Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand"

Но гордость, шептавшая в другое ухо, требовала довести дело до конца и завоевать эту женщину любой ценой, раз уж она стала так дорога, но, разумеется, не раскрывая своих карт. Герцог Дюран привык добиваться своих целей, и одним из его жизненных принципов, почти девизом, была фраза «Unguibus et rostro»**. Поэтому сейчас, в очередной раз вспомнив об Иде, образ которой мелькнул в веренице домашних дел, он вспомнил об одной, мимоходом брошенной, фразе.

Увлечённый внезапно возникшей идеей, он резко повернулся и рванулся к письменному столу, едва не облившись кофе, о котором уже успел забыть. Почему бы не действовать чуть более масштабно, чем обычно? Ведь, если верить иезуитам, цель всегда оправдывает средства.

Комментарий к Глава 10

*Кельтская богиня, покровительствовавшая владельцам лошадей

**Когтями и клювом, латинское выражение, обозначающее достижение поставленной цели всеми возможными способами

========== Глава 11 ==========

Был полдень двадцать первого декабря. Снег больше не шёл, но небо уже несколько дней подряд было затянуто тёмными серыми тучами. Даже в парадной гостиной, которая была одной из самых светлых комнат «Виллы Роз», стоял полумрак. Жюли, как обычно, сидела в кресле, держа в руках вышивку, хотя уже несколько минут просто смотрела на неё, не делая ни одного стежка. Ида с безучастным видом помешивала ложкой недопитый чай. Моник сидела на диване, подперев голову рукой, и с таким же безучастным видом смотрела в книгу. Она уже давно читала по привычке, не задумываясь над смыслом слов. У неё из головы не выходила вчерашняя охота. Если быть точным, не вся охота, а только та часть, когда ей удалось поговорить с герцогом Дюраном. В своих ночных мечтах она продумала до мелочей всю их жизнь, начиная от количества детей и комнат в доме, заканчивая декором обеденной посуды. Если бы осуществить это желание было бы так же легко, как загадать, она бы не колебалась ни минуты, но, к сожалению, в реальной жизни ещё присутствовала Ида. И если средняя виконтесса Воле не постеснялась бы отбить жениха у родной сестры, то младшая не могла так поступить. Но довольствоваться краткими встречами и разговорами, которые выглядели, как украденные, было невыносимо. Внезапный, резкий звон выдернул девушку из её мечтаний.

Ида молча подняла с пола ложку, которая, упав, стукнулась о паркет, издав тот самый звук.

— Кто-то придет, — язвительно поджав губы, констатировала Жюли, оторвавшись наконец от любования своей работой.

— Не дай Боже, — негромко, но отчетливо произнесла Ида, кладя ложечку на столик рядом. — Я не в настроении кого-либо видеть.

— Даже Дюрана? — все тем же тоном осведомилась Жюли, искоса глядя на Иду, и улыбаясь своей самой невинной улыбкой.

— Он не такой уж важный человек, чтобы быть исключением из моих правил, — спокойно ответила Ида, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на сестру. — Или, по-твоему, он не входит в понятие «кого-либо»?

Жюли, не найдя что ответить, взялась наконец за иголку. Разговор был исчерпан. Несколько минут в гостиной стояла все та же тишина и казалось, что недавний разговор всем привиделся. Небо по-прежнему было затянуто темными тучами, но теперь к ним добавился сильный бивший в окна ветер. Моник бросила короткий взгляд на окно и подумала, что к вечеру, наверное, пойдет снег, а к утру и вовсе всё заметёт.

Дверь гостиной неслышно отворилась, и на пороге появился Жак, как всегда спокойный и ничего не выражающий. Бесшумными шагами он прошествовал к хозяйке. Все, кто имел возможность наблюдать за Идой и её дворецким, отмечали странное спокойствие их отношений. Жак был для своей госпожи почти всем, чем мог: и управляющим, и дворецким, и экономкой, и секретарем, и компаньоном. Виконтесса Воле в ответ была для него самой лучшей и терпеливой хозяйкой.

— Почта, госпожа Воле,— спокойно сказал Жак, кладя на столик перед Идой конверт и, слегка поклонившись, вышел так же тихо, как и зашел.

— Видишь, я была права, — победно заявила Жюли, с интересом косясь на конверт. Природное любопытство не давало ей покоя.

— Кому только пришло в голову отправлять письма в такую погоду, — недовольно проворчала Ида и, взяв конверт, перевернула его. Он был запечатан сургучом непривычного чёрного цвета и на оттиске печати отчетливо виднелись три геральдических лилии, расположенных по диагонали, из правого верхнего угла в левый нижний. Она знала этот герб. Здесь его все знали. На лице её, по-видимому, отразилось крайнее удивление, так как Жюли нетерпеливо спросила:

— Ну, что там? Очередные выражения нетерпения от папиных кредиторов?

Ида ответила на это несколько язвительное замечание лишь грозным взглядом и потянулась за ножом для бумаг, коих в доме было больше, чем нужно, что позволяло находить их во всех комнатах, и достала письмо.

Каждое слово было выведено чётко и с невероятным каллиграфическим искусством. Отправитель наверняка потратил на это произведение искусства больше получаса. Каждая заглавная буква была украшена вензелем, и весь текст смотрелся настолько изящно, что содержание уже не интересовало. А подпись внизу, тоже украшенная какими-то плавными линиями, заставляла вообще забыть о нём. С пол минуты Ида просто сидела и смотрела в листок, разглядывая каждый вензель и еще не веря до конца, что это письмо действительно от того самого Дюрана, а затем с жадностью впилась глазами в текст.

Моник и Жюли настороженно наблюдали за ней, то и дело переглядываясь. Так письма средняя виконтесса ещё не читала.

— О боже… — прошептала Ида, улыбаясь. — Вы не поверите. Мы приглашены на Рождественский бал! И вы никогда не догадаетесь, кто его даёт.

— Действительно, куда нам, — саркастично заметила Жюли.

— Герцог Дюран! — воскликнула Ида, помахав перед сестрой листком. — Подумать только! Рождественский бал в «Терре Нуаре»!

— Не нужно было мне его вспоминать, — покачала головой Жюли, снова берясь за иголку. — Люди, которых я вспоминаю, имеют свойство тут же появляться или напоминать о себе.

— Послушай, когда ты последний раз была на Рождественском балу? — спросила Ида и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Я ещё в Париже, когда был жив отец. К тому же, меня совсем не прельщала перспектива просидеть всё Рождество в четырёх стенах этого дома! Нет, конечно, если ты не хочешь озарить своим присутствием «Терру Нуару», то я…

— Я не говорила, что я не хочу! — запротестовала Жюли, которая ничего не могла с собой поделать, чтобы устоять перед перспективой провести хоть один вечер на балу, а не в опостылевшей гостиной «Виллы Роз». Ида усмехнулась и направилась к дверям, всё ещё продолжая сжимать в руке заветное приглашение.

— Мое сиреневое платье, — неуверенно подала голос Моник, — оно не подходит для Рождественского бала. Ведь принято одеваться в светлые цвета.

Ида резко остановилась и повернулась к Моник. Несколько мгновений она стояла и молча смотрела на сестру, словно раздумывая над чем-то. Внезапно какая-то дьявольская улыбка тронула её губы, и она произнесла:

— Ты наденешь моё белое, из атласа. Придётся, правда, его немного ушить, чтобы ты случайно не вывалилась из него посередине бала.

— Можешь не благодарить, — всё с той же улыбкой добавила она, выходя из комнаты.

Моник замерла, не в силах произнести ни слова, и только хлопала широко открытыми глазами, глядя на закрывшуюся за Идой дверь. В чём же она намерена появиться сама, если так, за секунду, отдала свое лучшее платье сестре? Моник чувствовала в этом какой-то подвох, так как Ида не делала ничего просто так. А сейчас, младшая Воле была в этом уверена, Ида зла на неё за эти, как она считала, попытки заинтересовать собой Дюрана. Моник похолодела. У неё и в мыслях не было соревноваться с сестрой, но Ида до того обезумела в своём желании быть первой и единственной, что видит соперницу в любой женщине.

— И что это значит? — спросила пришедшая в себя Жюли, которая тоже не понимала этой внезапно проявившейся щедрости сестры. Моник растерянно пожала плечами.