Любовь на плахе (Невеста) - Миллер Линда Лаел

Она уютно расположилась на кухне, сидя у печи и тщательно расчесывая волосы, которые доходили ей до пояса, когда в кухню вошел Даниель и повесил шляпу на крючок рядом с дверью. Его взгляд отрешенно скользнул по Джоли.

— Значит, люди уже здесь. — Даниель подошел к печи, приоткрыл чугунную дверцу и поворошил угли.

Джоли улыбнулась про себя. Она уже стала понимать, что это такое — быть женшиной, даже если это ограничивается ролью кухарки и судомойки. Она отметила, что одежда Даниеля не пахнет ни виски, ни духами.

— Я ничего не оставила для вас на ужин, мистер Бекэм. Вы ведь сказали, что поужинаете в городе.

— Мне сунули малюсенький кусочек свинины и пару горстей гороха и назвали это едой! — пробурчал Даниель, резко открыл хлебницу и крякнул от огорчения: в ней было всего несколько крошек.

— И где это так кормят? — сладко осведомилась Джоли, продолжая неспешно расчесывать волосы.

— В «Джеферсон-отеле», — ответил из кладовой Даниель, и его голос гулко отражался от стен. Затем он появился, неся в руках банку с маринованными огурцами, кусок сыра и четыре овсяных лепешки.

Джоли небрежно кивнула.

— По моему разумению, в салунах всегда подают такую еду, — заметила Джоли, а про себя добавила «И еще девиц легкого поведения».

Даниель одной ногой придвинул стул и грузно сел.

— Не бойся, на это у меня не было времени, — рассеянно сказал Даниель, свирепо глядя на свою добычу, разложенную на столе. — Черт тебя побери, женщина! Ты дашь мне что-нибудь поесть?

Джоли достала из ларя оставшуюся ветчину, подала большой ломоть хлеба и приготовила несколько бутербродов.

— Сейчас пойду к колодцу и принесу холодного молока, — сообщила она, берясь за дверную ручку.

Стул с грохотом отлетел в сторону, когда Даниель молниеносно подскочил к ней и схватил за запястье.

— Но не в таком же виде! — прошипел он. — Неодетая, в ночной рубашке, а ведь там мужчины!

Джоли втайне была рада такой бурной вспышке.

— Я совсем забыла об этом, — солгала она, широко улыбаясь. На самом деле она уже вычислила, что в этот час все наемные работники спят в конюшне.

— Стой, где стоишь! — приказал ей Даниель, грозя пальцем перед ее носом, затем схватил со шкафа желтый фарфоровый кувшин и выскочил за дверь. Когда он вернулся с полным кувшином молока, Джоли закончила причесываться, зная, что в мягком свете лампы ее волосы отливают янтарем. Она отвесила ему глубокий поклон, когда Даниель взглянул на нее, но тут же резко отвернулся.

— Я думал, что ты уже лежишь в постели, — хрипло сказал он.

Его жена широко и как-то театрально зевнула, потянулась и, слегка выгнувшись, скрестила руки над головой.

— Я тоже так считаю, — добродушно согласилась она. — К тому же скоро вставать и приниматься за завтрак: должна же я отработать свое содержание. Так что спокойной ночи, мистер Бекэм.

— Джоли!

Она остановилась и молча ждала, боясь обернуться и встретиться с ним взглядом. А его взгляд просто прожигал ей спину. Наступила томительная пауза, затем он с явной неохотой выдавил из себя:

— Спокойной ночи.

Слишком гордая, чтобы показать свое разочарование, Джоли молча покинула кухню и поднялась наверх в спальню.

Она лежала в пустой постели, испытывая смятение и обиду. Заслышав, как хлопнула кухонная дверь, она вскочила и подлетела к окну. В лунном свете было хорошо видно, как Даниель остановился у походной кухни, где провел вчерашнюю ночь, затем взглянул в направлении клена, охранявшего могилы его умершей семьи. Джоли испуганно отпрянула, потому что потом он посмотрел на окно спальни. Когда Даниель повернулся и пошел к дому, Джоли перестала даже дышать.

Джоли притворилась спящей, когда дверь в спальню со скрипом отворилась, но из-под полуприкрытых век она видела Даниеля. Он стоял в темном проеме дверей, его мощная фигура купалась в серебряном лунном свете. Затем он стремительно пересек комнату, схватил Джоли за руку и буквально выдернул из постели. Джоли от изумления разинула рот.

— Прекрати! — сквозь зубы проревел Даниель. — Черт побери, что бы ты ни делала, прекрати! Да поможет мне Господь, я теряю рассудок!

Хотя Даниель и не причинил ей боли, она все же почувствовала облегчение, когда он отпустил ее руку.

— Я ничего не делаю! — прошипела она в ответ злым шепотом, поправляя ночную рубашку. Даниель пальцем поднял ее подбородок и уставился в ее глаза, словно пытался найти в них что-то дьявольское.

— В доме дети, — с отчаянием сказал он, и Джоли знала, что Даниель напоминает об этом не ей, а себе. Джоли решила, что молчание послужит ей лучше, чем любой аргумент, и попридержала язык.

Даниель вновь удивил ее, когда вдруг подхватил на руки. Без каких-либо объяснений, молча, Даниель вынес ее на руках из спальни, спустился по лестнице, прошел через столовую, кухню и вышел во двор.

Звезды густо высыпали на небе, они сверкали, переливались, наполняя прозрачный воздух каким-то странным мерцанием. Наемные работники крепко спали в конюшне, лишь мычание дойной коровы нарушало тишину.

Даниель долго смотрел на Джоли таким взглядом, словно размышлял, что уже познакомился с ней где-то, но не мог припомнить i де, потом внес ее на руках в походную кухню и положил на узкий разделочный стол.

Джоли ощутила, как в горле у нее бьется пульс.

— Даниель… что…

Входная дверь закрылась, и в походной кухне тут же наступила кромешная тьма. Даниель ничего ей не ответил, но Джоли услышала глухой стук снятых сапог, затем мелодичный звон пряжки его брючного ремня. А когда он лег на нее, стараясь не раздавить своим весом, Джоли даже сквозь ткань ночной рубашки ощутила его сухую горячую кожу. И произошло нечто удивительное. Джоли сильно устала за день, но ее тело, хранящее еще заряд того утреннего поцелуя у конюшни, тут же загорелось огнем желания.

Джоли закусила губу, чтобы подавить стон едва сдерживаемого нетерпения, когда Даниель, задрав ей ночную рубашку, обнажил ее длинные ноги, затем бедра. Бормоча что-то бессвязное, Даниель осыпал ее поцелуями с головы до ног, а потом жадно припал губами к ее соску.

Реакция Джоли была примитивной, но абсолютно естественной. Она выгнулась дугой, дыхание ее участилось, и она издала низкий грудной стон. Когда она потянулась навстречу Даниелю, он одним движением спокойно и глубоко вошел в нее, отчего глаза у нее широко раскрылись. Она обхватила коленями его талию и прижалась к нему. Даниель приложился губами к ее рту и запечатал его долгим поцелуем как раз вовремя, чтобы заглушить рвущийся из нее крик наслаждения.

Тело больше не подчинялось Джоли. Под Даниелем оно стало жить своей собственной жизнью, трепеща и раскрываясь каждой клеточкой навстречу его ласкам. Джоли дрожала всякий раз, когда он выходил из нее. А когда это необыкновенное удовольствие достигло крещендо, Даниель стал легонько покусывать шею Джоли и закрыл ей рот ладонью, чтобы ее экстаз остался только их личным делом.

Потом, спустя бесконечно долгое время, когда она совсем выбилась из сил и насытилась, Даниель нежно убрал прилипшие к ее потному лбу пряди волос и осушил ее губы поцелуями. Его движения изменились. Каждый раз, когда он входил в нее, Даниель усиливал натиски, проникая в нее все глубже. Джоли была уверена, что их души слились воедино, когда последняя судорога сотрясла наконец Даниеля, и он извергнул в нее свое семя.

Казалось, прошла вечность, прежде чем к Джоли вернулась способность соображать, а когда это случилось, какое-то странное, ядовитое чувство, словно боль, возникло в ней. Даниель желал Джоли и откровенно наслаждался ею, но даже хотя он дал обет и подписал юридические бумаги, он не считал ее своей настоящей, законной женой. Иначе он не стал бы заниматься с ней любовью вне своего дома, как будто бы в их близости было что-то незаконное, постыдное.

Только когда Даниель повернулся, чтобы поцеловать ее в щеку, он обнаружил, что Джоли плачет.

— Что случилось, Джоли?

А она не хотела показывать Даниелю, что плакала из-за него. Внутри у нее все тряслось от попыток сдержать рыдания, но было уже слишком поздно.