История Деборы Самсон - Хармон Эми

– Неужели? – переспросил священник.

Лошадь негромко заржала, словно не веря моим словам. Я сдвинулась назад, стараясь не слишком прижиматься к своему спутнику, но сидеть на спине старой кобылы было неудобно, к тому же я не привыкла так путешествовать.

– Мать говорила, что умение читать досталось мне по наследству. Она правнучка Уильяма Брэдфорда. Вы о нем слышали? Он приплыл в Америку на корабле «Мэйфлауэр». Переселенцы выбрали его главой. – Мне захотелось представить свою мать в выгодном свете – хотя бы для того, чтобы создать благоприятное впечатление о самой себе.

– Конечно, слышал. Таким предком можно гордиться.

– Мой отец – из Самсонов. На борту «Мэйфлауэр» был человек с такой фамилией. Его звали Генри. Мать говорила, что он приплыл в Новый Свет совершенно один.

– Значит, он был смельчаком.

– Да. Но мой отец не смельчак.

Преподобный Конант ничего не ответил, и я замолчала, стыдясь, что не сумела сдержаться.

– Ты знаешь Библию? – спросил он, словно давая мне возможность исправить свою резкость.

– Да. И помню наизусть катехизис [4].

– Возможно ли такое?

Я принялась по памяти повторять вопросы и ответы – произведение Вестминстерской ассамблеи.

– Силы небесные, дитя! – прервал он меня спустя несколько минут.

Я остановилась на полуслове. Вдову Тэтчер мои знания никогда не радовали: она бранила меня, называла гордячкой. Я ожидала, что священник поступит так же.

– Это достойно всяческих похвал, – неожиданно объявил он. – Ты меня поразила.

– Я могу продолжить, – ответила я, прикусив губу, чтобы не выдать радости. – Я знаю наизусть весь катехизис.

– А писать ты умеешь? – спросил он.

Этот вопрос меня смутил. Читать было проще, чем писать. Вдова Тэтчер требовала, чтобы я читала ей, порой по много часов подряд, но ей не нравилось, когда я марала бумагу, пытаясь писать буквы.

– Умею, – сказала я. – Но не так хорошо, как читать. Мне нужно еще учиться.

– Одно дело читать мысли другого человека, и совсем другое – выражать собственные. К тому же бумага дорого стоит, – заметил священник.

– Да. А у меня нет денег. – Меня удивило, что он вообще завел со мной этот разговор. Ведь я была лишь девчонкой, к тому же служанкой. Но его слова дали мне надежду. – Как вы думаете, Томасы позволят мне ходить в школу? – спросила я.

Теперь с ответом замешкался он.

– Миссис Томас отчаянно нуждается в помощи по хозяйству.

Я вздохнула. Ничего удивительного. В школу я не пойду.

– Но если хочешь, я буду привозить тебе книги, – предложил он.

От изумления я едва не свалилась с лошади.

– Какие? – выпалила я, хотя мне было все равно. Из книг в доме у вдовы Тэтчер были только Библия и катехизисы, да еще собрание карт и религиозных брошюр, прежде принадлежавших преподобному Тэтчеру. Я читала старой даме и книги, и даже брошюры, в которых, правда, не содержалось ничего, кроме проповедей. Страницы из дневников Уильяма Брэдфорда, переписанные рукой моей матери, были куда увлекательнее. И все же мне отчаянно хотелось почитать что-то еще.

– Какие книги ты любишь? – спросил священник.

– Истории. Мне хотелось бы читать разные истории. Приключения.

– Что ж, хорошо. А еще я привезу тебе бумагу и чернила, чтобы ты упражнялась. Ты сможешь писать письма.

– Но кому я стану их отправлять?

Он промолчал, и я испугалась, что повела себя слишком дерзко. Вдова Тэтчер часто ругала меня за наглость, хотя я всегда в точности выполняла ее поручения и говорила с ней, только когда она ко мне обращалась.

– Мне бы хотелось заниматься вместе с кем-то еще, – прибавила я. Я мечтала о друге. Последние пять лет я провела в обществе старых дам, утомленных и измотанных жизнью. – Быть может, миссис Томас мне позволит.

– Возможно.

Больше он ничего не ответил, а я не смела даже надеяться, что он сдержит обещание.

– Томасы живут в паре миль от города. Хорошая прогулка выходит. Вокруг совсем никого. У них своя ферма, славное место. Думаю, тебе там будет хорошо.

Отвлекшись от мыслей о своей несчастной судьбе, я наконец заметила, что занимается чудесный день. Мы ехали слишком медленно, потому что копыта кобылы, облепленные землей, вязли в грязи раскисшей дороги, но утро уже окрасило небо в голубой цвет, солнце начало согревать мне спину, а легкий ветерок разворошил светлые волосы. Я много дней провела взаперти – старалась не отходить от вдовы Тэтчер, предупреждая каждое ее желание. Мир, расстилавшийся за пределами душных комнат, не знавших свежего воздуха, давно звал меня: моим легким, всему телу отчаянно недоставало ветра, движения. Знай я, что священник согласится, попросила бы его спустить меня на землю и побежала рядом с лошадью. Но дорогу сильно развезло, да я и не верила, что кому-то захочется удовлетворить мою просьбу, и потому промолчала.

Когда я в первый раз увидела вдали дом, окруженный полями и лесом, то ощутила надежду. Дом казался ухоженным, а окна, входная дверь и калитка, отделявшая двор от дороги, складывались в дружелюбную гримасу. Когда мы подъехали ближе, дверь распахнулась, и навстречу нам, придерживая юбки, выбежала женщина. Следом за ней спешил черноволосый мальчонка. Едва мы остановились, священника окликнул коренастый мужчина в шляпе и в рубашке с закатанными до локтей рукавами: казалось, он бросил работу, чтобы приветствовать нас.

– Не бойся, Дебора, – мягко сказал священник. – Здесь тебя не обидят.

От амбара и с полей к нам шли мальчишки: они были разного возраста, хотя почти все казались старше меня. Преподобный Конант приветствовал каждого: он знал всех по имени, но я не поняла, кого из мальчиков как зовут. Их было так много, а я слишком мало общалась с другими детьми, тем более с мальчиками. Они внимательно наблюдали, как их отец помогает мне слезть с лошади: от волнения я будто приросла к ее крупу и не сумела сама спуститься на землю.

Дьякон Иеремия Томас мрачно хмурился: казалось, недовольство, гнездившееся на лбу и вокруг рта, теперь разливалось по его лицу. Но его жена, Сюзанна, едва достававшая ему до плеча, была его полной противоположностью. Позднее я узнала, что в сдержанности дьякона вовсе нет жестокости. Весельчаком его не назовешь, зато он был справедливым человеком, а это я ценила гораздо больше. Сюзанна Томас улыбнулась мне и взяла мои руки в свои.

– Сильванус не говорил, что ты уже не ребенок, а почти взрослая девушка. Ты очень высокая для десяти лет.

Я кивнула, но не улыбнулась. Думаю, вид у меня был довольно свирепый, хотя на самом деле мне было страшно. Миссис Томас познакомила меня со своими сыновьями, начав со старшего и закончив самым младшим. Натаниэль, Джейкоб и Бенджамин, юноши восемнадцати, семнадцати и шестнадцати лет, среднего роста, поджарые и темноволосые, сморщили свои одинаковые веснушчатые носы, оглядывая меня. Не знаю, чего они ожидали, но я точно не оправдала их надежд. Четырнадцатилетний Элайджа казался плотнее старших братьев, волосы у него были светлее, и улыбался он гораздо охотнее. Тринадцатилетний Эдвард выглядел точной копией брата, будто миссис Томас производила сыновей на свет парами, вне зависимости от того, рождались они вместе или в разное время.

Двенадцатилетние Фрэнсис и Финеас, действительно близнецы, отличались такими же темными волосами и хрупкостью телосложения, что и старшие братья. Я оказалась выше обоих, и один из них, тот, которого звали Финеасом, сердито взглянул на меня, когда его мать упомянула о моем росте. Дэвид и Дэниел, мои ровесники, еще одна двойня, с похожими темными курчавыми космами, которым не помешала бы стрижка, тоже уступали мне в росте.

Шестилетний Иеремия, самый младший, был единственным лишенным пары отпрыском Томасов. Я искренне надеялась, что шесть лет, миновавшие после его рождения, – хороший знак для миссис Томас, означавший, что сыновей у нее больше не будет.

– Мы постараемся не слишком утомлять тебя, Дебора. Все мы очень рады, что ты будешь жить с нами. Хорошо, что в нашем доме появилась еще одна женщина. Надеюсь, ты поможешь мне приструнить моих мальчиков.