Искушение ночи - Джойс Лидия

Он совершил такую ошибку однажды, за десять лет до того, как начал ухаживать за черноглазой дочкой священника. Однажды – это более чем достаточно. Байрон мог бы успокоиться ее исчезающим интересом, с тем чтобы другой обожатель завоевал ее сердце и отвел ее к алтарю, если бы только этим обожателем не был тот, кто прежде всего унизил самого Байрона. Уилл Уитфорд легко вошел в общество Мерритоншира со своей университетской степенью и очаровательными манерами и просто сбил с ног деревенскую простушку. Две кражи – его гордости и женщины, за которой он ухаживал, – вынести это было невозможно, и Байрон уехал развлечься в Лондон, где не раз напивался до состояния риз.

После долгого молчания Виктория глубоко втянула в себя воздух, и Байрон усмотрел в этом признак победы.– Спасибо, что рассказали, что дали мне что-то взамен. – Она вздохнула. – Возможно, я дура, но поскольку не могу быть другой, верю вам.

Байрон улыбнулся, взял ее за подбородок и поцеловал.

Губы у нее были мягкие и многообещающие, такие пылкие, что у Рейберна захватило дух.

Ее губы двинулись вниз, к его шее, и она начала расстегивать на нем рубашку.

Расстегнув, сунула под нее руки. Ладони у нее были холодные и гладкие. Задрав рубашку повыше, она прижалась губами к его груди. Байрон не двигался, но дыхание его стало прерывистым.

Он отстранил ее и стал раздеваться. Викторию потянулась к его ремню, но он отступил на шаг и снял с нее рубашку, после чего стал развязывать завязки на ее панталонах.

– Сначала вы, – остановила его Виктория.

– Только если вы снимете эти ваши сапоги. – Он поморщился.

– Согласна.

Виктория занялась пуговицами на своих лодыжках, а он стоял и стягивал с себя остальную одежду. Она сняла второй ботинок, а он отбросил исподнее и поднял голову.

И замер. Он не сразу понял, что она уставилась на его возбужденную плоть.

– Не станете же вы утверждать, что не видели этого раньше? – заметил он.

Виктория бросила на него быстрый взгляд.– Так близко никогда. – Она помолчала. – Мне следовало бы думать, что это отвратительно, но я думаю, что это очаровательно.

Байрон невольно улыбнулся:

– Очаровательно? Такого я еще не слышал. Она обхватила его плоть пальцами. Байрон резко втянул в себя воздух и задрожал.

– Вы удивлены?

– Дорогая Виктория, вы созданы для того, чтобы удивлять, – ответил он сквозь стиснутые зубы.

Она сжала пальцы и провела по всей длине его мужского достоинства. Байрона бросило в жар.

Чертыхнувшись, он схватил Викторию за руку.

– Я бы приветствовал это, моя озорная Цирцея, но не сегодня. У меня другие планы.

Одним движением он стянул с нее панталоны, еще два рывка – и ее чулки присоединились к ним. Он поднял ее и усадил среди подушек.

– Что вы делаете? – спросила она.

– Собираюсь угостить вас десертом.

Байрон сел прямо у нее над головой так, что оказался вне поля ее зрения, снял с печки блюдо с крамблем и поднял крышку. Потом взял вилку, поддел кусочек персика и поднес к губам Виктории.

Она вздрогнула, увидев фрукт, но рот ее был раскрыт к тому времени, когда он оказался у ее губ. Глаз ее Рейберн не видел, только светлые ресницы. Глаза ее были устремлены на фрукт, и ее зубы сомкнулись на нем и сняли с вилки. Рейберн видел, как ее челюсть шевельнулась раз, потом второй, затем сжалась во время глотка. В каждом движении было нечто соблазнительное, эротическое. Это выходило за пределы обдуманного возбуждения на более глубокий уровень, к структуре ее плоти, к румянцу ее кожи, к тому, как левая сторона рта остается слегка приоткрытой по сравнению с правой. Почти загипнотизированный, он скормил ей еще кусочек, потом еще, и она молча брала персик изящно выгнутыми губами, снова жевала и глотала. Байрон взял третий кусочек, немного поколебался, потом зажал его в зубах. Вилку он отложил и наклонился к Виктории, поднеся персик к ее губам в своих зубах. Виктория легко вздохнула, мгновение – и он ощутил, как ее зубы сомкнулись на персике и слегка потянули его. Потом ее руки обхватили его голову, потянули вниз, и он оказался вовлеченным в перевернутый поцелуй, сладкий и жаркий.

Наконец они разошлись, и Байрон снова потянулся за крамблем. На сей раз он не взял вилку, а зачерпнул сервировочной ложкой сироп.

– Что вы делаете, Рейберн? – спросила Виктория.

Ее беззащитность и неуверенность так возбудили Рейберна, что он едва сдержался, чтобы не взять ее прямо сейчас.

Он ничего не ответил, но наклонил ложку так, что тонкая струйка сиропа полилась по ее шее и между грудями. Она задохнулась, когда сироп коснулся ее кожи, и округлила глаза, догадавшись, что Рейберн собирается делать. Соски у нее затвердели, когда линия сиропа притекала к ним все ближе и ближе и наконец залила их своим золотистым теплом. Он снова наполнил ложку, сок медленно заструился по ее животу, затем по бедрам, и она раздвинула ноги.

Виктория ахнула, Байрон посмотрел ей в глаза.

– Вы ведь не... – Она осеклась. – Вы не собираетесь?

Байрон улыбнулся:

– Собираюсь. – Он скользнул пальцем от ее завитков прямо в лоно. Дыхание у нее участилось. – Не будете же вы утверждать, что вам не нравится эта идея?..

– Нет... нравится... точнее... – Она с трудом выговаривала слова.

Байрон наклонил ложку, и остатки сиропа вылились, куда он хотел. Тогда он отложил ложку и выудил из блюда кусочек персика.

– Не шевелитесь, – приказал он.

– Ничего подобного я и представить себе не могла.

Рейберн положил кусочек в ямку у нее на шее, затем выложил другими кусочками дорожку от грудей до завитков. Склонился к ней, взял в зубы кусочек с шеи и слизал сироп с того места, где он лежал.

Остывшие кусочки были богаты циннамоном, но богаче была ее кожа, и твердая, и мягкая, словно плоть самого плода. Он двигался по ее телу, беря персик в одном месте, поцелуем снимая сироп и наслаждаясь тем, как она вздрагивала. Некоторые кусочки он съедал сам, другие скармливал ей своими губами – и это были самые сладкие, потому что ее вкус оставался у него на языке. Ее руки молили его об удовлетворении, и он стонал. Вожделение достигло своего апогея.

Когда он добрался до последнего кусочка, она выгнулась навстречу ему.– Пора, – сказала она. – Я готова.

– Еще секунду. Всего секунду.

Он наклонился и слизал остатки сиропа.

Виктория неожиданно поднялась, толкнула Рейберна, он опрокинулся навзничь, а она села верхом на его мужское достоинство.

И начала двигаться вверх-вниз. На лице ее было написано наслаждение. Ее руки двигались по его груди, возбуждая его и утоляя свою похоть. Она была великолепна, приближаясь к экстазу. Он стиснул зубы, стараясь не прийти к финишу первым.

Господи, она была великолепна – если не считать ее взгляда, который становился все более отдаленным, и ее рук, чьи поглаживания становились машинальными, в то время как она отдалялась от него.

– Вы не посмеете не впустить меня теперь, Виктория Уэйкфилд, – с трудом проговорил он.

– Избави меня Боже... – Она задохнулась, ее глаза впились в его лицо. – Я не могу!

Наконец они достигли вершины блаженства, глядя друг другу в глаза, затуманенные страстью. Еще мгновение, и они вернулись на землю.

Виктория лежала, обмякнув и задыхаясь у него на груди, все еще соединенная с ним, и он услышал ее жалобный голос:

– Не оставляйте меня одну.

– Не оставлю. – Он зарылся лицом в ее волосы, пахнувшие лавандой и циннамоном. – Не сейчас. Не этой ночью.

«И никогда», – мелькнуло у него в голове, но он отбросил эту мысль. Она, должно быть, принадлежит какому-то мальчишескому уголку его души, все еще полной романтизма, смешанного со страстным желанием, которое, как ему казалось, он давно изгнал. Еще одна неудача, напомнил он себе: невозможность избавиться от мечты молодости. Но он уже не мальчик, а Виктория – не вторая Шарлотта.

Виктория проснулась оттого, что рядом кто-то шевелился. Ей показалось, будто она слышит некий голос – слово или короткую фразу, но смысла их ее отуманенный сном разум не смог уловить.