувствовать и душу этого произведения, но музыка плыла вокруг Бет и тянула ее к нему. Она прошла к пианино. Звуки плыли вокруг громкие, но нежные. Ей хотелось купаться в них. Звуки музыки становились все громче на высоких нотах и закончились низким аккордом, потребовавшим все пальцы Йена. Он оставил руки лежать на клавишах, расслабившись после того, как замерли последние звуки.

Бет сжала руки.

— Это было великолепно.

Йен торопливо убрал пальцы с клавиатуры. Он оглянулся Бет, посмотрел по сторонам и снова положил руки на клавиши, как будто это прикосновение успокаивало его.

— Я выучил это, когда мне было одиннадцать, — сказал он.

— Просто чудо. Думаю, что я, когда мне было одиннадцать, я вообще не видела пианино.

Йену следовало бы сделать все, что положено делать джентльмену, когда в комнату входит дама: убедиться, что ей нужно сидеть, поинтересоваться благополучием ее семьи, сесть самому и болтать о погоде или о чем-то таком же банальном, а тихий и опытный слуга готовит чай. Но он остался сидеть на скамеечке, наморщив лоб, словно что-то вспоминая.

Бет оперлась о пианино и улыбнулась ему.

— Я уверена, вы производили впечатление на ваших учителей.

— Нет, меня били за это.

Улыбка исчезла с лица Бет.

— Вас наказывали, когда ваше исполнение было безумным? Довольно странное отношение, не правда ли?

— Мой отец называл меня лжецом, потому что я говорил, что слышал это всего лишь раз. Я говорил ему, что не умею лгать, а он сказал: «Лучше пусть думают, что ты лжец, потому что ты сделал что-то необыкновенное. Я научу тебя, больше никогда не делать этого».

В голосе Йена послышались угрозы, когда он подражал не только тембру, но словам мужчины.