Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия

Разглядев на полу подле Мари дуэльный пистолет Раневского, тот самый, что Александр чистил днем, но так и не взял с собой, Андрей мгновенно догадался о том, что произошло. Подхватив под локоть Марию, Завадский поднял ее с пола:

- Идемте, сударыня. Вы достаточно бед натворили уже.

Вцепившись в его руку, Мари тихо завыла:

- Я не хотела его убивать. Не хотела.

- Я знаю, - раздраженно вздохнул Завадский. – Вы намеревались убить мою сестру и поверьте, это печалит меня куда больше. Не скрою, что не стану оплакивать смерть князя Чартинского, но кому-то придется ответить за это.

Адам тихо простонал, когда Софья приложила к его ране скомканный обрывок своей сорочки.

- Ваше сиятельство, - слабым голосом окликнул он Завадского. – Вам надобно найти как можно скорее еще одного секунданта. Не могу допустить, чтобы решили, будто я умер от руки женщины, - попытался усмехнуться Чартинский, но тотчас скривился от боли.

- Молчите, - попытался приподнять его одной рукой Раневский.

- Полно, я немало повидал ранений, - закашлялся Чартинский. – Я не жилец, Александр Сергеевич. Вы ранены, я скоро умру, все это дело легко можно представить, как дуэль, коли у вас найдутся нужные люди, способные держать язык за зубами.

Столь длинная фраза утомила его. Чартинский закашлялся, и тонкая струйка крови стекла из уголка побелевших губ ему на подбородок.

- Вам не стоит говорить сейчас, - тихо прошептала Софья, стягивая с руки перепачканную кровью князя перчатку и касаясь его щеки. – Андрей привезет врача. Все будет хорошо.

- Экипаж у южных ворот, - простонал Адам, теряя сознание.

Раневский тяжело вздохнул. Рану нестерпимо пекло будто огнем:

- Я не смогу его поднять, - глядя в бледное лицо Софьи, покачал головой Александр.

- Я помогу, - выпустив руку Мари, подошел Андрей.

- Ежели не хотите остаться здесь в одиночестве, ступайте следом, - стиснув зубы, пробормотал Раневский, поднимая вместе с Андреем, впавшего в беспамятство Адама. Путаясь в юбках и спотыкаясь, Мари последовала за Раневским и Завадским. Софья замыкала сие шествие, держа в руках фонарь.

Превозмогая боль, Александр вместе с Андреем дотащил Чартинского до южных ворот кладбища. Возница, спрыгнув с козел, устремился им навстречу. Разглядев в раненном хозяина, Гастон, забормотал что-то на непонятном Софи диалекте. Прикрикнув на юношу, Софья распахнула дверцу кареты. Слуга кинулся помогать втащить раненного в экипаж. Адама устроили на сидении так, что голова его покоилась на коленях у Софьи. Раневский забрался следом, предварительно объяснив перепуганному слуге Чартинского, куда их отвезти. Мари рванулась к экипажу, но Андрей удержал ее, схватив за руку чуть повыше локтя.

- Я должна быть с ним, он ранен, - попыталась она вырвать свою руку у Завадского.

- Вам там не место, сударыня, - холодно оборвал ее Завадский. – Мы поедем верхом. Где ваша лошадь?

Подчинившись его воле, Мари побрела обратно через кладбище к тому месту, где оставались лошади Раневского, графа Завадского и ее собственная кобылка.

- Что теперь со мною будет? – тихо спросила она.

Андрей промолчал. Только его рука на ее локте чуть сильнее сжалась.

- Я знаю, что вы недолюбливаете меня, ваше сиятельство, - вздохнула она. – Осуждаете…

- Мари, - остановился Андрей, - неужели у вас совсем не осталось хоть капли гордости? – глядя ей в глаза в призрачном свете луны, тихо спросил он. – Он ведь вас совсем не любит. Только и думает о том, как бы порвать с вами.

- Что мне с той гордости? - усмехнулась Мари. – Я не могу жить без него. Вам того не понять, - вздохнула она.

- Отчего же? Я могу вас понять, но не могу принять ваших поступков. Никто не виноват в том, что с вами случилось. Только вы сами тому виной. Я знаю, что Раневский винит себя во всем, но ведь он вам ничего не обещал.

- Это был мой выбор, - согласно кивнула головой Мари.

- Значит, вам и отвечать за ваш выбор, - беря ее под руку, отозвался Андрей.

- Меня будут судить? – испуганно вздрогнула она.

- Не ожидал подобного благородства от Чартинского, - вздохнул Андрей, - но ежели дело представить так, как он предложил, то вашего имени даже упоминать не станут, хоть вы того и не заслуживаете, - тихо добавил Завадский.

Далее они прошли в полном молчании. Идти по ночному кладбищу было страшно, но еще более страшно становилось Мари, когда она думала о том, что сделала нынешней ночью. Страшно было от того, какими глазами смотрел на нее Раневский – лед и презрение. Она часто замечала подобный взгляд у него, обращенный к ней, но еще больнее было видеть в его глазах жалость. Страшно было от мыслей, что и в самом деле могла его убить. Ведь тогда в душе полыхала ненависть с такой силой, что нажать на курок пистолета, направленного ему в грудь было бы совсем не трудно. Он бы непременно упал, ведь она целилась в самое сердце, и эти пронзительные синие глаза застыли, сделались бы мертвыми и стали еще холоднее. От этих мыслей холод пробрал Мари до костей. Она остановилась, вздрогнула, выдернула свой локоть из хватки Завадского и обхватила себя руками за плечи. Слезы жгли глаза: «Может, права была тетка, и не надобно было уезжать вслед за ним. Сколько всего пережила. Казалось бы, ни на одну жизнь хватило бы горя и печали».

- Мари! - Андрей уставился на нее пристальным взглядом, в резком окрике сквозило раздражение.

«Боже, никому, никому я не нужна!» - слезы полились по бледным щекам нескончаемым потоком.

- Мари, - голос Завадского смягчился, - не время слезы лить.

Сильные руки обняли хрупкие вздрагивающие плечи.

- Он никогда меня не простит?

Андрей медленно наклонил голову в знак согласия.

- Он никогда не был вашим, Мари.

- Тогда оставьте меня здесь, - прошептала она. – Я не хочу возвращаться, не хочу видеть ненависть и презрение в его глазах.

- Полно, Мари. Все мы совершаем ошибки. Имейте смелость отвечать за них. Для вас лучше всего будет уехать, как можно скорее. Возвращайтесь в Россию, все образуется со временем. Время, как известно, лечит любые раны.

Мария отрицательно качнула головой:

- Я никогда его не забуду. Вы хороший, Andrй. Очень хороший, - прошептала она. – Ваша жена, должно быть, счастливейшая женщина на земле.

Завадский нахмурился и ничего не ответил. Надин часто писала ему, но учитывая сложности с доставкой почты, ее письма иногда приходили сразу по нескольку штук. Ему очень хотелось верить в искренность ее слов о том, что скучает и считает дни до встречи с ним, но в ответ так и не смог написать ни слова о любви. Слишком сильна была обида, слишком тяжело было преодолеть в себе недоверие к ней, слишком ярко в его памяти отпечатались ее слова о любви к Раневскому. Писал о том, что жив и здоров, писал о местах, где они побывали, подробно описывая красоту прусской осени, мягкую австрийскую зиму.

- Идемте, Мари, - подал он руку madame Домбровской.

Завадский помог Мари взобраться в седло ее кобылки и, взяв в руки повод жеребца Раневского, направился вместе со своей невольной спутницей к Парижу.

По дороге в Париж, Адам пришел в себя. Чартинский ничуть не удивился, разглядев в полутьме экипажа Раневского. У него не было сомнений, что жить ему осталось недолго. Все тело трясло в ознобе, чудовищная слабость не давала пошевелиться. Игнорируя присутствие полковника, он взял за руку Софью. Ему хотелось верить, что слезы, повисшие на ее пушистых ресницах, проливаются о нем.

- София, мне жаль…

- Молчите, Адам, - прошептала в ответ Софи, чуть сжав его холодную ладонь.

- София, берегите мое дитя… - простонал, закрывая глаза.

Невыносимо хотелось спать, соскользнуть в темную бездну, что так и манила, но в то же время знал, что это будет конец, что от этого сна ему уже никогда не очнуться. Он все же успел заметить, как сжались губы Раневского, когда он просил Софью позаботиться о будущем ребенке. Он знал, что этими словами причинил ему боль куда более сильную, чем та, что терзала сейчас его самого, потому как ему недолго осталось переносить физические страдания, а Раневскому придется жить с этим до конца дней. Когда-то Софья обманула его, выдав детей Александра за его собственных, потому ему захотелось, чтобы Раневский непременно узнал о том, чье дитя она носит сейчас. Вскоре достигли бульвара Сен-Мартен. Колеса экипажа загрохотали по булыжной мостовой полночных улиц столицы. Карета остановилась. Появились люди с фонарями. Морозов помог выбраться из экипажа Раневскому, молча подал руку Софье, а потом вместе с Гастоном перенес истекающего кровью князя в дом. Адама устроили на диване в гостиной. Спустя четверть часа Кохман уже осматривал раненного. Тимошка, как смог перевязал рану полковника, пока тот дожидался своей очереди.