Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия

Де-Прерадович самолично отчитал эскадронных командиров, не стесняя себя в выражениях, после чего распустил их, попросив остаться лишь Раневского. Александр, полагая, что речь пойдет об одном инциденте, случившемся на прошлой седмице между его людьми и местными жителями, заранее заготовил ответ, взяв всю ответственность за произошедшее на себя.

- Николай Иванович, - начал Раневский, - позвольте объясниться. Самовольства, а тем более грабежа не могло быть потому, как фуражировочная команда была при офицере. Вы давно были в расположении полка? – дерзнул он задать вопрос.

- Не так давно как вы полагаете, - нахмурился генерал.

- Лошади изнурены, впереди новый поход, а меж тем Константин Павлович (цесаревич)настоятельно требовал, чтобы на поправление лошадей обращали особое внимание, - продолжил Раневский, упирая на высочайшее распоряжении.

- Александр Сергеевич, мне не хуже вас известно о положении кавалерии, - повысил голос Де-Прерадович, но, тем не менее, не обратить внимания я не могу, - развел он руками. – Коменданту будет доложено, что виновные наказаны, но впредь пусть ваши люди более не попадаются на том. Две седмицы назад застрелили двух фуражиров, мне подобные инциденты более не надобны, - закончил он.

Генерал замолчал. Отчего-то Раневского показалось, что Николай Иванович испытывает некую неловкость. Обычно Де-Прерадович при разговоре смотрел собеседнику прямо в лицо, но вот ныне, он то и дело отводил глаза. Не укрылся от внимания Александра и тяжелый вздох, предшествующий продолжению их разговора.

- Но я не за тем просил вас остаться, - понизил голос Николай Иванович. – Право, мне неловко зачинать сей разговор: не к месту он и не ко времени, но уж коли обещал…

- Я вас не совсем понимаю, - осторожно заметил Раневский.

- По слухам с вами путешествует некая особа, - внимательно вглядываясь в лицо полковника, продолжил Де-Прерадович.

- Я того не отрицаю, - нахмурился Раневский, - но не понимаю, какое касательство вы к тому имеете.

- Так уж вышло, - вздохнул Де-Прерадович, - что особа сия моя дальняя родственница.

- Madame Домбровская? – не сумел сдержать удивления Александр.

Генерал кивнул головой:

- Мария Федоровна племянница супруги моего брата.

Раневский рассеянно потер висок:

- Какого ответа вы ждете от меня? – вырвалось у него.

- Александр Сергеевич, вы же понимаете, что молодая женщина, находясь на вашем попечении… Как бы это сказать по мягче, - смутился генерал.

- Являясь моей любовницей, - пришел ему на помощь Раневский, - становится парией в обществе.

Де-Прерадович устало опустился на стул:

- Присядьте полковник, - махнул он рукой на другой стул. – Я слышал, вы овдовели.

- Тело моей супруги так и не было найдено, - уклонился от прямого ответа Раневский.

Александр, остро почувствовал мучительную неловкость генерала от того, что ему приходится обсуждать подобные вещи со своим подчиненным. Раневский не виделся с Мари уже более месяца. Проведя порознь столько времени, он вполне справедливо полагал, что слухи ходившее о его отношениях с madame Домбровской должны бы уже пойти на убыль. К тому же последнее ее письмо к нему вселяло в надежду на то, что она одумалась и более не станет цепляться за него. «Как же некстати был этот разговор с генералом! Кому только в голову пришло донести до Де-Прерадовича о всех перипетиях отношений с Мари?» - в сердцах думал Раневский. Однако, надобно было что-то отвечать:

- Николай Иванович, - поднялся он, - коли смерть моей жены будет доказана и madame Домбровская даст свое согласие, я женюсь на ней.

- Вот и ладно, Александр Сергеевич, - с облегчением выдохнул генерал. – Прямо камень с души сняли.

- Ежели это все, могу я идти? – поинтересовался Раневский.

Де-Прерадович хотел было что-то добавить к сказанному, но передумал.

- Ступайте, Александр Сергеевич. Я верю, что вы поступите сообразно своему положению и не уроните чести гвардейского офицера.

Александр откланялся. По дороге в Лобозиц ему было над чем подумать. Более всего он надеялся, что выполнять данного Де-Прерадовичу обещания не придется, поскольку в своем последнем послании Мари прямо высказалась, что устала от его равнодушия и жалеет о принесенной в жертву репутации, так как он, Раневский, совершенно не способен оценить того, что она пренебрегла всеми условностями, дабы только быть с ним. Нет, она не говорила о том, чтобы расстаться, даже намека не было в ее письме на то, как умолчала и о том, что собирается предпринять.

Конечно, подобные упреки были обидными и несправедливыми, потому кто, как ни он сам предупреждал своевольную красавицу о возможных последствиях ее решения, но, видимо, Мари уже забыла о том. Вместе с тем Раневский понимал и ее боль, и обиду, но разве можно заставить себя полюбить кого-то? Да, тогда под Калишем он совершил ошибку. Возможно, причиной тому было впечатление, которое на него произвел ее поступок: кто бы еще мог решиться преодолеть сотни верст пути вслед за наступающей армией, имея с собой из прислуги лишь камеристку да возницу. Случись что в дороге ни та, ни другой не стали бы защитой для молодой одинокой женщины.

Александр придержал жеребца. Невеселая усмешка чуть скривила губы: «Нет. Ошибку он совершил куда раньше, в Москве. А может даже не в Москве, а в Рощино, когда поверил той лжи, что так искусно соткала Натали. Но как убедительна она была?! Ах! Дьявол! Сколько же времени было упущено! Сколько взаимных упреков и обид пришлось пережить!».

Мысли его снова вернулись к разговору с Де-Прерадовичем. Он вновь и вновь возвращался в свое памяти к произнесенным словам. Что-то ускользало от него, что-то очень важное, чего он никак не мог ни понять, ни вспомнить. Весь этот разговор был столь неожиданным, что надо признать, что он растерялся в первые минуты, испытывая чувство мучительного стыда, словно провинившийся кадет перед учителем, коим он был два десятка лет назад. «Как же неловко все вышло!» - досадовал Раневский.

Впереди показались пригороды Лобозица. Пришпорив жеребца, Раневский въехал на узкую улочку. Его квартира располагалась почти на самой окраине, еще издали он заприметил небольшой экипаж, что стоял в аккурат напротив ворот, ведущих во внутренний дворик дома, где он квартировался. В человеке на облучке он сразу узнал Прохора, слугу madame Домбровской: «Легка на помине! - мелькнуло в голове, но Александр тотчас устыдился этой мысли. - Разве есть вина Мари в том, что именно сегодня случился сей неприятный разговор с Де-Прерадовичем? Разве ее вина в том, что дал обещание?» - Раневский не сумел сдержать разочарованного вздоха. Да, никто не тянул за язык, но разве можно было ответить что-либо иное? Он сказал именно, чего от него ждали. Разве можно было поступить иначе?

Легкая карета закатилась во двор. Александр спешился подле экипажа, и остановился, поглаживая бархатистый нос жеребца. Он дождался, когда Прохор, уводивший лошадей в небольшую конюшню, вернется к оставленному во дворе экипажу и завел неспешный разговор:

- Как дорога нынче? – поинтересовался Раневский. – Всю прошлую седмицу дождь лил, развезло небось?

- День добрый, барин. Есть такое дело, - крякнул Прохор, стянув с головы картуз и кланяясь в пояс. – Благо недалече.

- Доктор Кохман тоже приехал? – продолжил расспросы Александр.

Возница отрицательно покачал головой:

- Осерчала барыня-то на доктора, - понизив голос, заговорил Прохор. – Кричала на него громко, а потом и вовсе велела уйти, а вчера поутру велела экипаж заложить и вот мы здесь, - закончил он, разведя руками.

Раневский не спешил, сознательно оттягивая момент неизбежной встречи, но он даже не подозревал о том, что та, о которой он расспрашивал Прохора давно стоит у окна и, видя его неторопливость, едва сдерживает злость и обиду, рвущуюся наружу. Потеряв терпение, Мари легко сбежала по лестнице в переднюю как раз в тот момент, когда Раневский вошел в двери. Свет солнечного осеннего дня из открытой двери упал на тонкую фигуру, замершую у лестницы. Не ожидая встретить ее прямо у порога, Александр не сумел скрыть раздражения, проступившего в нахмуренных бровях, чуть прищуренных глазах, плотно сжатых губах, но уже спустя мгновение он улыбался ей, склонившись в учтивом поклоне над протянутой рукой. Чуть коснувшись губами бледной кожи тыльной стороны ее ладони, Раневский едва заметно пожал вялую холодную ладонь.