Гобелены грез - Джеллис Роберта

— Я должен промыть царапины и наложить на них целебную мазь, — настаивал лекарь. Увидев, что получил за свои услуги раз в пять больше, чем ожидал, он счел себя обязанным оказать их со всем умением, на которое был способен. — Это верно, поодиночке все они пустяковые, но вместе…

Хью нахмурился, его бросало уже в дрожь от нетерпения, но победил здравый смысл.

— Ладно, — рявкнул он. — Делай все, что считаешь нужным, но, ради Бога, поторопись.

Зашипев от боли, когда лекарь начал смывать вином кровь с царапин, он перевел, однако, дыхание и повернулся к слуге:

— Морель, беги к капитану, скажи ему пусть берет повозки с провиантом и выступает в северном направлении — на Гиллинг. Где-нибудь там переберемся на Диа Стрит, подальше от болот. Я поскачу следом и в любом случае догоню его задолго до того, как он подойдет к Гиллингу. Что там с латниками, которых я привел с собой?

— Один тяжело ранен, — ответил Морель.

— Пусть останется с ранеными латниками сэра Вальтера. Проследи, чтобы в кармане у парня бренчала пара монет, и скажи ему, что я рад буду снова увидеть его в Ратссоне, если от того, конечно, что-то осталось, когда он соберется с силами, чтобы сесть в седло.

Морель покачал головой.

— Он не приедет, милорд, — сказал он.

— Ты уверен? — сухо спросил Хью.

— У него пузырится в ране кровь при каждом вдохе и выдохе, — ответил Морель.

— Тогда деньги ему ни к чему, — резонно заметил Хью. — Но ты обязательно навести парня и успокой — для него всегда найдется место у меня на службе, как знать, быть может, это позволит ему воспрянуть духом. Когда вернешься, прикажи: пусть укладываются. — Хью внезапно улыбнулся. — Пусть тоже поработают, не все же тебе одному носиться, словно угорелому. Поверь, старина, я найду возможность отблагодарить тебя за то, что ты для меня делаешь.

Морель далек был от того, чтобы исповедоваться Хью в причинах своей самоотверженной преданности, он ухмыльнулся и скромно заметил:

— Служить такому, как вы, хозяину — уже само по себе награда.

Хью с легким недоумением покосился вслед Морелю — наемный слуга, служит сравнительно недавно, но так, словно знает и любит хозяина с малых лет. Вспомнив об обстоятельствах найма Мореля на службу, Хью по естественной ассоциации вспомнил об Одрис и нетерпеливо дернулся, когда лекарь заявил, что должен будет не только промазать бальзамом каждый порез, но и наложить повязки, чтобы мазь не стерлась раньше времени.

— Хватит тратить драгоценное время на всякие пустяки! — взорвался Хью и велел одному из помощников лекаря разыскать в валявшемся под ногами кожаном мешке чистую нижнюю рубашку.

— Намажь мазью рубашку изнутри, — приказал он лекарю. — Рубашка прилипнет к телу, а что сотрется в одном месте, нанесется на соседнее.

Лекарь попытался сопротивляться, но Хью мигом поставил его на место. Он знал, что поступает глупо и необдуманно, что несколько лишних минут или даже часов никак не могут быть решающими. Он и его люди легко догонят латников сэра Вальтера, большинство из которых тащатся пешком следом за повозками с провиантом, от скорости их продвижения и будет зависеть, как долго им всем придется добираться до Джернейва. Но он и не хотел, и не мог больше ждать. Хью вскочил со скамьи и пошатнулся — ноги дрожали так, словно несли на себе Бог знает какую тяжесть.

Хью кое-как пришел в себя, когда Морель, вернувшись, настоял на том, чтобы он выпил немного вина и кое-чем утолил голод, пока йомены снимали и укладывали шатер. Импровизированная трапеза подкрепила его силы, хотя мерзкая вонь, доносившаяся с поля, так усилилась, что кусок не лез в горло, и Хью, взгромоздившись на Руфуса, накормленного и напоенного перед этим у него на глазах, более или менее уверенно держался в седле. Однако крови действительно потеряно было немало, и он, догнав основной отряд, поплелся дальше в его темпе. «Главное — движемся», — утешал он себя. Хью не стал возражать, когда капитан, поравнявшись с ним, попросил разрешения устроить привал, чтобы люди смогли отдохнуть и наполнить желудки. К этому времени они нашли дорогу, вьющуюся подле реки, и рыцарь успокаивал себя тем, что по натоптанному тракту поедут быстрее, хотя дорога была не приведи Господи.

Устроившись поудобнее под деревом и оперевшись на замшелый ствол здоровым плечом, он снова проглотил то, что подсунул ему Морель, и лишь тогда понял, что задремал, когда капитан начал вполголоса спорить о чем-то со слугой за его спиной. Хью поднялся на ноги и молча направился к лошади, хотя Морель умолял его остаться, чтобы отдохнуть хотя бы еще немного.

К вечеру, когда они разбили бивак, была пройдена часть пути уже по самой Диа Стрит, причем с вполне приличной скоростью. Хью, понимая, что от пешего войска нельзя требовать большего, ограничился тем, что приказал выставить дозорных не только вокруг лагеря, но и у повозок с провиантом — неровен час, налетит шайка горцев. Им уже приходилось натыкаться на шотландцев — то были одиночки, все ужасно израненные, и Хью каждый раз приказывал своим людям расправиться с ними, не допуская излишней жестокости. Выбора у него, впрочем, не было: он не мог взять пленных с собой — на повозках для них не было места; не мог выделить людей, чтобы те, оставшись позади основного отряда, конвоировали их; не мог, наконец, просто предоставить несчастных своей судьбе, ибо это значило обречь на долгую и еще более мучительную агонию или, если бы они каким-то чудом вырвались из объятий безносой старухи с косой, обречь на гибель кого-то из ни в чем не повинных крестьян, которых эти выжившие недобитки грабили бы и убивали, добывая хлеб насущный, продвигаясь к себе на север.

Что касается отдыха, Хью предпочел бы, несмотря на кромешную тьму, двигаться дальше. Он неважно себя чувствовал — полыхало сухим жаром все тело, время от времени его бросало в крупную дрожь — и знал, что к утру станет еще хуже. И не ошибся в своих ожиданиях. Рыцарь послушно съел часть того, что ему было предложено, — столько, сколько смог, а было этого, прямо скажем, немного — и уснул сразу же после того, как утолил голод, но спал мало и плохо. Он просыпался от боли каждый раз, когда двигал во сне той или иной конечностью, а потом долго не мог уснуть, пытаясь отыскать такое положение тела, при котором боль, если не утихала, то становилась хотя бы более глухой и терпимой. Утром он едва поднял тяжелую голову и, хотя не стал осматривать раны, понял, что все они жестоко воспалились. Тем не менее он безропотно подкрепил свои силы несколькими ломтями хлеба и выпил, глотая с огромным трудом, три или четыре кубка разбавленного водой вина. Когда Морель притащил кольчугу, уже очищенную от грязи, крови и пота и смазанную земляным маслом, но с теми же искореженными кольцами на боку и плече — но стоило даже пытаться заменять их или выпрямлять в полевых условиях, Хью громко застонал, предчувствуя, каких мук будет стоить ему облачение в доспехи. Деваться, однако, было некуда — ехать без кольчуги значило отважиться на огромный и ничем не оправданный риск. Поверженные в прах шотландцы могли к этому времени уже оправиться от потрясения и, сбиваясь в значительные по величине шайки и банды, доставить беспечным путешественникам более чем изрядные неприятности.

Вскарабкавшись с помощью Мореля в седло и размяв кое-как на протяжении часа езды вконец одеревеневшие мышцы, Хью почувствовал себя более или менее сносно, однако поднявшееся над горизонтом солнце удвоило и утроило его мучения — мало того, что он истекал потом, соленая влага растравляла раны. Он готов был уже молить Бога о дожде, но вспомнил, чем обернулся бы для них дождь в конечном итоге. Даже на Диа Стрит было полно выбоин и проплешин от вывернутых и сброшенных с дороги камней, ехать по ней в дождь было равносильно тому, что ступить по болоту.

Они устроили привал, чтобы дать передохнуть людям и лошадям, примерно за час до полудня. Хью отчетливо запомнил это, он помнил, как пил и ел и никак не мог утолить жажду, но позже его мозг словно подернулся мутной пеленой. Возможно, они останавливались еще раз, и не один даже, быть может, он ничего не мог бы сказать с полной определенностью, поскольку лишь тогда начал кое-что соображать, когда, вскрикнув от острой боли, понял, что Морель стаскивает с него кольчугу. Его трясло так сильно, что стучали зубы, раны горели адским огнем, заставляя тело корчиться в судорогах. Когда Морель, затащив его в шатер и прислонив головой к высокому седлу, попытался силой влить ему вино в глотку, сумерки обернулись уже глубокой ночью. Смекнув, наконец, что происходит, Хью напряг все силы, пытаясь помочь слуге, и добился определенного успеха: часть вина, пусть очень малая, попала-таки в желудок, и он, раздетый, оказался в лежачем положении. После этого молодой рыцарь много раз засыпал и снова просыпался, он помнил, как сбросил одеяло, помнил, как взвыл от боли позже, когда попытался натянуть его обратно, чтобы спастись от холода.