На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина

— Посинеет твое лицо, распухнет, как у топляка, и тогда помрешь в муках! Ей-ей, помрешь! — приговаривала карлица графини, вызывая слезы у мальчика и глухое раздражение у его сестры.

Тревога за судьбу Николеньки усиливалась с каждым днем, и потому Лизу даже обрадовало, что именно ей пришлось заниматься переездом в Муратово. Предстояло похлопотать об отмене аренды дачи в селе Рождественском, а после заняться упаковкой оставшегося багажа.

Григорий с полком уезжал на днях под Москву, на ежегодные маневры, а Натали даже мысль о том, чтобы задержаться в городе, приводила в ужас. В итоге условились, что Лиза проводит ее и маленького Павлушу в Муратово, а сама в несколько дней похлопочет о переезде и приедет следом вместе с подводами. В деревне предстояло пробыть долго. Натали должна была родить на Покров и в Москву собиралась вернуться не ранее следующего Рождества, когда младенец уже достаточно окрепнет. Чем-чем, а здравием детей она рисковать не хотела, как и оставлять их на попечение нянек в деревне. Вероятно, оттого, что с младенчества росла в детской графского дома и недополучила материнского тепла, как полагала Лиза.

— Ах, душенька, я не могу оставить вас! — сокрушалась Натали в ответ на предложенную Лизой помощь, но после долгих уговоров и напоминаний о ее деликатном положении согласилась.

Спустя пару дней Натали отбыла в имение в наемной карете, забрав с собой почти всю прислугу. Григорий, соблюдая приличия, до начала маневров переезжал в казармы.

— Как же неловко вышло. — Дулов в волнении ходил по двору дома под теплым моросящим дождем. Сам он тоже был готов к отъезду, денщик уже грузил небольшой дорожный сундук в нанятые дрожки. — Оставить вас одну…

— Не тревожьтесь! — пыталась успокоить его Лиза. — Со мной все будет хорошо. Всего лишь несколько дней, и я уеду вслед за Натали.

— Но все эти хлопоты…

— Пустое! — возразила Лиза, прячась от мороси под навесом крыльца. — Я буду только рада послужить вам хоть в чем-то. Вы же знаете…

— Надобно все же было поручить поверенному, — покачал головой Григорий. — Пристало ли вам о таких вещах, как возврат средств, думать! Да и после… в одиночку в путь пускаться…

— Нет нужды переживать, Григорий Александрович. Я возьму с собой Прохора, — заверила Лиза.

Прохор, лакей Дуловых, неглупый и крепкий малый, был родом как раз из Муратова, и только обрадовался возможности вернуться в родные места. Сошлись на том, что Лиза отправится в дорогу в сопровождении Прохора, а одна из горничных станет защитой ее девичьей чести.

— Ах, если бы тут был Никита! — в который раз воскликнул Григорий. Увидев, что все готово к отъезду, он тепло простился с Лизой, коснувшись двукратно ее щек вежливым поцелуем, и запрыгнул в дрожки.

Лиза с трудом поборола желание выйти за калитку и взглянуть, как отъезжает наемный экипаж Дулова, настолько ей почему-то стало страшно оставаться в доме одной. Дом казался непривычно тихим без криков Павлуши и пустым без бесед Натали и забавных шуток Григория. Тягостное ощущение одиночества не отпускало Лизу весь вечер и прогнало сон в ту ночь. Потому наутро, сразу после завтрака, она решила ехать в Рождественское, где весь день ее обещалась ждать хозяйка арендованной дачи. Глядишь, поскорее управится со всеми делами в Москве да пораньше выедет в Муратово.

До Рождественского добрались быстро в нанятой Прохором коляске. В дороге Лиза почему-то снова вспомнила обитателей Немецкой улицы. И в очередной раз задумалась: не она ли виновна в случившемся с Амалией Карловной, Макаром и ее дворней? Не она ли принесла горе им, словно дщерь Кер^[338]? После скандала, устроенного хмельным извозчиком на Сенном рынке, Лиза очень боялась снова столкнуться с ним на улицах Москвы. Но, к счастью, судьба хранила ее даже тогда, когда она сама случайно едва не нашла этой встречи.

Как тянет преступников на место злодеяния, так и Лизу невольно манило снова вернуться на Немецкую улицу и убедиться, что Макар говорил правду. В один весенний день она решилась и по пути из обители домой завернула на Немецкую. Макар не солгал. Дом стоял пустой, с наглухо затворенными ставнями, а на воротах висел огромный замок. Соседка акушерки, выглянувшая на шум подъехавшего экипажа, охотно поведала, что немку и ее служанку арестовали прошлой осенью, и дом с тех пор пустует. Дворник сумел убежать до прихода полиции, его семью после долгих допросов отпустили на все четыре стороны, а Макар, должно быть, совсем спился.

Тот разговор оставил у Лизы горькие ощущения. Она помнила, как часто эта самая женщина, всем своим видом теперь выражавшая возмущение случившимся, по-соседски забегала к Амалии Карловне. Да и остальные соседи то и дело заходили поздороваться с немкой или обсудить последние новости. Акулина сплетничала, что Амалия Карловна ссужает деньгами едва ли не всю округу. И Лиза была готова спорить на что угодно, все они знали, каким небогоугодным ремеслом занимается немка. В который раз подтверждалась давно известная Лизе истина: почти все люди — лицемеры, и просто носят удобные им маски. Как и она сама когда-то…

На протяжении всей поездки в село Лиза пыталась отвлечься от этих невеселых мыслей, как могла. Пробовала читать, разглядывала окрестные пейзажи, старалась поддерживать разговор с хозяйкой дачи, сокрушавшейся о потере жильцов. И когда распрощалась с ней и села в коляску, и когда тронулись в обратный путь по широкой сельской улице, все думала, думала… Но лишь все больше укреплялась в том, что несчастья следуют за ней по пятам, как репей, цепляясь к тем, кто подле нее оказывается.

Стало страшно вдруг за маленького Павлушу, с которым только три дня назад собирала из карточек слова. Найдя взглядом маковки церкви, видневшейся на соседней улице в окружении изумрудной листвы, Лиза приподнялась в коляске… да так и застыла, не перекрестившись. Потому что церковь была удивительно похожа на ту, с рисунка брата. Те же маковки с узорами, те же кресты с полумесяцами, то же количество куполов.

Это была та самая церковь, что показывала ей в альбоме Натали, и которую Лиза отвергла из-за колокольни. Нынче же, когда колокольню скрывали неровные ряды строительных лесов, когда сам храм виднелся за крышами домов, а не с того ракурса, как в альбоме, сходство более не вызывало сомнений.

Лиза резко вскочила с сиденья, едва устояв на ногах, и так быстро завертела головой, пытаясь понять, в каком именно из окрестных домов есть то самое окно, из которого смотрел когда-то Николенька, что сопровождавший ее Прохор крикнул извозчику остановить коляску.

— Что стряслося, барышня? — Он озадаченно посмотрел на взволнованное Лизино лицо, а та уже спрыгивала с коляски, едва не зацепившись подолом, чтобы поскорее подойти к домам и прочитать редкие таблички о постое.

Прохор, помня о наказе хозяина и о сумме, что везла Лиза в бархатной, расшитой бисером сумочке, тут же соскочил следом, приказав извозчику обождать.

— Ищем, что ль, кого? — спросил он, заметив, как напряженно вглядывается Лиза в незнакомые ему буквы, написанные где краской, а где мелом.

Но Лиза только рассеянно кивнула, и Прохор любопытствовать далее не стал — молча следовал за ней от дома к дому.

За странным поведением барышни наблюдал не только лакей. С тихим скрипом отворилась калитка через два дома от того, где Лиза пыталась найти табличку о постое, и из калитки выглянуло круглое женское лицо в обрамлении светлого платка, обмотанного вокруг головы на крестьянский манер.

— Ищете чего, барыня? — несмело обратилась к ней немолодая женщина, пряча кого-то за калитку.

«Ребенка!» — тут же догадалась Лиза и поспешила подойти к ней, движимая странным предвкушением. В душе все разрасталось ощущение, что ее поиски вот-вот подойдут к концу. Иначе и быть не могло. Именно на этой улице стоит дом, из окна которого когда-то Николенька глядел поверх крыш и крон деревьев на церковь. Робкое возражение разума, что за год многое могло измениться, Лиза предпочла не услышать.