В тебе моя жизнь... - Струк Марина

— Вы говорите ровным счетом, как Анатоль, — сказала Марина.— Тот тоже поначалу возмущался моим словам, но в итоге признал, что подобное могло иметь место. Спросите у него самого о том, какие причины толкнули Загорского на сей обман. Анатоль знает обо всем и знал почти с самого начала.

— Что? — Арсеньев побледнел, словно полотно, и женщины на мгновение испугались, что того может хватить удар. Затем он резко выпрямился и попросил у Марины соизволения взять лошадь из конюшни усадьбы.

— Я хочу проехаться, голова как в тумане, — сказал он, выходя с террасы, получив разрешение. — Прошу прощения, дамы.

— Пусть успокоится, — проговорила Юленька, глядя вслед удаляющемуся супругу. — Для него огромное потрясение услышать подобное. Наверное, равнозначное тому, когда он получил известие о смерти Сергея Кирилловича, — она повернулась к Марине и снова сжала ее руки. — Как ты пережила это? Я даже не представляю, что было бы со мной, случись подобное с моим мужем. А уж тем паче этот обман… Скажу тебе честно, мне верится с трудом в подобное. Быть может, есть какое-то другое объяснение?

— Какое? — с горечью спросила Марина. — Я тоже обдумывала все это сотни раз долгими ночами без сна, но так и не смогла ничего придумать. Но что толку говорить об том нынче? Прошлое не воротится.

— Ты уже забыла его? — тихо спросила Юленька и, когда Марина грустно покачала головой, поспешила переменить тему. — Я слыхала, Господь даровал вам с Анатолем Михайловичем дочь.

— Да, это правда, — кивнула, улыбаясь сквозь невольные слезы, Марина. — Наш ангелочек, Еленочка… Хочешь взглянуть?

Спросила и лишь потом спохватилась, осознав, что так до сих пор подруга и не сообщила ей, принесло ли лечение на водах свои результаты. Она вопросительно взглянула на Юленьку, не смея задать вопроса, но та покачала головой, угадывая его мысленно.

— Нет, милая, пока Господь не дает нам ребеночка, — грустно сказала та, отводя в сторону взгляд. — Я уже почти смирилась с тем, что мое чрево бесплодно, хотя это причиняет нестерпимую боль моей душе. Что думает по этому поводу мой муж, остается только гадать — он предпочитает обходить эту тему стороной последние полгода.

— Мне очень жаль, — обняла ее крепко Марина. — Никто не заслужил право стать матерью в большей мере, чем ты, моя дорогая Жюли.

Позднее, когда Юленька ходила по детской комнате, качая на руках маленькую дочь Марины, что-то тихо напевая ей, Марина в который раз подумала о том, насколько несправедлив этот мир. Такая любовь, какая была у четы Арсеньевых, заслуживала достойного продолжения, но почему-то его так и не было. Разве Юленька не достойна была стать матерью? Разве Господь не видит, как желанен этот дивный дар для нее?

— Мы должны кое к кому сходить завтра, — прошептала Марина подруге, принимая из ее рук убаюканного ребенка. Та отдала его с явным сожалением. — Я уверена, что знаю человека, который может тебе помочь.

Юленька отогнула край детского покрывальца и посмотрела на блаженно улыбающуюся во сне Еленочку. Марину же при этом вновь захлестнула волна страха, что сейчас та сейчас попристальнее вглядится в черты лица ее дочери и признает в них Загорского. Но Юленька лишь вздохнула и прошептала:

— Она немного похожа на тебя, и ни единой черты Анатоля. Так странно…

— Ее черты сменятся со временем несколько раз, так сказала Агнешка, — быстро сказала Марина, передавая дочь подошедшей помощнице няньки. — Так что еще пока рано судить, с кем она схожа лицом.

Позднее ребенка показали вернувшемуся с прогулки Арсеньеву. Этим Марина словно испытывала судьбу, ведь если близкие друзья Сергея не признают сходства с ее дочерью, то ей можно будет не волноваться по поводу других, кто увидит Леночку.

Павел взглянул на ребенка словно мимоходом — чужие дети никогда не интересуют мужчин, а уж тем паче младенцы, только собственные в лучшем случае. Он ничего, кроме полагающихся по случаю слов, не сказал, и Марина перевела дух. Значит, уже никто не признает в ребенке Загорского. А когда девочка подрастет, и ее сходство станет более явным, все равно это будет довольно затруднительно связать ее с человеком, ушедшим от них столь давно. Время делает свое дело, стирая из памяти лица.

К ужину неожиданно прибыл Анатоль, отпросившись в отпуск на несколько дней. Его появление весьма удивило Марину, ведь тот, судя по всему, выехал из Петербурга чуть ли не сразу, получив ее записку о приезде Арсеньевых в Завидово. Неужели он так хотел увидеться со своим другом, что оставил свою службу, когда только недавно брал трехдневный отпуск?

Друзья неловко обнялись при встрече. Их соединение так мало походило на нежность и эмоциональность встречи их жен. Каждый в душе имел на другого обиду и злость, к которым присоединялось чувство вины перед друг другом.

За ужином обсуждали путешествие Арсеньевых за границу, нравы и быт Европы. Анатоль же в свою очередь рассказывал о том, что происходит в свете Петербурга.

— Вы встречали госпожу Ливен? — переспросил он у Арсеньева в ходе неспешной беседы за столом.

— Да, в Баден-Бадене прошлым летом, — ответил ему тот, пригубливая вина. — Она затем, кажется, уехала в Париж, n'est-ce pas, ma cherie ami?

— Да, именно. Не могу понять, что ее туда влечет, — пожала Юленька плечами. — Такой грязный город!

— Может быть, ее тоска, — предположила Марина. — Потерять сразу двоих детей! C'est terrible! [243]

— Ее туда влечет Лондон, — сказал Анатоль. — Что весьма печально, ибо император желает, чтобы она воротилась в Петербург. Чувствую долгую переписку с графиней, потому что это желание идет вразрез с ее чувствами. Но ей придется поступиться ими, другого выхода нет.

Марина же более не особо прислушивалась в разговор. Ей были вовсе неинтересны обсуждаемые темы и персонажи, она словно отключилась от беседы и очнулась лишь тогда, когда Арсеньев вдруг заметил сегодняшнюю дату.

— Сегодня шестое, — проговорил он и вдруг поднял на нее глаза, словно укоряя за то, что она забыла об этом. Я вовсе не забыла, хотелось сказать Марине, но она промолчала, лишь глотнула очередной глоток вина. Анатоль же в догадке прищурил глаза. По его виду она поняла, что ей предстоит нынче ночью длинный разговор наедине в тиши спальни.

— Я думаю, предпочтительно умолчать о том, что вовсе не следует обсуждать, — медленно проговорил он, глядя на Арсеньева.

— Ne doute pas [244], — ответил ему не менее холодным взглядом тот. В комнате явно почувствовалось, как накалилась обстановка. Анатоль резко отодвинул стул и поднялся.

— Я думаю, нам с Paul’ем лучше выпить коньяка в моем кабинете, дамы. Мы присоединимся к вам за десертом. Прошу простить нас.

Уже в кабинете он повернулся к Арсеньеву и резко, чуть ли не зло спросил:

— Зачем ты делаешь это?

— А ты? — переадресовал ему вопрос тот, опускаясь в кресло. — Я ушам своим не поверил, когда мне рассказала Марина о том, что ты полностью подтвердил, что Серж был способен на такое… такой обман. Зачем? Ты ведь прекрасно знаешь, равно как и я, что это невозможно.

— Знаю, — подтвердил Анатоль. — Знаю, но никогда не скажу ей этого.

Арсеньев вздрогнул — столько огня было в этих словах, столько запальчивости. Он в удивлении смотрел на своего собеседника, словно не узнавая его. Сейчас перед ним был вовсе не тот Анатоль, что клялся на крови всегда быть рядом с другом и никогда не предавать его.

Чужой холодный человек.

— Зачем ты так? Ведь мы когда-то были так близки друг к другу…

— Да, до тех пор, пока Серж не предал меня. Ведь Марина была моя с самого начала. Он не имел ни малейшего права так поступить со мной!

— У любви свои законы, неведомые нам, — ответил Арсеньев. — Так уж сложилось…

— Сложилось?! А я, значит, пожелай тогда любви и долголетия и уйди в сторонку? Ну, уж нет! Как видишь, Бог распорядился иначе, и теперь я с ней, а не он! И я не забыл, что ты тоже был в курсе всей этой истории. Знал и ничего не сообщил мне.