Без ума от леди - Джеймс Элоиза

– Господи, – выдохнула она. – Какая же ты чудесная.

– Няня говорит, что она ужасная кокетка, – буркнула Джози.

– Что ж, – произнесла Генриетта, тяжело выпрямляясь с ребенком на руках, – полагаю, мне стоит согласиться с вашей няней. Аннабель кажется такой дружелюбной с незнакомцами вроде меня. Леди постарше вела бы себя более сдержанно, не так ли? – Одарив Джози улыбкой, Генриетта медленно направилась в сторону гостиницы, молясь, чтобы ее больное бедро выдержало вес, так как Аннабель оказалась значительно тяжелее, чем могло показаться на первый взгляд.

– Аннабель позволяет себе много такого, что мне никогда и в голову бы не пришло, – заметила Джози.

– Да уж, могу себе представить, – произнесла Генриетта, стараясь внимательно смотреть под ноги. Ведь споткнуться на булыжной мостовой ничего не стоит, и ей было даже страшно представить, что будет, если она уронит малышку.

– Например, меня никогда не тошнит.

– Не сомневаюсь. – Впереди блеснул покрывавший мостовую ледок, и Генриетта крепче прижала к себе ребенка.

– Такое случилось всего один раз – в прошлую Пасху. Няня Пивз сказала, что я съела слишком много засахаренных слив на ужин. Все это, конечно, совершенная неправда, так как слив было всего семь. Вы же не думаете, что это слишком много, верно?

– Совершенно верно.

– А вот Аннабель…

Однако уже в следующую секунду Аннабель решила подтвердить слова сестры о пагубной склонности срыгивать. Генриетта как раз сумела обойти глубокую выбоину в тротуаре и остановилась, пропуская запряженный четверкой коней экипаж, чтобы перейти на другую сторону улицы, когда Аннабель издала странный звук, напоминающий сухой кашель.

– Берегитесь, – крикнула Джози, хватая Генриетту за подол.

Генриетта озадаченно посмотрела на девочку.

– Все в полном поряд… – начала она.

Однако в этот самый момент Аннабель вырвало, и по спине Генриетты заструилась горячая жидкость, моментально впитавшаяся в ткань платья, которая уже в следующую секунду стала отвратительно липкой и холодной.

Девушка машинально отстранила от себя Аннабель и тем самым совершила фатальную ошибку: как выяснилось чуть позже, желудок ребенка опорожнился не до конца. Струя частично свернувшегося молока ударила Генриетту в грудь и стремительно потекла вниз. Девушка вздрогнула от отвращения, но все же сумела удержать малышку.

До нее словно сквозь туман доносились крики Джози, в то время как Аннабель сморщилась и пронзительно взвыла.

– О, солнышко. – Генриетта инстинктивно прижала малышку к своему мокрому платью и принялась ее баюкать. – Все хорошо. Не плачь. У тебя болит животик? Ну не плачь, пожалуйста.

Она продолжала поглаживать девочку по спинке, и та вскоре затихла и положила голову ей на плечо.

Сердце Генриетты сжалось от тоски и нежности при виде маленькой лысой головки и крошечного розового ушка. «Я просто обязана что-то сделать, – подумала она. – Раз меня настолько опьянило желание иметь ребенка, что я готова восхищаться существом, только что срыгнувшим свой завтрак на мой лучший наряд, значит, я постепенно схожу с ума».

Джози принялась нетерпеливо приплясывать.

– Ей жаль! – кричала она, и ее голос едва не сорвался на визг. – Ей очень, очень жаль!

– Мне тоже, – с улыбкой ответила Генриетта. – Хорошо, что я сделана не из сахара и потому не растаю.

Отражавшаяся на маленьком личике Джози тревога отчасти рассеялась.

– Она испортила ваше красивое платье, – сказала девочка, подойдя ближе и легонько коснувшись пальцами прогулочного наряда Генриетты бледно-янтарного оттенка. – Няня говорит, что Аннабель должна уже прекратить так делать. В конце концов, ей почти год, и она научилась пить из чашки. Но у нее никак не получается остановиться. Наверное, она просто не знает как.

– Полагаю, ты права, – кивнула Генриетта, прижимая к плечу маленький сырой комочек. – Думаю, нам нужно поскорее отыскать вашу няню, поскольку Аннабель необходимо переодеть.

Однако Джози покачала головой.

– Нет, нет. Она не станет ее переодевать. Няня Пивз говорит, что нужно носить мокрое платье до тех пор, пока оно не высохнет. Иначе Аннабель никогда не поймет, что нужно перестать срыгивать.

Генриетта прищурилась.

– Что?

Джози повторила все вышесказанное, а потом добавила:

– Не могли бы мы просто присесть и подождать, пока платье высохнет? Тогда няня не узнает, что Аннабель снова вырвало, и не станет ее шлепать. Ведь Аннабель очень не любит, когда ее шлепают.

– Значит, я не ослышалась, – произнесла Генриетта. – Я не позволю вашей няне бить Аннабель, и я намерена немедленно сменить малышке одежду. А еще я собираюсь поговорить с вашей няней. И отцом. – Генриетта протянула девочке свободную руку, и та, без колебаний ухватившись за нее, посеменила рядом с Генриеттой к гостинице.

Они принялись осторожно подниматься по ступеням, когда на пороге возник дородный мужчина.

– Леди Генриетта! Какое удовольствие видеть вас снова!

– Добрый день, сэр. Как поживаете вы и миссис Гиффорд?

– Спасибо, хорошо, леди Генриетта. Я передам жене, что вы о ней справлялись. Но что это за?.. – Он кивком указал на ребенка. – Ребенок явно слишком тяжел для вас. Чей он?

– Мне ничуть не тяжело, мистер Гиффорд, – солгала Генриетта, хотя нога почти перестала ее слушаться. И если она не поставит Аннабель на землю в ближайшее время, то начнет заваливаться на один бок, как корабль во время шторма. Она крепче прижала девочку к себе.

– Я надеялась, что вы расскажете мне, чьи это дети. Я нашла их, когда они бродили по улице. Джози, ты…

В этот момент Гиффорд бросил взгляд на девочку, и его лицо просветлело.

– Это же одна из малышек мистера Дарби. Он снимает здесь номер с отдельной гостиной. Как вам удалось выбраться из гостиницы, юная леди?

– Мне бы хотелось поговорить с мистером Дарби, – решительно произнесла Генриетта. – Я так понимаю, он в номере с голубой гостиной, мистер Гиффорд? Я также намерена побеседовать с няней девочек.

Хозяин гостиницы поспешил пройти вперед через резную арку, ведущую вглубь помещения.

– Видите ли, миледи, их няня уехала.

– Уехала? – Генриетта остановилась посреди узкого коридора. – Полагаю, это объясняет, почему девочки бродили по Хай-стрит без сопровождения.

Закивав, мистер Гиффорд распахнул дверь голубой гостиной.

– Уехала совсем недавно, никого не предупредив и прихватив с собой все свои пожитки. Заявила, будто не соглашалась на отъезд из Лондона и вообще не любит путешествовать. Прямо-таки разрыдалась. Мол, дети просто невыносимы, сводили ее с ума и всякое такое.

По мнению Генриетты, няня сама являлась настоящим воплощением зла, судя по бесхитростному рассказу Джози о склонности сестры к срыгиваниям и о мокрых платьях. Малышка же весьма некстати задремала у нее на плече, совершенно не обращая внимания на насквозь промокшее платьице. Девочка могла подхватить воспаление легких. Более того, каждому, кто хоть раз прочитал «Правила и наставления по надлежащему воспитанию детей» Бартоломью Батта, подчеркивающего, что няня может оказать существенное влияние на всю дальнейшую жизнь воспитанника, стало бы ясно, что отец Аннабель проявил возмутительное легкомыслие, наняв для присмотра за детьми столь злобную и безответственную особу.

– Проходите, леди Генриетта, а я пока принесу вам горячего чаю. Наверное, нелегко было нести этого ребенка через всю улицу.

– Большое спасибо, мистер Гиффорд, – ответила Генриетта, входя в комнату. – Мне вполне достаточно и стакана воды.

Пол пустой гостиной устилал голубой ковер, простиравшийся до самых окон, выходивших на центральную площадь деревушки Лимпли-Стоук. Генриетта обернулась, чтобы осведомиться о местонахождении отца девочек, но мистер Гиффорд уже раскланивался перед переступившим порог гостиной джентльменом.

Глава 3

Муки скорби

Первой мыслью Генриетты было то, что ей явился сам греческий бог. Но не напыщенный и распутный, какими их принято считать, а исполненный благородства, с лучащимися умом глазами. Но раз уж этот незнакомец и был богом, то наверняка покровителем портных, ведь еще ни разу в жизни Генриетта не встречала более элегантного джентльмена. Вместо темно-коричневого костюма, какие большинство мужчин предпочитали надевать в дорогу, он облачился в двубортный сюртук с бежевыми лацканами и бледно-желтые панталоны. А резные голенища начищенных до блеска сапог поражали воображение. Картину довершал отороченный кружевом шарф, завязанный замысловатым узлом.