Остальные умерли от болезней, были убиты партизанами или же погибли под Смоленском. Там русские войска опять отступили с огромными потерями после кровавой схватки, прежде чем Наполеон смог нанести им сокрушительный удар.
Тысячи солдат дезертировали, но их вылавливали и убивали русские.
Но все же в сердце французской армии сохранились отборные войска. Император держал их в резерве во время сражения под Смоленском.
На рассвете с русских позиций раздались звуки сигнальных труб, возвещавших о начале, наступления со стороны французов, и первые шеренги французских войск двинулись по неровному полю к небольшим редутам, основные же силы сосредоточились против наиболее укрепленного редута в центре поля. В день боя над полем бушевал сильнейший ветер.
Де Шавель в то утро вывел свои войска против главного укрепления, его штурмом руководил маршал Ней, один из лучших офицеров, под началом которых приходилось служить Де Щавелю. Это был человек с трудным и вспыльчивым характером. Сын бочара из Эльзаса, чья крепкая коренастая фигура и квадратное лицо с грубыми чертами выдавали крестьянское происхождение, по характеру был человеком действия, тевтонское начало которого странным образом сочеталось с французским темпераментом. Он с радостью выполнял любое приказание, каким бы сложным оно ни было, в бою был смел до безрассудства, за ним солдаты шли в огонь и в воду. Но переживая по поводу своего происхождения, он всюду подозревал неуважение или насмешку, а также не отличался особым политическим чутьем.
Де Шавель восхищался им и хорошо его понимал. Ему больше нравился обидчивый отважный генерал, чем не менее храбрый Мюрат. Только накануне вечером Мюрат спросил его, не желал ли бы он вернуться в Данциг к маленькой графине, затем засмеялся и пошел дальше. Де Шавель редко вспоминал о Валентине, за исключением тех случаев, когда он чувствовал потребность в женщине, и тогда перед ним в воображении возникало именно ее лицо и тело. Он бы отдал душу за то, чтобы держать ее в своих объятиях, но это было просто желание, а не любовь, для любви в его сердце не осталось места.
Непонятно почему, но шутка Мюрата сильно обидела его. Она неожиданно напомнила о его жене Лилиан, о том, как накануне крупных сражений он обычно писал ей длинные письма, полные любви и нежности, как будто она была для него каким-то талисманом, предохраняющим от гибели в бою. Мюрат когда-то был ее любовником, возможно, в глубине души он так и не простил его, равно как и всех остальных, кто пользовался благосклонностью его жены.
Возможно, именно поэтому ему не понравилось замечание о Валентине, и он был рад, что в этот решающий день он находился под командованием Нея, а не короля неаполитанского. У него возникло предчувствие, что это его последний в жизни бой, и он чувствовал себя совершенно спокойно. Он не боялся смерти, но и не искал ее, как когда-то, и был готов встретить ее спокойно и с безразличием. Это самое подходящее настроение для любого солдата – спокойное принятие того, что этот день будет его последним днем. Во время артподготовки он проверил своих солдат, распил бутылочку вина с майором Макдональдом. Они сдружились за последнее время и были вместе, когда получили приказ штурмовать главный редут.
Снова и снова поднимались из окопов солдаты, но яростный огонь русских отбрасывал их назад, затем противник перешел в контрнаступление. Утром началась яростная рукопашная схватка, которая продолжалась весь день, пока наконец французы не прорвали первую линию обороны, затем вторую, третью, и редут пал. Именно в последние двадцать минут штурма капитан Николаев выскочил из окопа и бросился на французского офицера, ведущего своих солдат на штурм последнего укрепления. С мгновение они стояли лицом к лицу, и Де Шавель с силой опустил руку с саблей, которая вонзилась в живую плоть, но, налетев на кость, вылетела из его рук.
За мгновение до смерти Николаев успел разрядить свой пистолет прямо в грудь противнику; Де Шавель увидел красную вспышку и почувствовал дикую боль.
К концу дня был взят редут на левом фланге, и с правого редута русские отвели свои войска, однако в результате яростной контратаки русские опять взяли центральный редут. Поздним вечером маршал Ней возглавил последнюю атаку, и редут был взят.
На израненной земле лежали груды тел, некоторые погружались в вонючую трясину болот. Тела погибших лежали и в окружающих рощицах, и среди обгорелых руин Бородино. Поле было усеяно развороченными пушками и трупами лошадей. Больше всего их оказалось на склонах холма, где располагался основной редут и сейчас развевался французский флаг. Захват этого бастиона обошелся французам в чудовищно дорогую цену, самую дорогую за всю войну.
В своем шатре Наполеон сидел склонив голову и мысленно подсчитывая свои колоссальные потери. Наступили сумерки, скрывая страшную картину сражения, и в это время по полю начали двигаться санитары и оставшиеся в живых солдаты в поисках раненых, нередко из жалости убивая тех, кого нельзя уже было спасти.
Майор Макдональд сам, вместе с санитаром обнаружил тело Де Шавеля, на котором сверху лежал труп пехотинца. Под ним был убитый русский капитан. Земля пропиталась кровью, и никто из них не стонал и не шевелился.
– Он мертв, месье, – сказал санитар, наклонившись к полковнику и дотронувшись до его развороченной груди и руки. – В него стреляли с расстояния не больше фута, а потом еще кто-то нанес ему удар саблей.
– Есть сердцебиение? Нет? – спросил Макдональд.
– Очень слабое, нет смысла вытаскивать его отсюда, – ответил санитар. – Он уже почти труп. Оставьте его, месье. Я слышу, как вон там кто-то стонет – можно я пойду туда?
– Да, иди, – сказал майор. Он наклонился и попытался найти хоть какие-то признаки жизни в неподвижном теле своего полковника. Уже почти совсем стемнело, и скоро будет невозможно пройти по полю назад, пробираясь сквозь окровавленные тела.
Повинуясь какому-то импульсу, он поднял Де Шавеля и взвалил его себе на плечи. Если он и умрет по дороге к лагерю, то это не будет иметь для майора никакого значения. Ничто не будет иметь для него значения после этого жуткого дня, когда он потерял стольких друзей и не менее трех четвертей своих солдат. Но майор не мог допустить, чтобы человек, которого он полюбил и которым восхищался во время всей этой проклятой кампании, остался гнить здесь, как дохлая собака, на покрытом грязью поле.
