Один из них спрыгнул на землю, открыл дверцу и опустил подножку. Все заняли места на удобных сиденьях. Далси села напротив хозяйки, а Квико запрыгнул на козлы рядом с кучером. Щелкнул хлыст, лошади тронулись, и экипаж выехал с набережной, обгоняя неповоротливые телеги, запряженные волами, управляемые возницами в соломенных шляпах, и легкие повозки, которые быстро неслись вниз по крутым мощеным улицам.
Они миновали главную улицу, выехали на окраину порта и вскоре оказались на другой улице – широкой и тенистой. По обе стороны ее тянулись сады, огороженные высокими стенами с железными решетчатыми воротами, за которыми виднелись прохладные дворики, зеленые лужайки и фонтаны. Повсюду были цветы, свисающие с оград, буйно разросшиеся на декоративных каменных горках, живой яркой гирляндой оплетающие фронтоны белых домов.
Они подъехали к внушительным двустворчатым воротам, которые открывались внутрь с помощью какой-то невидимой силы. Усыпанная гравием подъездная дорожка вилась впереди, упираясь в полукруг у основания широкой каменной лестницы, ведущей на веранду большого дома с причудливыми железными балконами и голубым мозаичным узором, украшающим фасад.
Навстречу вышел мужчина – высокий, худой и старый. Но спина его все еще оставалась прямой, словно древко копья. Он не надел шляпы, и серебристо-белые волосы ниспадали на плечи. На нем был серый сюртук, такого же цвета брюки и фиолетовый жилет, поверх которого развевались концы свободно повязанного шарфа. Когда Себастьян вышел из ландо, старик протянул руки, воскликнув:
– Монсеньор граф! Добро пожаловать, добро пожаловать! Мой дом – твой дом, как говорят в Испании!
– Дон Сантос! Как приятно снова видеть вас! – Себастьян взял его руки, тепло пожимая их.
Он вернулся к карете, и Беренис сошла, опершись кончиками пальцев на его протянутую руку. Жара текла из расплавленного неба, и она раскрыла зонтик, держа над головой. Почтенный джентльмен тепло улыбнулся ей.
– Ваша жена, монсеньор? – спросил он. Его темные глаза мерцали на благородном лице, покрытом сетью морщинок.
– Моя жена, дон Сантос.
– Для меня большая честь, графиня. Я вижу перед собой женщину, ясную как утро, с грацией лесной лани и классической красотой Аспазии Афин и Лукреции Рима. Пожалуйста, входите! – и дон Сантос повел всех вверх по ступеням, через веранду, а затем под арку, в просторный и прохладный холл.
Несколько ошеломленная таким приветствием, Беренис медленно двигалась по терракотовому полу, наслаждаясь обилием света и воздуха в величественном доме дона Сантоса. И это чувство становилось все сильнее по мере того, как он вел их из комнаты в комнату, каждая последующая из которых была красивее предыдущей, и все полны сокровищ.
Они завтракали на балконе, с которого открывался вид на великолепный сад и бухту, и Беренис никогда не видела более прекрасного зрелища. Это было совсем не похоже на Англию. Ей пришло в голову, что райский сад, вероятно, напоминал это место. Дон Сантос был джентльменом культурным и высокообразованным, дворянином старой закалки, относящейся к тем временам, когда мир еще не перевернулся вверх дном, потрясенный Великой французской революцией, в огне которой, впервые после событий в Англии 1649 года, [20] народ восстал против своего монарха и казнил его.
– И в вашей стране было нечто подобное, графиня, – напомнил дон Сантос, когда они с Себастьяном обсуждали ситуацию во Франции и правление Наполеона Бонапарта. – Парламент Карла I восстал, и началась гражданская война.
– Я немного знаю историю, сэр. Мои предки поддерживали короля и потому пострадали во время междуцарствия, которое последовало за казнью короля, – ответила она, облокотившись на стол из каррарского мрамора.
Каждая вещь в этом доме была прекрасного качества. Роскошный ленч подали на милтонском фарфоре, а вино, которым славился остров, гости пили из хрустальных кубков с золотыми ободками. Стена за балконом была облицована цветным кафелем, привезенным из Португалии – бледно-желтым, лазурным, нежно-зеленым, оранжевым – сверкающим, словно драгоценные камни в лучах яркого солнечного света. Себастьян, с его умением всегда и везде чувствовать себя свободно, прекрасно вписывался в окружающую обстановку, по-прежнему небрежно одетый в белые холщовые брюки и рубашку. Но, кажется, здесь, в тропиках, подобную одежду предпочитало большинство джентльменов.
Дон Сантос любезно улыбнулся Беренис, явно наслаждаясь обществом образованной англичанки.
– Я большой почитатель вашей родины, – сказал он, щелкнув пальцами лакею, который вошел, неся серебряный кофейник, изящные фарфоровые чашки и графин с бренди. – И в особенности ваших писателей – доктора Джонсона и, конечно же, несравненного Вильяма Шекспира. Нельзя не восхищаться глубиной его понимания человеческой натуры. Вы согласны?
Беренис кивнула, роясь в памяти в поисках какой-нибудь мудрой и умной фразы. На самом деле, она мало что читала из творений Эйвонского барда, [21] хотя видела их на театральной сцене. Воспоминания тотчас нахлынули на нее – освещенный свечами зал, щеголи в партере, великолепные дамы в ложах. Неужели это было всего несколько недель назад? Казалось, целая эпоха минула с тех пор, как Себастьян ворвался в ее жизнь, словно огненная разрушительная комета.
– Я видела игру актера Эдмунда Кина в театре на Друри-Лейн, – сказала она, обмахиваясь веером из павлиньих перьев.
– Неужели? – Темные глаза дона Сантоса светились, отчего он казался намного моложе. – Ради Бога, скажите же, какую роль он исполнял?
Беренис на мгновение задумалась, затем ее осенило.
– Ричарда III! – ответила она торжествующе. Она покажет этому противному французу, что он здесь не единственный образованный гость!
Себастьян сидел с непроницаемым выражением на красивом лице, и Беренис заметила, что его кожа стала еще темнее. «Словно цыган, – подумала она презрительно, – или какой-нибудь лудильщик, живущий на обочине дороги вместе со своей телегой, горшками и мисками…»
– Ах, как замечательно, сударыня! – воскликнул дон Сантос, всплеснув худыми и длинными руками. – Мне всегда хотелось увидеть это произведение на сцене. Наверное, самое гениальное в шедеврах Шекспира – такого рода образы!
Это еще больше подстегнуло Беренис.
– А вы читали «Ватека» Уильяма Бекфорда? – спросила она, откидываясь на спинку стула. Яркий солнечный свет, вспыхивающий на мозаичном фасаде мириадами огней, отражался на ее белом платье разноцветными мерцающими бликами.
– О да, разумеется! Странная, мистическая сказка, – ответил старый джентльмен, очевидно, наслаждаясь беседой на излюбленную тему. Он улыбнулся Себастьяну:
– А вы читали?
– У меня всегда с собой эта книга, куда бы я ни ехал, – ответил Себастьян, и Беренис со злостью подумала, что с него станется.
– Я обожаю подобные готические рыцарские романы, – вставила она торопливо, видя, что муж перехватывает у нее инициативу.
– Вы так их называете? – возразил Себастьян, принимая из рук лакея чашку крепкого черного кофе. – Я бы сказал, его трудно отнести к какому-то конкретному жанру, потому что комедия чередуется здесь со сценами восточного великолепия и жестокости во времена похождений калифа Ватека. Вы не согласны, сударыня?
– Полагаю, вы правы, – согласилась она, негодуя на себя за то, что не дочитала эту отвратительную книгу до конца, так как где-то в середине ей стало скучно, и Беренис забросила роман, увлекшись чем-то более занимательным.
Зеленые глаза Себастьяна моргнули. Он вопросительно приподнял одну бровь, и Беренис не сомневалась: он догадался, что она так и не осилила эту противную вещь. Дон Сантос был проницательным человеком, многое в жизни повидавшим; он был трижды женат и вырастил большую семью. Не нужно было быть гением проницательности, чтобы понять: не все ладно в отношениях между молодыми супругами. Как старый друг семьи Лажуниссе и крестный отец Себастьяна, выросшего у него на глазах, дон Сантос отмечал в нем качества, достойные восхищения, но и не оставался слеп к его недостаткам, главным из которых была чрезмерная гордость.
