На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина

«Не верьте фашистской лжи!» — тут же всплыло в голове предупреждение с плаката в пункте сбора бывших остработников. Сомнения раздирали на части. Она боялась того, что скрывалось за словом «фильтрация», услышанным в коридорах пункта, понимая, вся ее жизнь в Германии не подходит под стандартный случай. Чувства вины и страха только множились всякий раз, когда она думала об этом и о том, как ей следует поступить.

Больше за ужином не говорили об этом. Разговор свернул на бытовые проблемы (например, где найти материалы для ремонта поврежденного второго этажа) и на обсуждение все нарастающих слухов о предстоящей в ближайшее время неизвестной, а оттого пугающей процедуре денацификации населения Германии. После ужина Пауль попросил Лену выйти с ним из дома и посидеть на заднем крыльце, что явно означало, что он желает продолжить начатый разговор, но уже без присутствия матери.

— Я нашел работу для тебя, — сразу же начал Пауль, едва они оказались наедине с Леной. — Ты еще слаба для физического труда, поэтому мои знакомые нашли должность машинистки в гражданской администрации Фрайталя. Ты знаешь русский язык и можешь помочь нам. Нам нужен человек для связи с комендатурой и другими органами русских. Порой их переводчики недостаточно хороши, да еще акцент дает знать. Русские создают специальную комиссию, Лена, из работников бывшей администрации и немецких антифашистов. Ее цель — помочь поскорее завершить процесс искоренения нацистской идеологии и вернуться к мирной жизни.

За красивыми словами скрывалась неприятная истина. Как нехотя и с явным неудовольствием пояснил Пауль в ответ на расспросы Лены, Германии предстояло очищение от ее нацистского прошлого, причем это ожидало все сферы жизни страны — от экономической и политической до культурной. Кроме того, необходимо было выявить всех тех, кто мог помешать построить новое будущее страны — активных членов НСДАП. Выявит и убрать их со всех должностей, где они могли иметь влияние — судов, местной полиции, школ и университетов, редакций газет и журналов, которые, как ожидали немецкие коммунисты, русские разрешат печатать в скором времени, больниц и других мест.

— Лена, если ты не выйдешь на работу, то не получишь продовольственные карточки, — напомнил Пауль, заметив, что ей не особо по душе предложение. — И вполне вероятно, что русские просто вынудят тебя вступить в команды разбора завалов, потому что рабочих рук не хватает сейчас. Никто не будет думать о твоей недавней болезни. Поступай, конечно, как знаешь, но это самое лучшее предложение, за которое другие ухватились бы обеими руками.

Лена понимала это, как и то, что у нее нет иного выхода, как принять это предложение. Совсем как зимой, когда она была вынуждена работать в нацистском госпитале. При воспоминании о том тяжелом труде до сих пор по старой памяти ныли мышцы, и кожа до сих пор сохла на руках, хотя Кристль ухитрилась сварить ей жирный крем.

Пауль терпеливо ждал ее ответа, пока она сидела молча и словно что-то разглядывала на линии горизонта, где высокие холмы, переливающиеся изумрудом лесов, сливались с лазурью неба, которым уже можно было просто любоваться и не вглядываться вдаль тревожно в ожидании налета.

— Я хочу узнать о судьбе Рихарда, — произнесла Лена твердо после минутного молчания. — Последнее, что я знаю, что он был сбит над линией фронта с советскими войсками. Это значит, он может быть в плену.

— Ты со мной торгуешься? — напрягся Пауль, но она только улыбнулась в ответ на это.

— Нет, просто сообщаю, что я хочу начать его поиски. И брата. Я не знаю, как это сделать по поводу Коли, но придумаю что-нибудь. Обязательно. А пока я подам обращение по поводу Рихарда. И я бы хотела, чтобы ты позволил это сделать своей матери. Ее сердце никогда не будет спокойно, пока она не будет знать о судьбе своего младшего сына.

— Знаешь, в чем ваша ошибка? Вы, русские, слишком милосердны к врагу. И даже если не простили его, то готовы проявить к нему снисхождение и милость. Я видел это по обращению с пленными. Вижу это сейчас по отношению к гражданским. Но я не такой! Вилльям предал меня, своего брата. И пусть он не убивал меня своими руками, но он знал, что будет со мной, когда донес на меня. Этого простить я не могу.

— Даже ради своей матери?

Пауль ничего не ответил на это. Также выдержал паузу, взвешивая возможные варианты. И когда нашел тот самый, который устроил бы всех, предложил:

— Никаких официальных обращений. Я поищу знакомых, которые могут быть связаны с комитетом «Свободной Германии». У них тоже есть списки пленных. Но это займет время — недели, возможно месяцы. Не уверен, что получим быстрый ответ.

— Думаю, у меня есть время подождать, — грустно улыбнулась ему в ответ Лена. — А теперь расскажи мне про условия работы в администрации…

В начальники Лене достался бывший помощник бургомистра города, Карл Рауль Хоссман, сумевший не только удержаться в администрации, но и даже возглавить ее. Сам бургомистр в страхе перед наступающими советскими войсками застрелился, предварительно дав своей жене и трем детям крысиный яд. Помощник в отличие от бургомистра быстро понял, что только ярко выраженная лояльность новым властям поможет ему не только сохранить жизнь, но и получить доступ к хорошему обеспечению в тяжелое послевоенное время и определенную власть, пусть и меньшую, чем была у него при нацистах. Он всем старался услужить военной комендатуре и не гнушался быть льстиво-заискивающим с любыми офицерами, у которых на погонах были советские звезды, а также дарить им подарки при всяком случае. Как заискивал он перед людьми в форме, так и делал это сейчас. Он старательно исполнял любые приказы, надеясь, что эта исполнительность принесет ему плоды в будущем, и приносил подношения.

Помимо бывшего помощника бургомистра, в новой администрации городка в основном были товарищи Пауля — коммунисты, которым посчастливилось ускользнуть от преследования нацистами и не попасть в лагеря. Сам Пауль не пожелал работать на «конторской должности». Его манила медицина, поэтому он надеялся получить место в больнице, даже санитаром, лишь бы снова спасать жизни. Но это могло случиться только после того, как представители военной комендатуры — офицеры НКВД, также входящие в состав комиссии по работе с местным населением, проверят его кандидатуру и дадут свое одобрение. А так как Пауль находился в местах заключения за пределами Германии, проверка заняла достаточно времени, пока шел ответ на запрос на документы из лагеря в Польше.

Именно этим и занималась Лена. Собирала заявки от обращающихся в администрацию немцев, бывших врагов рейха, которые были заключены в лагеря, и печатала запросы на подтверждения этих заключений. Проверяла вместе с другими сотрудниками многочисленные архивы различных организаций и предприятий. Составляла списки фабрик, заводов и иных предприятий городка и окрестностей и их оборудования, которым удалось остаться невредимыми после налетов авиации союзников.

Работать со списками оборудования и материалов Лене нравилось больше всего. Потому что так ей не нужно было думать о людях, скрывающихся за каждым именем в списке, которые составляли для комиссии, и о возможной их дальнейшей судьбе. А, кроме того, в этом случае она не контактировала с офицерами НКВД, неизменными членами комиссии проверки населения, которых невольно побаивалась. Особенно капитана с фамилией, сложно произносимой для любого немца — Безгойрода. Сама же Лена произнесла ее с удивительной легкостью, чем и привлекла к себе его внимание. А может, капитана насторожило отсутствие бумаг в папке Лены с датировкой до 1943 года, когда она появилась во Фрайтале. Или ее отличное знание русского языка, пусть и с легким акцентом, который проскальзывал в речи к неудовольствию Лены.

— Признайся, фройлян, — то и дело приставал он к Лене, как бы шутя, но при этом со льдом в глазах. — Ты ведь не немка вовсе.

Когда он заявил это в первый раз, у Лены даже сердце ушло в пятки от страха. И сразу же в голове возникло слово «фильтрация», пугающее своим неизвестным последствием. Пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы изобразить на лице непонимающую улыбку.