Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
Он вышел из баньки, пошел среди тащивших награбленное древлян. Что ж, у всех сегодня своя добыча. И его — самая ценная. Поглядим, так ли уж дорога проклятому Эгильсону его девка, как все уверяют.
К Диру подбежал Мал.
— Князь, через частокол уходи. Там во дворе воины из Самватаса, пришли на выручку Микуле. И тоже девку эту ищут.
Дир даже не поверил сразу. Но соображал быстро, поспешил за Малом и его людьми. Со стороны двора слышались крики, ругань, гул. Мал приставил лестницу к частоколу. Брезгливо покосился на окровавленную рубаху бесчувственной Карины.
— Выбирайся, князь. Тебе с ношей, может, и несподручно, но до ладьи доберешься. А я своих людей буду выводить.
Но во дворе перед теремом уже не было резни. Даг смог привести не так много воинов, люди Микулы были обескровлены, вокруг все пылало, а древлян еще было достаточно. Даг требовал, чтобы они убирались. Выпытывал у Микулы, где Карина.
— Мы ее лучше упрячем от Дира. Она как-никак ненагляда нашего старшого. Веди к ней.
Микула сначала только отмахнулся. В голове его гудело, кровь заливала лицо, солено капая на губы. Он видел всюду дым, видел своих измученных людей. Да и надо было проследить за отходом древлян. Те отступали, ощетинившись оружием, бой мог возобновиться в любой момент. И воинам, что пришли с Дагом, похоже, этого хотелось. Но Микула велел пропустить находников, несмотря на то, что некоторые тащили его добро. Пусть уходят, он после поквитается. Лишь когда вышли последние древляне, Микула наконец кивнул Дагу и Мстише и повел их в сторону хозяйственных изб. И только увидев Любаву, Селянинович понял: что-то неладно.
Любава выла в голос, прижимая к себе пищавший комочек. На ребенка и обратили перво-наперво внимание дружинники. Мстиша даже засмеялся.
— Никак у Резуна сын родился. Сын ли?
И осекся, взглянув на искаженное лицо боярыни.
— Любомир!.. — выла Любава. — Сыночек мой…
Она стала оседать, и мужчины подхватили ее. Мстиша неумело принял у нее ребенка. Глянул через плечо боярыни. Увидел, как, шагнув вперед, склонился над телом сына Селянинович.
Любава причитала и раскачивалась, вцепившись руками в затылок.
— На глазах у меня зарезал, изверг. Прямо на глазах. Любомир на него-то кинулся, а он его… как на бойне. Пусть же Кровник заберет проклятого Дира живьем!
Даг с Мстишей переглядывались.
— За женку, вишь, заступился Любомир, — сказал Даг. — А я-то думал… Эх, жалко парня.
Лишь позже они узнали, как Дир унес бесчувственную Карину, и поняли, что не уберегли девку. Но ее сын был у них на руках. Микула держался темнее грозовой тучи, но все равно отдавал приказы, следил за всем. Лишь позже подошел к завалинке, где сидел с ребенком на руках растерянный Мстиша.
— Кормилицу подыскать надо, — бесцветно сказал боярин. — Вроде бы как внук мне.
Но знал, что это не так. И все это знали. А если и чей это внук, то Бояна, тело которого покоилось среди других павших.
— Что дальше делать прикажешь, Селянинович? — спросил Мстиша. — Мы ведь к тебе пришли, в Киев нам больше хода нету. И Карина как же?
Вот на это Микула не знал ответа. Да и не было сил думать. Эх, недолго походила в его невестках первая краса киевская. Микуле захотелось заплакать. Стыд-то какой! Гордиться сыном должен. А он вот…
Селянинович протянул еще черную от крови и золы руку и чуть коснулся крошечной головенки, покоившейся на локте Мстиши. И что-то потеплело в его глазах.
— Жданом его назову. Как Боян просил. — Мстиша только кивнул.
— Хорошее имя.
Раньше в конце каждой седмицы Аскольд собирал в гриднице бояр и решал насущные дела — споры, имущественные вопросы, проблемы соседних племен. Ныне же Аскольд один сидел на высоком стольце, шарил глазами по пустым, крытым сукном лавкам. И понимал, что сегодня никто не придет.
Князь сошел с высокого помоста, сел за один из длинных столов, приказав принести поесть. Ему подали кашу — пшеничную, масленую, с молоком и медом. Аскольд вкушал пищу едва ли не жмурясь от удовольствия. В последнее время он особенно пристрастился к хорошей еде, еще больше разжирел от обильной пищи и малоподвижного образа жизни. А к чему ему двигаться? Вон он ходит, приволакивая ногу, речь хоть и стала внятной, но все равно звучит словно у пьяницы с похмелья. А вот посмаковать еду… В жизни всегда есть чему порадоваться.
— Эй, подайте вина. Темного и густого, заморского.
— Не усердствовал бы ты в возлияниях, Николай, — сказал находившийся тут же Агапий. Христианин почти каждый день заходил к князю, следил за его самочувствием, приносил новые вести. Ворчал, выражая недовольство происходящим. Но Аскольд на его ворчание не реагировал, смирился даже с этим чуждым нелепым именем — Николай.
— Вина!
Тогда Твердохлеба (она тоже тут, всегда рядом, уже никто и не помнит, когда на Щекавице уединялась) встает и повторяет приказание стоящему у дверей гридню. Голос у нее спокойный и уверенный, полный сдерживаемой властности, не привыкший ни к шепоту, ни к крику. Аскольду приятно слышать ее, приятно, что она рядом. А ведь она враг. Была врагом… Почему же он никогда не попрекнул ее услышанными страшными тайнами? Он вообще изменился в последнее время. Стал молчаливым и суеверным. Все чаще замыкается в себе.
Твердохлеба сама наливала ему вина в высокий бокал зеленоватого византийского стекла.
— Я гадала на крови, — говорит она. — Были хорошие предзнаменования. И волхвы на капище гадали — тоже предсказали благую весть: сказали, что ты поднимешься выше, чем когда-либо.
— Эх, — вздохнул христианин Агапий. — Грязным делом занимаетесь. А ведь в Библии сказано: не ворожите и не гадайте.
Никто не ответил на его ссылку на Библию. Но Агапий продолжал говорить, дескать, ни одно пророчество не несет в себе прямого смысла, все завуалировано, все иносказательно. Судьбу не предскажешь, а только прогадаешь имеющееся.
— Тьордлейва, ты заметила, как тихо? — неожиданно вмешался Аскольд. — А ведь сейчас русалья неделя. Раньше девушки в эту пору хороводы водили, песни пели — даже сюда, в детинец, долетали их голоса.
Твердохлеба ничего не ответила мужу. Да и что сказать, если и так ясно: не до празднований сейчас, когда в городе столько чужаков, — ни один родитель не решится дочерей со двора отпустить.
