Еще одна из рода Болейн (Другая Болейн) - Грегори Филиппа

Памятуя о том, сколько раз ей не удавалось доносить до полного срока, для коленопреклоненных молитв было немало причин, поэтому лицо королевы нередко обращалось в тот угол спальни, где стояла статуя Девы Марии, а перед ней молитвенная скамеечка. Каждое утро заставало королеву на коленях, одна рука прижата к животу, другая лежит на молитвеннике, глаза закрыты, лицо озарено молитвенным экстазом. Чудеса случаются. Вдруг одно чудо случится с ней, с королевой.

Служанки болтали между собой, что и в феврале на простынях не оказалось пятен, мы все думали — скоро она скажет королю. У него был вид, будто он готов к радостным вестям, и мимо меня Генрих проходил так, словно я — пустое место. Танцуй перед ним, прислуживай его жене, терпи насмешливые взгляды остальных фрейлин, но понимай — теперь ты снова всего лишь одна из сестер Болейн, а вовсе не фаворитка.

— Вынести этого не могу, — сказала я Анне. Мы сидели у камина в покоях королевы. Остальные отправились прогуливать собак, но мы с сестрой отказались выходить. От реки поднялся туман, холод стоял невыносимый, я дрожала, несмотря на подбитую мехом одежду. Начиная с той рождественской ночи, когда Генрих прошел мимо, не замечая меня, в спальню королевы, мне все время нездоровилось. Он с тех пор ни разу за мной не посылал.

— Ты что-то уж больно переживаешь, — не без удовольствия заметила сестра. — Вот оно каково — любить короля.

— А что еще мне остается делать? — Я была так несчастна. Пересела к окну — там все же побольше света для шитья. Я перешивала рубашки королевы для раздачи бедным, и то, что они пойдут рабочему люду, отнюдь не означает — можно работать кое-как. Королева проверит все швы, и если они вкривь и вкось, она ласковым тоном прикажет мне все перешить заново.

— Роди она ребенка, и к тому же сына, тебе лучше возвращаться прямо к мужу и заводить собственную семью. Король будет полностью у нее под каблуком, и ждать нечего. Станешь одной из многих, бывших.

— Он меня любит, — неуверенным тоном произнесла я. — Я не одна из многих.

Я повернулась, посмотрела в окно. Клочья тумана клубились над рекой, точно пыль под кроватью.

— Ты всегда одна из многих, — жестоко рассмеялась в ответ Анна. — Нас немало, девушек из семейства Говардов, прекрасно воспитаны, всему научены, хорошенькие, молоденькие, способные рожать. Можно бросать на стол по одной, как кости, пока кому-то не повезет. И ничего особенного не случится, бери одну за другой, а потом отбрасывай за ненадобностью. Всегда найдется наготове следующая, еще одна шлюшка из выводка. Ты еще не родилась, а уже была одной из многих. Не прилепится он к тебе — отправишься обратно к Уильяму, а они найдут еще одну ему в искушение, и представление начнется с самого начала. Они ничего не теряют.

— Но мне есть что терять! — воскликнула я.

Сестра склонила голову набок и взглянула на меня, словно советуя вернуться к реальности, забыть нетерпеливую детскую страстность.

— Конечно, тебе есть что терять. Невинность, первую любовь, доверие. Может быть, даже разбитое сердце. Бедная глупышка Марианна, — мягко сказала она. — Один пытается тобой задобрить другого, а тебе достается только разбитое сердечко.

— Так кто же будет следующей? — Моя боль обратилась в насмешку. — Кого еще из семейства Говардов уложат в его постель? Я, кажется, догадываюсь — другую сестру Болейн!

Она бросила на меня быстрый взгляд — глаза, черные как ночь, затем темные ресницы снова прикрыли пылающий взор.

— Ну нет, не меня, у меня свои планы. Мне ни к чему рисковать взлетами и падениями.

— Ты мне сама велела рисковать, — напомнила я ей.

— Тебе это подходит. Я не буду жить такой жизнью, как ты. Ты всегда делаешь, что прикажут, выходишь замуж, за кого велят, спишь в той постели, где велят. Я не такая, у меня своя дорога.

— Я тоже могу пойти своей дорогой.

Анна недоверчиво улыбнулась.

— Уеду в Гевер и буду жить там, — начала я. — Не останусь при дворе. Если я больше не у дел, отправлюсь в Гевер. Этого у меня не отнять.

Дверь опочивальни открылась, я заметила, оттуда вышли горничные, груженные простынями с кровати королевы.

— Второй раз за неделю приказывает поменять белье, — раздраженно проговорила одна.

Мы с Анной быстро переглянулись.

— А простыни запачканы? — тут же спросила Анна.

Горничная ответила дерзким взглядом:

— Королевские простыни! Вы что, хотите, чтобы я вам показала королевские простыни?

Длинные пальцы Анны скользнули в кошелечек и выудили серебряную монету. Пряча монету, служанка торжествующе улыбнулась:

— Вовсе и не запачканные!

Анна отступила назад, а я придержала дверь для обеих женщин.

— Спасибо, — сказала вторая, изумленная моей вежливостью по отношению к прислуге, а потом кивнула мне и тихо пробормотала: — Вся в поту, бедняжка.

— Что? — переспросила я, с трудом веря, она сообщает мне информацию, за которую французский посол не пожалел бы королевского выкупа, а каждый придворный в стране только и жаждал, что знать. — Ты говоришь, у королевы приступы ночного пота? Входит в возраст, да?

— Если еще не вошла, то уже недалеко, — ответила служанка. — Бедная госпожа.

Я обнаружила отца и брата в большой зале, беседующих о чем-то, пока слуги вокруг них накрывают к обеду огромный, установленный на козлах стол. Отец поманил меня к себе.

— Отец. — Я опустилась в реверансе.

Он без особой нежности поцеловал меня в лоб и сказал:

— Дочь моя, ты хотела меня видеть?

На секунду меня пронзила холодная дрожь — вдруг он забыл мое имя.

— Королева не беременна, — начала я. — Сегодня у нее началось обыкновенное женское. В прошлые месяцы ничего не было — ясное дело, входит в возраст.

— Хвала Господу, — торжествующе воскликнул Георг. — Я сам с собой поспорил на один золотой. Она уже сказала королю?

Я покачала головой:

— Дамские дела начались у нее сегодня утром, она еще короля не видела.

Отец кивнул:

— Значит, мы узнали раньше него. А кто еще знает?

— Горничные, которые меняют белье, и любой, кто им заплатит. Уолси, наверно. Может, этот француз, если подкупил всех служанок.

— Тогда следует поторопиться, если хотим оказаться первыми, кто принесет ему эту новость. Мне самому сказать?

— Нет, — покачал головой Георг, — дело слишком интимное. Может, лучше Мария?

— Ей не стоит сообщать известия, которые его разочаруют, — возразил отец. — Лучше не она.

— Тогда остается Анна, — предложил брат. — Это должен быть кто-то из нашей семейки, напомнить ему о Марии.

— Да, у Анны получится, — согласился отец. — Она всякому сумеет заморочить голову.

— Она в саду, — подала я голос. — Там, где стрельбище лучников.

Мы втроем вышли из большой залы на яркое весеннее солнце. Дул холодный ветер, и желтые нарциссы кивали, залитые светом. У стрельбища толпилась группка придворных, среди них и Анна. Мы увидели, как она шагнула вперед, вгляделась в мишень, натянула лук — до нас донеслось позвякивание тетивы и глухой удар, сообщивший — стрела попала в самое яблочко. Раздались аплодисменты. Генрих Перси поспешил к мишени, выдернул стрелу и сунул было в свой колчан, явно намереваясь оставить себе.

Анна рассмеялась и протянула руку за стрелой, но заметила нас. Сестра немедленно оторвалась от компании и направилась в нашу сторону.

— Отец.

— Анна. — Ее он поцеловал с большей теплотой, чем меня до того.

— У королевы начались дамские дела, — прямо переходя к делу, бросил Георг. — Мы считаем, что ты должна сообщить об этом королю.

— А почему не Мария?

— Это бросит на нее тень, — объяснил отец. — Ей не пристало судачить со служанками, заглядывать в содержимое ночного горшка.

В первый момент мне подумалось, что Анне тоже не захочется мараться подобными делами, но она только пожала плечами. Она-то знала — за величие Говардов приходится иногда платить подобной монетой.

— И не забудь, Мария должна снова попасться ему на глаза, — добавил отец. — Когда он отвернется от королевы, пусть Мария будет тут как тут, наготове.