На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина

Но Софья Петровна молчала, потому что не знала, что ответить. Правду говорить не хотелось, чтобы не добавлять ударов истерзанному сердцу, а давать напрасную надежду женщина не видела смысла.

— Nur Gott weiß das, meine Lischen, — проговорила она все же после некоторого раздумья, чувствуя, что Лизе очень нужен ее ответ. И повторила по-русски: — Только господь знает.

Когда Лиза заснула, Софья Петровна еще долго лежала рядом и размышляла, вспоминая все, что приключилось с ними в Заозерном. Ей до боли хотелось найти ответ. Хотелось понять, что нужно сделать, чтобы в будущем на долю Лизы выпало как можно меньше страданий. И чтобы в душу ее, наконец, вошли покой и счастье.

Сон сморил женщину только под утро. Когда она открыла глаза, колокола на соседней церквушке уже звонили к обедне. Софья Петровна медленно приподнялась в постели, не сообразив сразу, где она находится и почему одна в комнате. А потом вскочила с кровати и стала спешно одеваться, путаясь в пуговицах и юбках. Ведь место у единственного стула возле двери, занятое прежде нехитрым багажом Лизы, теперь пустовало. А это могло означать только одно.

Хозяйка гостиницы, пожилая немка в чепце с множеством кружевных оборок, которая шла в общую столовую с самоваром в руках, лишь подтвердила подозрения Софьи Петровны.

— Die Frau hat am diesem Morgen verlassen. — Хозяйка аккуратно вытащила записку из кармана своего накрахмаленного передника. — Sie gab mir das Schreiben fur Sie, meine Dame.^[254]

Послание было весьма кратким. Лиза писала, что не смеет более злоупотреблять добротой Софьи Петровны и задерживать ее в Твери. К тому же им обеим необходимо быстрее покинуть тверские земли, пока их не схватила местная полиция или люди Дмитриевского. Девушка напоминала, что Софью Петровну ждет сын, и обстоятельства его дела едва ли располагают к промедлению. «Езжайте смело к вашему сыну с моими наилучшими пожеланиями и молитвами о вас. Я никогда не забуду вашей доброты и расположения ко мне. Бог даст, мы еще свидимся, а ежели нет — пусть Он никогда не оставит вас своей милостью…»

Растроганная до слез, Софья Петровна медленно опустилась на стул, чувствуя острое сожаление оттого, что это нежеланное расставание все-таки случилось. Теперь она не сможет уберечь Лизу от новых ошибок. Теперь это юное дитя совсем беззащитно в этом жестоком мире…

Единственное, что утешало Софью Петровну, — она знала, куда именно отправилась Лиза. Хозяйка гостиницы подтвердила, что девушка уехала с дилижансом, что ходил между Москвой и Петербургом и чей путь лежал аккурат через Тверь. Дилижанс отбыл еще на рассвете, а значит, догонять Лизу уже не имело смысла.

 А еще Софья Петровна порадовалась тому, что все-таки успела этой ночью спрятать в коробке, где хранила Лиза свой нехитрый багаж, часть денег, полученных от графа Дмитриевского в обмен на предательство. Пусть их было немного в сравнении с общей суммой, которую женщина берегла для расчета по долгам Вальдемара, но и того Лизе должно хватить на год экономной жизни в столице.

— Möge Gott dich beschirmen, meine Mädchen!^[255] — прошептала Софья Петровна, чувствуя какой-то странный холод в душе, несмотря на солнечный майский день, наполненный ароматами первых цветов… несмотря на то, что все вокруг пребывало в благостном ожидании лета.

Глава 29

Яркий свет ударил в глаза, вызывая острую боль, и Александр тут же снова сомкнул веки. Но было уже поздно. Боль пошла дальше — проникла в голову и распространилась по всему черепу, а после принялась вгрызаться глубже — в тело. Он не смог сдержать стона. Кто-то быстро взял его за руку, нащупывая пульс. Александр сразу узнал доктора Журовского, когда услышал тихое бормотание:

— Наконец-то… наконец-то… слава богу…

Потом пальцы доктора отпустили его запястье и принялись за его веки. Приподняли одно, затем второе, судя по всему, проверяя зрачки. При очередной вспышке яркого света в глазах тут же возникла боль, и Александр снова застонал. Доктор сделал знак, и к тяжелым занавесям подбежали два лакея, пряча комнату от прямых солнечных лучей.

— Как вы себя чувствуете, ваше сиятельство? — участливо осведомился Журовский, щупая лоб в попытке определить, не вернулся ли жар, что мучил Дмитриевского последние дни. — Расскажите мне.

Александра ужасно раздражали эти прикосновения и то, что он отчего-то так слаб, что даже не может оттолкнуть от себя руки доктора. Единственное, чего ему хотелось сейчас — чтобы его оставили в покое и дали поспать. Он чувствовал себя безумно уставшим, будто несколько дней без отдыха скакал верхом. Болели все мышцы, даже пальцами шевелил с трудом. По-прежнему резал глаза яркий свет, который пробивался в комнату через узкую щель в занавесях. И мучила страшная жажда…

По знаку доктора Александру поднесли бокал, и он принялся жадно пить, но тут же сплюнул обратно.

— Merde! Что за пойло?!

Доктор не смог сдержать улыбки при этом тихом, но полном ярости восклицании. Значит, долгие часы у постели больного дали, наконец, результат. Двое суток и эта ночь без единой минуты отдыха. Бесконечные обтирания холодной водой, чтобы сбить жар. Кровопускания и очищение организма, чтобы как можно скорее удалить яд из крови. Вливания отвара, запахом которого, как казалось Журовскому, его одежда уже пропиталась насквозь, как и запахом болезни, стоявшим в покоях графа.

— Это отвар дубовой коры, ваше сиятельство, — стараясь сохранять серьезный вид, оповестил Журовский своего пациента. — И это пойло, как вы изволили выразиться, вам предстоит пить еще как минимум пару дней. А также крепкий чай… Да уж, на вкус те еще напитки, но, увы, того требуют обстоятельства.

— Что со мной случилось? Что за болезнь свалила меня с ног? Я не могу понять… Когда? Как?

При этих вопросах улыбка на губах доктора погасла, а находившиеся в покоях камердинер, лакеи и дворецкий, как по команде, опустили глаза в пол. Только эти четверо, помимо Журовского, знали истинную причину болезни графа. Остальные домочадцы и слуги были свято уверены, что его сиятельство уложила в постель неведомая доселе лихорадка.

Журовский явно колебался с ответом, но когда пальцы Александра пусть слабо, но настойчиво сжали его запястье, все же проговорил:

— Белена — яд, который приводит к умопомешательству, лишает памяти и вызывает удушье и бесноватость. Не мои слова. Авиценны. Все эти дни вы были под действием белены, ваше сиятельство. В ближайшее время к вам вернется память, и я убежден, вы сами найдете ответы на все ваши вопросы.

— Белена? Какого черта?.. — нахмурился Александр. Слова доктора ошеломили его. А потом он вдруг напрягся, пытаясь приподняться на руках, — в памяти всплыла последняя картинка, что была перед глазами до того, как все заволокло тьмой.

Стараясь не поморщиться от боли, что тут же ударила в затылок, Александр быстро повернул голову. Так и есть. Он не в собственных покоях и не в своей постели. Это женская половина хозяйских комнат. И сердце тревожно сжалось в груди при мыслях, что лихорадочно замелькали в голове.

— Что Пульхерия Александровна? Надеюсь, от нее скрыли? А Елизавета Петровна? Мне, верно, стало дурно близ ее покоев, оттого я здесь. — Попытка хоть как-то оправдать свое нахождение в этой постели оказалась явно неудачной. Александр заметил, как помрачнел доктор, и даже разозлился на него за это неверие. Потому и проговорил резко, обращаясь к дворецкому, которого разглядел в глубине комнаты:

— Пошлите тотчас же к Пульхерии Александровне и Елизавете Петровне и успокойте их касательно моего здравия, — а потом снова повернулся к Журовскому: — Вы сказали, что я провел здесь несколько дней… Сколько? Какой сегодня день?

— Понедельник, ваше сиятельство, — тихо проговорил доктор. — Вы были под действием отравы два дня и ночь.

— Понедельник? — ошеломленно прошептал Дмитриевский. И тут же обожгла мысль, каково было Лизе, когда дом осаждали визитеры, прибывшие поздравить молодых с венчанием. Каково ей было все эти дни, когда он метался здесь в бреду? И снова вопреки всем доводам рассудка возникло непреодолимое желание увидеть ее, убедиться, что с ней все в порядке. А мысль о том, что он мог впасть в беспамятство в ее объятиях (последнее, что он помнил), причиняла гораздо более сильную боль, чем яркий солнечный свет.