Лоренцо бросил на него короткий косой взгляд, улыбнулся.
— Шаловливый Эрот всегда стреляет, зажмурившись, — сказал он и переменил позу, морщась от боли.
Кроули открыл рот, чтобы что-то сказать — но прикусил язык, поймав себя на странном, необычном желании… признаться. Ему впервые за свою бесконечную жизнь захотелось поговорить с человеком о собственных чувствах. Высказать их вслух, дать им оформиться в звуке, как другие воплощали их в мраморе или на холсте — или в игре лютни. Он знал, что Лоренцо поймёт, даже если не вдаваться в детали ангельско-демонического противостояния.
— Почему ты не женишься второй раз? — спросил Кроули. — Ты всю жизнь посвящаешь стихи одной женщине. Она принимает твои подарки, твои сонеты… И на этом всё? Почему?
— Потому что я люблю её, — ответил Лоренцо, будто это само собой разумелось.
— Так почему ты её не получишь?
Лоренцо склонил голову.
— Все спрашивают меня об этом. Никто не хочет понять. Для развлечения и удовольствия мне хватает других. Лукреция — моя муза. Моё вдохновение.
— Так ты не хочешь её?..
Лоренцо вздохнул, оперся рукой о каменный бортик фонтана.
— Когда предмет твоего желания близок, но недоступен, ты острее чувствуешь то малое, что тебе позволено, — сказал Лоренцо. — Прикосновение рук, оброненная лента, долгий взгляд… Возвышенная любовь ничуть не уступает плотской — но тоже требует мастерства, тонкости. Любая мелочь вонзается в тебя, как острый нож, и ты наслаждаешься ею. Я не монах, это всем известно. Но я хочу познать всякую любовь. И такую — тоже. Если Лукреция окажется в моей постели, эта острота утратится. Её сменят другие удовольствия, но этой — уже не будет. Поэтому я предпочитаю желать, но не обладать.
— Но это… мучительно? — сказал Кроули.
— Да, — с улыбкой сказал Лоренцо. — В этом весь смысл. Это мучительно. Это радостно. Невозможно сравнить горячий поцелуй любовника с единственным взглядом, брошенным и пойманным в толпе, со случайным касанием рук в церкви, с букетом цветов, перевязанным её лентой. Любовники будут меняться, а она останется неизменной. Единственной.
Кроули хмыкнул. Он никогда не думал об этом, но в словах Лоренцо была своя логика. Возможно, ему следовало бы прислушаться к ней и не метаться от невозможности получить Азирафеля — а признать, смириться — и открыть ладони тому малому, что им доступно. Разговорам, вину, прогулкам… Может быть, если он научится принимать всё это как дар, он начнёт видеть в этом особую ценность?..
Лоренцо улыбался, глядя на него. Это была улыбка человека, чьё сердце было привычно влюбляться и разбиваться, кому в радость было любое томление, потому что оно означало саму жизнь. Жизнь людей была так коротка, но они столько успевали познать!.. Наверное, именно любовь делала их жизнь такой долгой — Кроули сейчас часто казалось, что дни тащатся медленно, как улитки, стрелки часов ползут едва-едва. И он почти постоянно чувствовал биение собственного сердца. Иногда с удивлением прикладывал руку к груди и сидел так, слушая, как оно колотится.
Может быть, он прожил на Земле слишком долго, выпил слишком много вина, съел слишком много засахаренных фруктов, и понемногу начал становиться человеком?..
— Почему вы в размолвке?.. — спросил Лоренцо.
Кроули пожал плечами, взмахнул рукой, показывая, что это необъяснимо.
— Потому что… иногда так случается, — сказал он. — Тебе ли не знать.
Лоренцо улыбнулся. Осторожно поднялся, распрямил спину.
— Тогда беспокойной и лунной тебе ночи, синьор Кроули, — сказал он.
Когда его ссутуленная спина скрылась за кипарисами, Кроули пробормотал:
— Можешь звать меня Антонио.
V
— Азирафель! Азирафель, стой же ты!
Ангел не оборачивался и не останавливался.
— Нам не о чем говорить, Кроули.
— Именно здесь ты ошибаешься!..
Извилистые улицы Флоренции разбегались в разные стороны. Азирафель вышагивал, обернув руку длинным плащом, чтобы не пачкать белый подол уличной пылью. Кроули весь взмок в своём чёрном бархате под палящим солнцем, но не отставал.
— Азирафель!..
Ангел остановился, развернулся, сурово глянул на Кроули.
— Я не собираюсь с тобой разговаривать. Чего бы ты ни хотел, мне это не интересно.
Кроули почти был готов отчаяться. Упрямый ангел был за что-то на него обижен — допустим, Кроули и правда дал ему немало поводов, но именно сейчас не было времени гадать, что именно из того, что делал Кроули, вызвало у ангела такой гнев. Да, они постоянно ссорились в последнее время, и чаще всего потому, что он говорил ангелу какую-то резкость, но всё же сейчас ангел мог бы и проявить снисходительность и выслушать его.
— Дай мне минуту, — попросил Кроули, привалившись плечом к стене дома.
— У меня нет для тебя ни секунды, — ответил Азирафель. Встряхнув головой, так что локоны волной рассыпались по плечам, он отправился дальше. Может, у него была какая-то цель в городе, может, нет — может, он просто хотел вывести Кроули из себя. Что же, у него это практически получилось.
Кроули обогнал его, толкнув кого-то плечом, заступил дорогу.
— Азирафель, — умоляюще позвал он. — Азирафель. Минуту. Полминуты! Десять секунд!
Азирафель, демонстративно отвернув лицо в сторону, всё же бросил на него быстрый косой взгляд — видимо, мольба его тронула. Хотя бы чуть-чуть.
— Ты не раз говорил, что во всей Флоренции тебе рады в каждом доме. Зачем тебе я?
— Я прошу не за себя!.. — мгновенно отозвался Кроули, почуяв возможность привлечь внимание ангела.
Азирафель, едва успевший смягчиться, похолодел в лице, стремительно обошёл Кроули и отправился дальше. Двигался он, несмотря на сохраняемое достоинство, довольно быстро. Кроули бросился вдогонку. Уже на лестнице, ведущей по улице вверх, подхватил плащ Азирафеля, который тот уронил с руки, понёс его край на локте. Раз ангел не собирался останавливаться — придётся рассказывать на ходу, хотя Кроули был совершенно не рад говорить о таком вслух, на улице, полной людей.
— Ангел, это касается Пико, ты помнишь его, Джованни, граф делла Мирандола. Вы с ним ещё так прекрасно ладили — хотя разве есть кто-то, с кем ты не ладишь?.. У него крупные неприятности.
Азирафель охнул, запнулся. Кроули решил не отступать — раз ангел больше не требовал оставить его в покое, значит, стоило говорить дальше.
— Ты же слышал, его преследовала инквизиция, он бежал во Францию. Его там нашли. Он в Венсенском замке, ждёт суда. Зуб даю, что его сожгут. Азирафель!.. Слышишь?..
— Слышу.
— И что?..
Азирафель остановился.
— Мы не вмешиваемся в дела людей, — настойчиво сказал он, будто сам о чём-то просил Кроули.
— Ещё как вмешиваемся!.. — возразил Кроули, радуясь, что всё-таки удалось втянуть ангела в разговор. — И ты, и я — постоянно! Нужно вмешаться ещё один раз.
Азирафель помотал головой. Кроули, переводя дух после быстрой ходьбы, устроил поудобнее на локте его плащ.
— Это же ваши, — пояснил он. — Инквизиция. Ты мог бы… — он повёл плечами и головой в ту сторону, где примерно находилась Франция — куда-то на северо-запад. — Ты понимаешь.
— Не понимаю.
— У тебя должны быть связи в Ватикане. Ты же ангел!..
— Пико официально осуждён церковью, — вполголоса сказал Азирафель. — Чего ты от меня хочешь? Чтобы я отменил приговор?
— Ну… да?
— Абсолютно исключено. Я не могу противоречить официальной позиции церкви, я даже слово «противоречие» произносить не должен!
— Хорошо, а если — если это будет не официальное противоречие?.. — Кроули согнулся, будто хотел заглянуть ему в лицо снизу вверх. — А маленькое неофициальное… противоречьице?
— Я не буду тебе мешать, если ты сам отправишься ему помогать, — тихо пообещал Азирафель.
— Но я не могу! — воскликнул Кроули. — Венсенский замок! Я даже через порог не переступлю!
— Что там — ров с освящённой водой? — с досадой спросил Азирафель.
Кроули укоризненно посмотрел на него, вытянув губы трубочкой.
