— Э-э-э, да, — протянула Гвен, бросив на лорда Чартерса удрученный взгляд.
К ее облегчению, он всего лишь улыбнулся. После чего протянул ей свободную руку, чтобы она могла опереться, и повернул в направлении поместья Финчли. Они как раз шли по пологому откосу, когда он произнес:
— Вы гораздо более общительны, чем показались мне вчера вечером.
Она ответила не сразу, а когда наконец заговорила, то не отрывала глаз от тропинки.
— Не люблю большие скопления людей, — тихо сообщила Гвен.
Пару мгновений Чартерс просто смотрел на нее, затем остановился и заставил ее сделать то же самое.
— Должно быть, Сезон вы просто ненавидели.
— О да, — подтвердила она, слова сами вырвались из ее уст.
Какое облегчение — высказать это вслух. Она взглянула на графа и неожиданно прочла в его глазах поддержку.
— Для таких, как я, это самое ужасное время. Весь Сезон я только и мечтала о том, как бы оказаться дома.
— Никогда не предполагал услышать подобное от молодой леди.
— А вы часто разговариваете с молодыми леди?
Граф моргнул.
— Разумеется. Я…
— Не обращаетесь к ним, — прервала его Гвен, — а беседуете с ними.
Его брови поползли вверх, однако серые глаза по-прежнему улыбались.
— Представляете меня, стоящим посреди комнаты и читающим нотации?
— Нет, что вы. Но… Ну, вы должны признать, что вряд ли кто-либо ведет серьезные беседы на светских вечерах. А где еще вы могли бы разговаривать с молодой леди?
Чартерс хотел что-то сказать, но Гвен его перебила:
— Ваша сестра не в счет.
И тут же посчитала, что нанесла ему оскорбление. Он не отвечал, только задумчиво глядел на нее. Потом произнес:
— А я-то полагал, вы застенчивы.
— О да, — согласилась она. Но — вот ведь удивительно! — не с ним…
С ним ее застенчивость улетучилась.
Подумать только!
Глава 5
По правде говоря, Алек не принадлежал к той породе людей, что вскакивают ни свет ни заря. Окна в его доме были наглухо затянуты тяжелыми, плотными шторами. И Алек, если утреннему свету не удавалось вторгнуться в спальню, мог благополучно проспать весь день напролет. Однако же стоило солнцу коснуться его лица, как он мигом просыпался, и о том, чтобы вновь заснуть, нечего было и думать.
Увидев отведенную ему комнату в Финчли, Алек сразу понял, что вставать придется с первыми лучами солнца. Широкие и высокие окна украшали шторы, которые, в лучшем случае, слегка задерживали яркий свет. И Алек, не выносивший недосыпания, счел за необходимость лечь пораньше. И вот, сидя на кровати в половине пятого утра, чувствовал себя на удивление бодрым.
А, как следует отметить, пробуждение в половине пятого утра и бодрое расположение духа — обыкновенно вещи несовместимые.
Зная, что большинство знакомых не разделяют его странной неспособности спать при солнечном свете, Алек, выскальзывая на улицу, чтобы окунуться в озере, вовсе не удивился царившей в доме тишине. Однако удивиться ему все же пришлось — и даже очень, — когда, резко вынырнув из воды после эффектного, подобно пушечному ядру, погружения, он услышал чей-то вскрик.
Кто бы мог представить, что мисс Пэссмор окажется столь ранней пташкой?
Или, в некотором смятении подумал он, что в утреннем свете ей каким-то образом удастся выглядеть еще более красивой. Разве сразу после сна женщинам не полагается иметь опухший и помятый вид? Его сестры до своего утреннего туалета и укладки волос представляли собой жалкое зрелище.
Все это сказано с величайшей любовью, поверьте.
Однако же мисс Пэссмор, даже со стиснутыми от боли зубами, могла соперничать с Моной Лизой. Какая несправедливость по отношению к прочим смертным!
Хотя, допустил Алек, в том, что мисс Пэссмор так убийственно красива, пожалуй, нет ее вины, да к тому же она поранилась. Поэтому он выбрался из озера и приложил все усилия, чтобы произвести впечатление истинного джентльмена. Алек осмотрел раны мисс Пэссмор, и она была очень мила. Точнее сказать, сердечна, даже с чувством юмора, который, как подозревал Алек, выказывала не часто.
— Вам нравятся лошади, мисс Пэссмор? — неожиданно спросил Алек. Если Хью положил на нее глаз, крайне желательно, черт побери, чтобы они ей нравились.
Она повернулась к нему, несколько удивленная внезапной сменой темы.
— Я не питаю к ним неприязни.
— Но вы их не любите.
— Ну… — Мисс Пэссмор поморщилась, чуть-чуть, явно неуверенная, как лучше ответить. — Полагаю, свою лошадь я люблю.
— Полагаете?
— Ну, это же лошадь. — После чего взглянула на него так, словно хотела сказать: «Вы ведь понимаете меня, правда?»
Алек уставился на нее с чувством, близким к тревоге. Эта девушка не может выйти замуж за Хью. Алек не мог себе вообразить более несчастного союза.
— Что-то не так? — спросила она.
— Пока нет, — зловеще ответил он.
Губы ее приоткрылись. Казалось, она встревожилась. Или, вероятнее всего, насторожилась.
Умница. Даже Алек вынужден был признать, что походит сейчас на полупомешанного шута.
— Боюсь, я должен перед вами извиниться, — выдал он.
Она снова удивленно воззрилась на него, и он в полной мере разделял ее чувства, поскольку ничего подобного говорить точно не собирался.
Однако же осознал, что вовсе не оговорился.
— Я не понимаю, — недоумевала мисс Пэссмор.
— Я заблуждался насчет вас.
Она вдруг замерла, после чего произнесла:
— Это случается довольно часто. Я…
Она посмотрела налево, потом направо, словно хотела удостовериться, что никто их не подслушивает. Нелепо, конечно, поскольку они были совершенно одни. Но в любом случае Алексу поступок этот показался правильным, и он в некотором смысле согрел ему душу. Ведь, что бы там мисс Пэссмор не намеревалась сказать…
Эти слова предназначались ему. Только ему одному.
Она наклонилась вперед — едва-едва.
И сердце Алека пропустило удар. Четверть дюйма… Малая толика — и они стали ближе друг к другу…
У него перехватило дыхание.
Но девушка тут же отстранилась.
— Ерунда, — сказала она и потупилась, смущенная тем, о чем так и не отважилась ему поведать.
— Нет, — возразил Алек с пылом, потрясшим его самого. — Это вовсе не ерунда.
Мисс Пэссмор подняла на него глаза. Удивительные глаза цвета морской волны. Как можно родиться с такими глазами?
— Тогда глупость.
— Позвольте мне самому судить об этом.
— Я всего лишь собиралась сказать… Но это ведь довольно очевидно.
Она посмотрела куда-то в сторону, потом вниз, после чего снова на него, но не прямо в глаза.
— Вы и сами это говорили.
Алек не смог удержаться от улыбки:
— И что же я сказал?
— Меня считают холодной, — пояснила она, — но я вовсе не такая. Дело в том, что в большинстве случаев я просто не знаю, о чем говорить. Эти сборища людей… Они меня пугают.
Она потупилась, хмуро глядя на влажную траву, затем, все еще со сведенными бровями, посмотрела на Алека и тихо, будто впервые произносила эти слова вслух, сказала:
— Я стесняюсь.
Алек, которому ни разу в жизни не доводилось нервно забиваться в угол или чувствовать, как подступает тошнота, едва собираешься войти в комнату, произнес:
— Это не недостаток.
Мисс Пэссмор печально улыбнулась:
— Только не в Лондоне.
— Но мы не в Лондоне.
— Все равно что там, — заметила она, бросив на Алека несколько снисходительный взгляд. — Здесь, в Финчли-Мэнор, нет никого, кого бы я не встречала раньше. Разве что лорда Брайерли.
Алек подумал о Хью. Всецело поглощенным только одним. О безумном лошаднике Хью. Алек любил его. Действительно любил. Ради друга он готов был броситься под карету, что, собственно, одним памятным днем и проделал, спасая Хью жизнь. Чудо, что Алек тогда отделался только ушибом ребра.
Но все же Хью не может жениться на мисс Пэссмор. И вовсе не участь друга, прикованного к женщине, не разделяющей его увлечений, занимала мысли Алека. Он думал прежде всего о ней. Она будет несчастна.
