Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll"

— Я не сомневаюсь в тебе. Не сомневаюсь в твоих чувствах и серьезности намерений, невзирая на убеждения остальных. Но я сомневаюсь в самой себе, и у меня есть много оснований для этого! Господи, Джеймс, пойми меня наконец-то, — она крепко ухватилась за ворот его рубашки. Не выдержала давящего на рассудок напряжения и не заметила, как вниз по щекам сбежали бусины слез. Джеймс обреченно вздохнул. Его ладони сжались вокруг тонких запястий в попытке освободиться, но Фрея крепко ухватилась. — Джеймс, пожалуйста, — она уткнулась влажным носом в шею парня и расплакалась ещё сильнее.

— И что ты предлагаешь теперь?

— Забыть об этом недоразумении и жить дальше, как мы жили до этого, — Фрея продолжала говорить быстро. Шмыганье носом было намного громче голоса, но он чувставовал каждое произнесенное слово на коже вместе с дыханием.

— Думаю, намного лучшей идеей будет, дать тебе время. Этого же ты хотела, не так ли? — произнес с сарказмом, оставляя девушку последней надежды закончить разговор на хорошей ноте. — Найдешь меня, когда будешь уверена в себе и своих чувствах. Сегодня с меня хватит, — Джеймс с силой убрал её ладони от себя, опустив руки вниз. Выражение его лица было мрачным, тон — не требующим возражений.

Он загнал Фрею в тупик её же слов, из которого она не знала, как выбраться. Мозг начал искать спасательные соломинки, но любые опровержения были не только лишними, но во многом жалкими и глупыми. И девушку злила собственная беспомощность перед сохранявшем невозмутимую серьезность Джеймсом. Сознание медленно подводило к мысли, что всё-таки парень был прав и даже возразить самой себе в этом убеждении она не могла.

Джеймс ушел, когда Фрея осталась одна в темной пустой комнате. Они копнули вглубь собственных чувств, и вот к чему пришли. Серьезный разговор вывернул ей душу наизнанку, и всё, с чем она осталась, это наедине с внутренним опустошением. Как будто в один миг не осталось совершенно ничего. Дело было в усталости, беспомощности и растерянности, что в одночасье ударили обухом по голове. Фрея перестала плакать, восстановила сбившееся дыхание, а затем неожиданно для себя погрузилась в прострацию, потеряв связь с действительностью.

Фрея облекла озябшие ноги в теплые колготы, будто это всё ещё имело значение. Почему-то ей было холодно, поэтому она обняла себя обеими руками, вернувшись в свою комнату уставшей и подавленной. Стоило открыть двери, как глаза резанул яркий свет. Она прикрыла их ладонью, и только затем заметила отца, который расположился за небольшим столиком и рассматривал карманный альбом, полон зарисовок с портретом Джеймса. Сидел с невозмутимым выражением лица и даже глаз не поднял, когда она вошла. Очевидно, он всё слышал. Должно быть, упивался произошедшей размолвкой и радовался, что всё так легко расстроилось без особого вмешательства.

— Должен признать, твоё решение меня удивило, — произнес, когда Фрея подошла к кровати и упала на неё, словно в снежный сугроб. — Намного больше меня удивил твой выбор. Никогда бы не подумал, что это сможет быть кто-то вроде него.

— А что с ним не так? — зло прошипела сквозь зубы, поднявшись на локтях, только чтобы посмотреть на отца, который оставил в покое альбом и обернулся к ней.

— Ты и сама прекрасно знаешь, — его голос был мягким, из-за чего Фрея и злиться не могла. Она не испытывала ни раздраженности, ни нетерпеливости, всего лишь осточертевшую усталость, забирающую все силы.

Отец подошел и сел рядом на краю кровати. Похлопал по колену, вынудив подняться, что Фрея неохотно сделала. Она снова нуждалась в таблетках от головной боли и продолжительном сне. Остальное должно было разрешиться само собой.

— Я никогда не принуждал тебя к чему-либо, оставляя право выбора, и не заставлял делать что-либо против твоей воли. У меня нет намерения выдать тебя замуж за того, кто будет мне по душе, но как всякий заботливый отец, хочу, чтобы это был порядочный, рассудительный и надежный молодой человек. Ты должна знать, что я желаю тебе самого лучшего. Я не хочу, чтобы однажды ты проснулась с мыслью, что совершила чудовещнейшую ошибку, исправить которую уже нет шанса, и оглянулась бы на прошлое с сожалением и чувством вины, — он аккуратно и без нажима приобнял дочь за плечи.

— По-твоему, я не понимаю этого? — огорчено спросила Фрея, будто признание отца её оскорбляло. — Пойми и ты, что чувства вовсе не то, с чем легко бороться. Это не привычка или недостаток, избавится от которых можно приложив к этому усилие, это часть меня, отделить которую невозможно. Если бы ты выбирал умом, выбрал бы маму? — невзначай, произнеся вдруг то, что прежде не поддавалось обсуждению.

Имя Ванессы О’Конелл не было запретным в их малом семейном кругу, но всё же Фрея ни разу не заводила с мужчиной разговора о матери. Сперва, просто не было чего сказать, поскольку выдавалось постыдным признавать, что на самом деле смерть женщины оставила её безразличной и безучастной. Она не нуждалась в матери, которая была к ней всегда несколько холодна, но Ванесса многое значила для мистера О’Конелла, который на время впал в глубокую депрессию. Его приводила в чувство лишь забота о дочери. Он придумал, будто девочке должно было стать невыносимо без матери, поэтому старался заменить её, прилагая к этому усилия, невзирая на то, что ещё с самого рождения заменял обеих родителей.

Тем не менее, мать продолжала жить в задворках памяти Фреи. Извечное сравнение посторонних не позволяло забыть о ней, пока, в конце концов, она сама не стала сравнивать себя с ней в уме, мучая себя вопросом — чтобы сделала бы Ванесса на её месте? Отвечая, Фрея почти всегда делала наоборот.

Теперь же она упоминание матери было бездумным. Просто выпалила, не подумав, и заставила отца вдруг покраснеть. Он нахмурился, приняв серьезное выражение лица, когда Фрея вовсе пожалела о сказанном. Было глупо спрашивать о подобном. Конечно, он бы её выбрал. Кто вообще не выбрал бы её? Значение имело только, кого хотела выбрать она.

— Забудь об этом, — произнесла Фрея, когда натянутая до предела пауза затянулась.

— Нет, ты права. Наверное, мой выбор оказался бы другим, — ответ мистера О’Конелла заставил её удивиться. Казалось, ей это послышалось, но отреченное выражение, застывшее на лице отца, уставившегося в пустоту, свидетельствовало об обратном. — Впрочем, намного важнее, что происходит в твоей жизни сейчас. Твоя рассудительность никогда не вызывала у меня сомнений, и я рад, что ты учишься на собственных ошибках. Этот парень не был достаточно хорош для тебя…

— Мы не расстались! — возмущенно воскликнула девушка, едва до неё дошло, что подслушанный разговор отец истолковал неверно. Обсуждать с ним произошедшую размолвку с Джеймсом было бы вовсе неловко, но оба подразумевали её, не совершая попытки притвориться, будто ничего не было. — Немного повздорили, но не больше. Ничего не изменилось, — заявила с напускной уверенностью.

— Тогда тебе придется воззвать к своему благоразумию и всё изменить, — возразил отец. Он снова начал давить, хоть и делал это мягко. — В конце концов, почему именно он, а не его брат? — в его голосе даже чувствовалось возмущение.

— Оливер? — Фрею чуть было не пробило на смех. Было сложно даже представить, что между ней и парнем могло быть что-то большее. Это было невозможно и совершенно неловко.

— Милый молодой человек. Он даже вызывает у меня симпатию. К тому же так отличителен от брата…

— Пожалуйста, прекрати! Я больше не могу этого слушать, — она легонько толкнула отца, вынудив его улыбнуться в ответ на свою категоричность. Фрея не могла понять, серьезен ли он был или шутил, но даже предположение подобного было невозможно смешным. — Прости, но в этот раз я не изменю своего решения. Мой голос слишком важен для меня. И не менее важно, чтобы ты дал мне не только условную свободу, но и доверие. О большем я не прошу, — серьезно заявила Фрея, намерена поставить точку в разговоре. Она изрядно устала и ничего не хотела сильнее, чем спать.

Девушка сверлила отца немой мольбой. Её не сумел понять Джеймс, но она надеялась, что хотя бы мистер О’Конелл попытается. Фрея мысленно повторяла — «Пожалуйста, сделай это для меня», потому что сил для борьбы не оставалось.