Усобица триумвирата (СИ) - "AlmaZa"

- Пойду, распоряжусь насчёт обеда, - сказала она и двинулась на выход. Мария поднялась:

- Давай я, княгинюшка!

- Не стоит, я сама, ты читай!

Её угнетало нахождение в четырёх стенах. Когда рядом был Святослав или только дети, то ничего страшного, время пролетало незаметно, весело, легко. Но теперь, когда она в Чернигове стала княгиней, положение обязывало вести себя подобно Гертруде в Киеве, окружать себя боярынями, чтобы уважить и заодно не упустить их настроений или важных сплетен. Впрочем, великая княгиня в Киеве вряд ли думает о подобном, женщины у неё в светлицах только рукодельничали да молились, прерываясь на обсуждение чадушек, хворей и церковных служб. А Киликия с детства была допущена отцом к его торговым делам, она училась подсчитывать, управляться с товаром и договариваться с покупателями, помогая братьям. Но с тех пор, как вышла замуж, ей это вовсе не пригодилось. Однако как бы ей хотелось заниматься чем-то, помогать и Святославу, а не праздно сидеть в тереме! Скука и томление духа. Скука, скука!

Брат написал ей, что дома всё хорошо, что у него родилась недавно дочь – третий ребёнок, что отец с самым старшим братом отправились в Каппадокию, закупиться на тамошних рынках. Закрывая глаза, Киликия представляла эти жаркие земли, где росли вечнозелёные деревья, каких здесь не бывает, где круглый год у всех были свежие персики, виноград, финики, где на подносах лежали россыпи миндаля и кунжута. Каменистые горы, пыльные дороги, неустанно катящиеся куда-то груженые телеги, плеск волн. И грело, опаляло солнце. Там от него хотелось укрыться, а тут тянуло ловить каждый момент тепла. Ей нужно было ответить брату, и она вошла в княжеские покои, где лежали письменные принадлежности. Ей встретился Алов, как раз прощавшийся с одним из бояр. Тот поклонился княгине и ушёл.

- Случилось что, княгиня? – озаботился воевода Святослава.

- Да нет, я письмо шла написать. – Посмотрев назад, в сторону выхода, Киликия произнесла: - Глебу так нравится компания Всеслава!

- Скагул за ним приглядывает, - заверил верный воин и, поняв что-то во взгляде женщины, развёл руками: - Но его компания не нравится тебе?

- Он… ведёт себя не так, как здесь принято. И я боюсь, как бы люди не стали судачить насчёт дружбы с язычником.

- Святослав Ярославич считает, что так лучше.

- Как?

- Водить дружбу с полочанином.

- Да, я знаю. Но мне неуютно с таким гостем. Может, я стала суеверной?

- Они завтра уезжают, княгиня.

- Правда? Добрая весть, - Киликия почувствовала, как свободно выдыхает. Всеслав уезжает! И его тёмная спутница, при которой он ведёт себя, будто не супруг ей, тоже. Нейола не нравилась Лике даже больше, чем Всеслав. Почти безмолвная, она смотрела на всех, испепеляя глазами, словно в воображении сжигала каждого. И вся свита их, от которой исходил псиный дух – странные люди! И вовсе уже не из-за отсутствия щетины на лицах. Какие-то не такие они были, как здешний народ. Их белоснежные улыбки напоминали оскалы, хоть и были красивы.

Написав письмо брату, Киликия запечатала его и отдала Алову, попросив отдать купцам, когда те двинутся в Киев. Ступив на лестницу, чтобы наконец пойти в кухни и распорядиться об обеде, княгиня встретила Альвхильд.

- Не видела тебя сегодня, где это ты с утра пропадаешь? – улыбнулась, вовсе не ругаясь Лика, но девушка вспыхнула, покрывшись краской стыда, и потупилась:

- Я… я… я гуляла…

- Что с тобой? Я вовсе не злюсь и не собираюсь тебя отчитывать, - Лика погладила её по плечу, показывая, что говорит искренне: - Я бы на твоём месте тоже предпочла гулять, а не сидеть с нами! Пока лето и такая чудесная погода, лучше наслаждаться ею!

- Да, княгиня, - поклонилась она и шмыгнула дальше. Посмотрев ей вслед, женщина пожала плечами и отправилась по своим делам.

На следующий день полочане действительно простились со всеми и, поблагодарив за кров и пищу, хорошей рысцой направились прямиком на север, в свои холодные, дремучие и болотистые земли, лежащие на середине пути к Новгороду. Киликия возрадовалась, но расслабиться ей удалось всего на несколько часов. Поздним вечером, сбившийся с ног Алов со старшими сыновьями, отроками и гридями пришёл к ней и сказал, что Альвхильд пропала и никто не знает, куда она подевалась.

Ростов

Святослав с Перенегом и небольшой дружиной добирался больше трёх недель до новой вотчины братанича. Почти две из них поднимались они по Днепру. В Смоленских землях не стал князь заглядывать к Вячеславу, чтобы не задерживаться. Потом волоком, по проторенному сквозь лес пути ехали они до Волги, а там, вниз по течению, сплавились к Ростову.

И вот, стоял он перед Ростиславом, единственным сыном своего старшего брата, покойного Владимира, и смотрел будто бы в знакомые глаза. Юноше исполнилось шестнадцать, но был он высок и широкоплеч, выглядел взрослее.

- Ну, здравствуй, Ростислав! – поклонился слегка Святослав. Племянник ответил ему незначительным кивком, какого не подобало отвешивать стрыю[1]. Поняв, что настроения тут далеко не мирные, и обида живёт в сердце лишенного Новгородского стола Ярославова внука, едва не скрипящего зубами в ущемлённой гордыне, черниговский князь посмотрел за его спину, где стояло трое: двое зрелых мужей, одного из которых Святослав знал, и почти безбородый ещё, как Ростислав, молодец. – Ну, здравствуй, Вышата, - поклонился князь знакомцу, сыну того самого Остромира, что написал претенциозное письмо Изяславу, будучи новгородским посадником.

- Здравствуй, Свят, - ответил тот ему более учтиво, нежели братанич. Но не удержал язвительности: – Или тебя теперь князем лучше величать? Какими судьбами выбрался ты в наши края? В такую неведомую даль!

«Вот кто науськивает Ростислава, - подумал князь, - не стал бы юноша сам отваживаться на злобу против стрыев! Эх, Вышата, Вышата, а ведь вместе ходили на Царьград! Ты, я, Владимир, царствие ему Небесное! Хотя рыба гниёт с головы и, скорее всего, первым зачинщиком является старик Остромир, которому не дают покоя почести пращуров».

- Не такая уж и даль, - слукавил Святослав, опуская длительность пути, который пришлось преодолеть, и пропуская мимо ушей замечание об обращении, - да и, смотря откуда глядеть. У вас Булгария[2] под боком! Я ехал через город от пристани, людно и такие купцы ходят, каких я в Киеве не видал!

- И что же с того, Свят? Али вы хотели совсем в глушь нас услать?

- То-то и оно, Вышата, что никто не усылал вас. Ростов – славное и богатое место…

- Населённое сплошь чудью[3]! – хмыкнул воевода.

- А чем тебе чудь не люба?

- А ты сам оставайся, поживи бок о бок с этими дикарями.

- Надобно будет – останусь и поживу, - прекратил Святослав угодничать, памятуя, что Вышата уважает только силу, и чем более грозным он сделается, тем скорее они достигнут понимания. – Ростислав, ты уже муж и воин, тебе и престало оборонять неспокойный край, за которым лежит неведомое. Возникнет опасность – и я плечом к плечу с тобой встану и буду здесь столько, сколько потребуется! И ты, Вышата, опытен в боях, потому и доверено вам в этой земле порядок держать.

- Ты, Свят, басен мне не расказывай…

- Я с братаничем приехал говорить, а не с тобой, воевода. Будь же ласков ему дать слово.

Ростислав, растерявшись, посмотрел на дядьку-воспитателя. Потом на другого. Повернулся к стрыю.

- Чего ты хочешь от меня услышать, Святослав Ярославич? Вышата сказал тебе всё.

- Ты недоволен бытием здешним?

- Мне от отца Новгород достался. По какому праву отобран он у меня?

- Да ещё кому отдан! – подлил масла второй дядька. – Ублюдку Изяславову!

- Порей! – шикнул на того Вышата. Святослав напряг память и припомнил это имя. Да, он тоже был воеводой Владимира.

- Ты наше общее право знать должен, - спокойно сказал черниговский князь племяннику, - престолы занимают все по очереди…

- Тогда Новгород должен был занять ты! Или Всеволод. Почему Мстислав? Он младше и… вот именно что, Порей правду сказал…