Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия

Софья откинулась на подушку: словесная стычка с Чартинским отняла все силы. Совершенно очевидно, что Адам вовсе не собирался принимать в расчет ее пожелания, собираясь действовать исключительно исходя из собственных мотивов и выгод. Нет ничего более удручающего, чем полная зависимость от человека, который повинен во всех ее бедах и неприятностях. Во всяком случае, для Софьи собственное положение рисовалось именно таким. От осознания собственного бессилия и невозможности ничего изменить она разрыдалась. Николета, хорошенькая горничная княгини Луизы прошмыгнула в комнату и, растерявшись при виде истерики, случившейся с молодой женщиной, замерла у ее постели. Дрожащими руками налив в стакан воды из тяжелого графина, она протянула его Софье:

- Madame, je Vous en prie calmez-vous. (Мадам, прошу ва с, успокойтесь), - лепетала испуганная девица, пытаясь всунуть ей стакан с водой.

Софи оттолкнула ее руку, и вода выплеснулась ей на грудь и постель. Истерика тотчас прекратилась. Не глядя на Николету, Софи сползла с постели и с трудом доковыляла до ширмы, за которой стоял таз и кувшин с водой для умывания.

- Aidez-moi! (Помоги мне!), - бросила она прислуге.

Сменив мокрую сорочку и накинув на плечи теплый бархатный капот густого темно-красного цвета, придавший ее лицу еще более бледный оттенок, Софья, опираясь на руку горничной, добралась до детской. Две колыбели стояли у стены. Одна была совсем новая, а вот вторую явно отыскали где-то на чердаке дома. Софья, не обращая внимания на кудахтанье кормилицы, замерла подле малышей. «Боже, какое чудо! – осторожно коснулась она подушечкой указательного пальца пухлой младенческой щеки. – Невероятно! И это мои дети». Обернувшись к другой колыбели, она склонилась над младенцем, всматриваясь в черты его лица: «Может то только кажется мне? – разглядывала она одного из сыновей, - но в нем есть отцовские черты. Брови, пожалуй, похожи, на голове рыжий пух, наверняка посветлеет со временем», - улыбнулась она своим мыслям.

- Madame, Vous feriez mieux de retourner au lit. (Мадам, ва м лучше вернуться в постель), - зашептала за ее спиной Николета.

- Je sais que ce serait mieux pour moi. (Я сама знаю, что будет лучше для меня), - огрызнулась Софи, но заметив неподдельное огорчение девушки, тотчас пожалела о своем резком ответе. - Aidez-moi а m'habiller. (Помоги мне одеться), - уже более миролюбиво попросила она.

Сделав книксен, горничная поспешила в ее спальню, оставив Софью около мальчиков. Тяжело опираясь на спинку колыбели, Софи склонилась еще ниже.

- Мне сказать, что Ви плакать, - услышала она за спиной мягкий голос княгини Луизы.

Княгиня Чартинская, выйдя замуж за поляка, довольно легко освоила польский, но вот русский ей так и не давался, хотя супруг ее Владислав на этом языке говорил превосходно.

Софья обернулась. Попытка княгини говорить на родном ей языке растрогала до слез, что-то теплое разлилось в груди при виде участливого выражения лица и робкой улыбки.

- Простите, что причинила вам столько беспокойства, - отозвалась Софья.

- О, нет. Не надо извинения, - махнула рукой княгиня. – Это бывает. Когда женщина дает жизнь… это такая тоска потом, - с трудом подбирая слова, продолжила Луиза. Вам лучше быть в постели, ma chйrie, - улыбнулась она.

Софья не стала возражать ей и молча вышла из детской. В спальне ее уже ждала Николета:

- Madame a besoin d'une nouvelle garde-robe. (Мадам нужен новый гардероб), - с улыбкой заметила девушка.

Софья промолчала в ответ. Пока Николета укладывала роскошные пепельные кудри, все мысли Софи были сосредоточены на том, что ей, во что бы то ни стало надобно поговорить с Адамом: «Я должна признаться ему, - кусала бледные губы Софи, дабы придать им яркости. – Я сама виновата во всем. Не надобно было лгать ему». Облачившись в просторное платье, которое носила в последние седмицы своей тягости, Софья потуже затянула пояс под грудью и неспешно вышла из комнаты.

Чартинский собирался уходить. Во дворе его уже ожидала коляска. Адаму предстояла поездка в Париж, к старинному другу матери, которого он хотел просить быть крестным отцом. Софья остановила его буквально на пороге:

- Адам! Мне необходимо говорить с вами, - окликнула она его.

- София, вы напрасно поднялись, - остановился Чартинский. – Мое решение останется неизменным.

- Извольте выслушать меня, - перебила его Софья, повысив голос.

В глазах Чартинского мелькнуло нетерпение, но он все же взял ее под руку и проводил в небольшую гостиную, где усадил в кресло, остановившись перед ней со скрещенными на груди руками.

- Я слушаю вас, - небрежно обронил он, демонстративно глянув в сторону часов на каминной полке.

Софи сглотнула ком в горле: ей казалось, что она сможет открыться Адаму, но ныне глядя на него, замечая его раздражение непредвиденной задержкой и нетерпение, она вдруг со всей отчетливостью поняла, что ей не стоит надеяться на его снисхождение. Вспомнились вдруг сильные пальцы на собственной шее, сдавившие сонную артерию так, что потемнело в глазах, тихий зловещий шепот: «Я скорее убью тебя, чем отпущу».

- Что же вы молчите, София? – нетерпеливо бросил Чартинский.

- Адам, с трудом выдавила она, - я обещаю вам, что подумаю над тем, чтобы принять католичество, но Бога ради, до тех пор, пока я не решусь сделать этот шаг, пусть Михаил с Андреем будут крещены в православии.

Адам замер, недоверчиво вглядываясь в ее лицо.

- Вы даете мне слово, что обдумаете мое предложение? – осторожно спросил он.

Софи кивнула головой, мысленно прося у Бога прощения за очередную ложь, так легко слетевшую с уст.

- София, я вынужден оставить вас, но обещаю, что позже мы вернемся к этому разговору, - улыбнулся Адам, поднеся к губам ее руку, и чуть сжав холодные пальцы.

После его ухода, Софи осталась в одиночестве. Было невыносимо стыдно от того, что вновь пришлось лгать и изворачиваться, что всегда было противно ее натуре: «Где сила духа? Где любовь к истине? - горько вопрошала она сама себя. – Как просто, оказалось, назвать инстинкт самосохранения голосом разума? И что есть этот голос разума, как не трусость. А солгала ли?» Мысль эта неприятно поразила ее, но пора было признаться самой себе, что все чаще, она думала о том, что вполне может статься так, что ей никогда не доведется более вернуться в Россию. Никогда более она не увидится с Раневским, и надобно бы каким-то образом приспосабливаться жить в новом для нее окружении. «Что, ежели Адам прав, и Александра более нет в живых?» Скоро будет год с тех пор, как им довелось свидеться, и более ей ничего не известно о нем, кроме того, что он был ранен в битве под Можайском. Даже о степени тяжести его ранения ей было ничего не известно.

Ей хотелось не думать о том, но мысли ее будто обладали своей собственной волей, продолжая терзать ее воображение. Как бы ни было больно сердцу, как бы ни болела душа, невозможно было забыть о том, что желания ее имели обыкновение сбываться самым извращенным образом. Когда-то она жаждала любви Корсакова, и он объяснился с ней, но, увы, слишком поздно. Следуя голосу разума, она приняла предложение Раневского, и поняла, что ее влюбленность в Алексея прошла, что человек, которому готова отдать сердце, душу, всю себя, вовсе не нуждается в том, более того, едва терпит ее присутствие подле себя.

Что скрывать, она частенько завидовала Лиди, ее легкости, красоте, грации. Как ей хотелось быть похожей на нее, кружить головы, вызывать восхищение, и она получила, чего так отчаянно желала когда-то, но какой ценой! Не слишком ли дорого ей приходится платить за то, чтобы ее желания исполнялись? Ныне более всего ей хотелось увидеться с Раневским, но кто знает, что судьба потребует взамен исполнения этого желания? Чем придется заплатить на этот раз?

***

Bonaparte посчастливилось вырваться из снежного плена российской зимы и отвести часть уцелевшей армии от границ империи, поколебавшей его славу величайшего военного гения. Воспользовавшись временным перемирием, он успел собрать под свои знамена многотысячную армию.