Регина(СИ) - Домогалова Елена

В комнату вошла Франсуаза и, увидев свою любимицу в ореоле солнечных лучей, заворковала:

— Ах, ты, Господи, какая всё-таки красавица вдали от дома выросла! Вытянулась, словно деревце молодое, распустилась розой! Жаль, матушка ваша не видит, какой вы стали красавицей! Словно солнышко, а кожа так и светится. Да такие ручки только королю и можно целовать! Господь свидетель, второй такой красавицы во всём Париже не найти! Вот молодой граф-то сегодня порадуется, вот удивится! Уж и стыдно станет ему, что сестрицу свою и не вспоминал столько-то лет. А уж как баловать он тебя будет теперь! Друзья его все непутёвые окончательно головы потеряют! Ну вот, и я дождалась, когда возле нашего дома молодые господа будут толпиться не для того, чтобы с графом в трактире напиться или на дуэли подраться, а чтобы на красавицу мою полюбоваться! Только господин граф теперь не всякого и допустит до сестры своей, тебе, голубка моя, пары-то в Париже равной и нет. Разве что младший Гиз или сам герцог Анжуйский, ну да не нравится он мне совсем. Кроме лучшего друга нашего графа, благородного де Лоржа, никого и в голову не приходит. Первая невеста Парижа ты теперь будешь, девочка моя! Ну, иди, моя голубушка, умываться будем. Я водицу специально на травах сделала, тут и розовые лепестки, и жасмин, и мята, и травка заветная, ещё бабка моя, ведьма, припрятала.

Регина только смеялась, звонко и беззаботно, слушая несмолкаемое журчание её разговоров. И плещась в благоухающей травами воде, чувствовала, как обволакивает её тонкий, дурманящий аромат, как сходит с тела последний сон, убегая по коже каплями воды, и что-то внутри неё оживает, расправляет крылья и трепещет в ожидании нового дня. Недаром, ох недаром славилась Франсуаза своим знанием лечебных и колдовских трав!

Вырвавшись из стен монастыря, Регина изменилась за считанные недели, как оживает, распрямляется зачахший в тени цветок, омытый летним дождём и согретый солнцем. Свобода сияла в ее глазах шальным, неспокойным блеском; гордость и абсолютная уверенность в своих силах таились в соблазнительном изгибе губ, и даже походка стала легче, словно за спиной выросли невидимые крылья.

И вот желанный и пугающий миг наступил…

Регина, мёртвой хваткой ледяных пальцев вцепившись в оборки юбки, шагнула в сверкающий зал, когда объявили её гордое имя. Отважно вздёрнула вверх маленький твёрдый подбородок, обвела зал обманчиво невозмутимыми глазами и обронила мимолётную благосклонную улыбку. Тысячи свечей, отражаясь в золоте и драгоценных камнях, на мгновение ослепили её, но неведомо было ей в тот миг, что ярче всех огней слепила глаза её красота. На мгновение вокруг воцарилась тишина и тут же была смята, отброшена общим шумным вздохом. Шелест шелков, шуршание кружев и громкий шепот пронесся по залу, словно дыхание бога, владевшего этим дворцом, этими людьми — бога роскоши и общественного мнения. Бога, чьей верноподданной Регине не суждено было стать, ибо сама она была богиней.

ГЛАВА II. Луи

"Он видел её всего мгновение, но такого мгновения ещё не было в его жизни. Он даже не понял, что с ним случилось, только знал, что это что-то небывалое, странное и этого нельзя объяснить. А она ушла, её уже не было.

И он прикрыл глаза ладонью, чтобы не забыть увиденного, чтоб ни на что другое не смотреть".

Пер Лагерквист "Мариамна"

Граф де Бюсси со своим любимцем-пажом юным розовощёким Мишелем обогнали многочисленную и оттого медлительную свиту герцога Анжуйского на полдня пути. Луи гнало вперёд томительное предчувствие Встречи. Он не представлял, что такого может ждать его в Париже (кроме, разумеется, свалившейся на голову благодаря причудам Марго младшей сестры), но был почти уверен в том, что там, за воротами Парижа — его Судьба и потому спешил.

Тёплый летний ветер развевал тёмно-каштановые кудри графа, белые перья на берете пажа и гривы лошадей и доносил тяжёлый, неприятный запах города. Луи въехал в город через ворота Сен-Марсель и на площади Мобера столкнулся со своими закадычными друзьями: виконтом Бертраном де Рошфором и графом Робером де Шарантоном.

Друзья приветственно помахали ему рукой:

— Ну, как там в Наварре? Не умер от скуки? Насколько я слышал, гугенотки все сплошь добродетельны и пугливы, — умело изобразив безгрешное неведение, спросил Робер.

— Погода мерзкая, развлечений никаких, настоящих сражений тоже нет, да и женщины не так красивы, как в Париже, — как можно легкомысленней ответил Луи.

— Говорят, Маргарита Валуа зачастила к своему мужу. Неужели решила стать протестанткой? — Робер уже вовсю хихикал.

— Да ну тебя к чертям! — вспылил Луи, — мне что, по-твоему, нечего больше делать было, как только разбираться в семейных делах Генриха Наваррского или проверять вероисповедание его жены? Я же не спрашиваю тебя, что за нечистая сила носит вас в это время в нескольких кварталах от дома!

— А мог бы и поинтересоваться, — подал голос виконт.

— Видишь ли, дружище де Бюсси, — пустился в объяснения Робер, — после того, как ты отбыл в Анжу, развлекать парижских красавиц стало некому и мы, как истинные твои друзья, решили заменить тебя на поле битвы.

Луи по очереди окинул критическим взглядом обоих дворян и обречённо махнул рукой, мол, что с вас взять, вы всё никак не можете повзрослеть.

— Слово дворянина, мы почти справились, — не умолкал Робер, — но в Париже расцвела новая роза, и тут без твоего участия мы не можем даже посмотреть на неё.

— Какая роза? — мгновенно оживился Луи, — Почему я ничего не знаю об этом цветке и что же это за прелестница, если такие отчаянные храбрецы и знаменитые сердцееды не могут даже взглянуть на неё?

И тут же умолк под недоуменными взглядами друзей.

— Ты что, издеваешься над нами или действительно до сих пор не сообразил, почему мы с самого утра толчёмся на площади, ожидая тебя? — в голосе Робера прорезалось сдерживаемое раздражение.

Бюсси перевел взгляд на простоватое лицо Бертрана.

— Луи, в самом деле, что с тобой? — спросил де Рошфор — Весь Париж только и говорит о невозможной красоте твоей сестры, а ты за столько лет нам даже словом не обмолвился о графине де Ренель.

Бюсси с такой силой шлёпнул себя по лбу, что его бархатный берет упал на мостовую.

— Тысяча чертей! Мне это и в голову не приходило!

— Так ты нам что-нибудь можешь сказать о своей сестре? — не выдержал Робер.

— Друзья, клянусь, я о ней сам ничего не знаю, кроме того, что её зовут Регина, ей восемнадцать лет и Маргарита Валуа протежирует ей. Судя по всему, вы теперь знаете о ней больше, нежели я сам. Но обещаю, что я представлю вас ей при первой же возможности. Кстати, а какой сегодня день?

— Среда, — подал голос Мишель.

— Час от часу не легче! — граф воздел руки к небу. — Её же сегодня представляют ко двору и если я не успею…

Луи пустил лошадь в галоп, оставив друзей недоуменно переглядываться посреди площади.

— Сумасшедший, — скорбно констатировал Робер. — Тем не менее, то, что хотели, мы узнали. Графиня де Ренель ни с кем пока не помолвлена.

— ???

— Бертран, ну сам подумай: если Луи начисто забыл о существовании сестры, то когда бы он успел пообещать кому бы то ни было её руку! Так что едем домой, к вечеру нам нужно быть в Лувре во всеоружии.

Но для графа де Бюсси потрясения не закончились. Не успел он прийти в себя после встречи с друзьями и привыкнуть к мысли, что слава о красоте его сестры уже гремела в Париже, как нарвался на разгневанную кормилицу. Мадам Беназет, заменившая ему мать, всю жизнь только и делала, что баловала и ласкала его. Но сегодня она стояла в дверях, наблюдая за тем, как слуги устанавливают натёртый до блеска поставец. Был канун праздника тела Господня и возле большинства домов уже стояли такие поставцы с самой лучшей золотой и серебряной и стеклянной посудой. Бюсси почти никогда не занимался подобной ерундой и не вникал в такие домашние тонкости. Видимо, с появлением Регины порядки в доме несколько поменялись. Служанки гремели подносами и в дверном проёме Луи видел яркие вспышки, когда солнечные падали на стенки золотых чаш или дорогих кубков из венецианского стекла.