Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll"

— И как же я должен буду разрываться между учебой и работой? — уже менее уверенно ответил парень. Он не мог верить отцу, но всё же тон его был всё более убедительным.

— Мне плевать. Пусть тебя хоть выгонят взашей, — мужчина отпил немного чая, сопровождая это глупой привычкой громко выдыхать и причмокивать. Похоже, он был доволен собой, но Джеймс не разделял его энтузиазма. На лице парня застыло выражение глубокой озадаченности. Он всё же убеждал себя наивно в том, что отец не мог с ним подобным образом поступить, но что если Джеймс уже достиг своего предела, перешел ту самую черту, за которую не должен был заходить, достигнув края? Что если терпение родителей и впрямь уже было исчерпано? Что если эта угроза могла оказаться не пустой?

На выходе из столовой отец разминулся с Оливером, который сломя голову влетел в комнату. Они перекинулись с мистером Кромфордом парой слов, которым Джеймс не стал внимать, глубоко погруженный в раздумья на счет слов родителя, утомившегося от его проделок.

— Хорошо, что ты ещё здесь, — Оливер занял прежнее места отца. Парень переводил дыхание, поскольку слишком торопился обнаружить брата на месте. — Я хотел попросить тебя кое о чем, — он схватил стакан с чаем и осушил сразу половину. — Через полчаса я должен встретиться на берегу с Фреей, но никак не успеваю. Пожалуйста, встреть её и сообщи о том, что я уехал.

— Неужели ты обзавелся подружкой? — Джеймс произнес шутку без прежнего задирства, с ощутимой остротой иронии, которой жалил брата во время каждого их разговора, что происходили всё реже. Оливер и сам заметил, что голос брата был слишком поникшим, но отпускать по этому поводу комментарий счел неуместным.

— Мы всего лишь друзья. Мы договорились встретиться прежде, чем я успел предупредить её о своем уезде. Я думал, это случиться не раньше, чем послезавтра.

— Почему ты не можешь ей просто позвонить? Или она одна из тех милых крестьянок, у которых не телефона? — Джеймс подпер щеку сжатой ладонью, устремив безучастный взгляд на сад за окном. Последние дни в летнем убранстве были по-своему прекрасны. Проживать их было подобно тому, как задержать дыхание, насколько только возможно, закрыть глаза и замереть в ожидании того, как всё за несколько минут либо продолжиться, либо закончиться навсегда.

— Я звонил ей. Трубку подняла горничная и сообщила, что она уже на берегу. Джеймс, пожалуйста. Разве я много о чем тебя прошу? — в голосе Оливера чувствовалось нетерпение. Джеймс перевел на парня безразличный пустой взгляд, которым нарочно дразнил брата, играя с его терпением.

— Ладно, — после выдержанной паузы ответил он. — Она хоть милая?

— Она хорошая, поэтому даже не думай ни о чем мерзком.

Вот как о нем все думали. Мерзкий, распущенный и ленивый. Джеймс никогда не отрицал того, что в действительности был таковым, но когда это признавал кто-то другой, становилось отчего-то тоскно, что он скрывал всеми силами, пряча это за ироничными замечаниями и глупыми шутками. И, тем не менее, он никогда не думал о том, чтобы быть иным, чего от него требовало окружение.

Парень не удосужился распрощаться ни с отцом, ни с братом, поскольку ему было плевать на них ровно в той же степени, что и им на него. Он знал, они не будут скучать друг за другом, а потому слезливые прощания были бы лишними. Джеймс был бы рад, если бы и мать отправилась вместе с ними, оставив его на самопопечение. Оставалась неделя перед его собственным отъездом, и парню предстояло провести её под укоризненным, вечно изучающем взглядом матери, снующей по дому, как привидение. У неё вошло в привычку оставаться в летнем домике до начала октября, пока первый осенний холод не выгонял её оттуда. Ранее скуку женщины развеивала компания Оливера, теперь же они оставались одни. И одна мысль об этом казалась ему мучительной.

К берегу он направлялся быстрым шагом. Головная боль прошла, и жажда больше не мучила. Солнце поднялось достаточно высоко. Парень шел, опустив голову вниз, поскольку оно слепило глаза и жгло каждый открытый участок кожи. Порывы ветра совершенно не спасали — дышать было нечем. Он ощущал острую нужду в ванной, поскольку вчерашний вечер давал о себе знать, но оставаться дома не хотел и минутой дольше, а потому намеревался уделить себе время по возвращению.

Полоса берега была протяжной, поэтому Джеймс упрямо двинулся вперед, намереваясь передать девушке весть от брата, а затем быстрее вернуться обратно, позабыв об отце и его дурацких угрозах, что никак не шли у него из головы с тех самых пор, как были озвучены.

Он снял обувь и закатал штанины. Ему не нравилось чувствовать разгоряченный песок под ногами, да и в целом как тот застревал между пальцами ног, а затем оставался повсюду — на одежде или в обуви. Пляжи в целом не во многом его вдохновляли. Он провел в Сент-Айвсе уже своё третье лето, а близ моря прогуливался, наверное, только в восьмой раз. Благо тому, что с утра пораньше людей здесь не было. Подтягивались все обычно к обеду ближе, а потому обнаружить одинокую фигуру девушки, взобравшейся на перевернутую лодку, оказалось не так уж затруднительно.

Воздух был полон морской соли. И хоть солнце жгло всё так же нещадно, ветер срывающейся время от времени обдавал большей прохладой, нежели где-нибудь ещё. Синяя полоса моря растянулась в бесконечность. Вода ловила солнечные блики и превращала их в сияние. Небесный простор занимали собой чайки, крики которых вторили шуму моря.

Спрятав одну руку в карман, когда во второй сжимал обувь, он уже менее торопливо двигался в её направлении. Черты лица девушки обретали всё большей четкости, но чем ближе Джеймс был, тем меньше её узнавал. Она сидела, обхватив ладонями шею, и парню на миг показалось, что она душила себя в яростной порыве. Он не мог заметить того, что она сжимала с силой кожу, оставляя на ней красные отметины в виде полумесяцев. Её тело содрогалось под аккомпанемент тихих всхлипов, что рассеивались среди крика чаек и шума моря. Лицо у неё всё покраснело, а губы она кусала так яростно, сдерживая в себе громогласный крик, что те, казалось, ещё немного и начнут кровоточить.

— Ты должно быть Фрея, — бросил небрежно Джеймс, обращая к себе внимание девушки. Его появление её немного взволновало. Она отпустила шею и принялась яростно тереть лицо ладонями, отчего красные круги вокруг глаз становились ещё заметнее.

— Где Оливер? — она зыркнула на него с нескрываемой недоброжелательностью, будто это он стал причиной её крокодильих слез.

— Ему пришлось уехать. И он просил меня передать, что не сможет с тобой сегодня встретиться, — Джеймс принялся рассматривать девушку, находя её лицо внезапно знакомым. В то же время оно совсем не вписывалось в те круги, где обитал парень. Конечно, он не мог помнить всех, но дело было вовсе в другом. — Похоже, дела твои совсем плохи, — стоило Джеймсу приземлится рядом, как она подскочила с места, как ужаленная.

Ветер подхватил край красной юбки, но Фрея успела придержать её, тем не менее, это позволило ему по привычке смерить её любопытным взглядом. Ничего необычного в ней не было, вот только глаза парня остановились на оголенных лодыжках. Костяшки выпирали из-под кожи, на правой ноге вверх до середины икры тянулся розовый бугристый шрам.

— Спасибо за сообщение, но тебе лучше уйти, — она продолжала стоять лицом к морю. Голос её рассекался громкостью волн, накатывающих в ритмичных приливах и отливах. И всё же Джеймс заметил, как тот дрожал, надломленный внутренним потрясением. Он забыл о том, как намеревался уйти почти сразу.

— Дай-ка угадаю. Тебя бросил парень? — Джеймс нарочно подливал масла в огонь, стирая с памяти утренний разговор с отцом. Подобные игры его забавляли, хотя обернись разговор против него, парню нравилось бы это куда меньше. И хоть голос его по-прежнему звучал немного устало, Фрея не могла заметить этого, ослеплена собственным переживанием, одолевающем её без всякого сопротивления.

— Не совсем, но что ты смыслишь в любви, чтобы я тебе о ней рассказывала? — она чуть обернулась к нему, но лицо продолжала закрывать копна вьющихся светлых волос. В них же застрял соленый морской воздух, отдающий едва ли спасающей свежестью. Солнце продолжало оставлять красные отметины на его безупречной бледной коже. Парень подушечками пальцев притронулся к отрытому участку на шеи и зашипел от боли. Ожогов ему было не избежать.