Под голубой луной - Уильямсон Пенелопа

Прошедшие годы отнюдь не смягчили суровых черт его лица, но он по-прежнему был поразительно красив. Любой нормальной женщине захотелось бы посмотреть на него еще раз. И еще, и еще…

А Джессалин даже один-единственный взгляд доставил ужасные мучения. И все же она не смогла бы отвести глаза, даже если бы весь мир вокруг нее вдруг провалился в тартарары. Лицо загорелое, длинные темные волосы, шляпа с высокой тульей… Он приподнял голову, вглядываясь в лошадей на старте, и Джессалин заметила, что слева под полями шляпы что-то ярко сверкнуло. Позднее она рассмотрела, что это было маленькое золотое колечко, продетое в мочку уха. Он не изменился. О нет, совсем не изменился… Все такой же позер, любящий дразнить людей. «Полюбуйтесь – вот он я, истинный Трелони во всей своей красе. А кому не нравится, пусть отправляется к черту». Джессалин понимала, как сильно шокирует великосветских дам пиратская сережка в ухе пэра Англии.

А потом случилось неизбежное. Трелони повернул голову, и их взгляды встретились. Он смотрел на нее очень долго, и в какую-то минуту Джессалин показалось, что он сейчас уйдет. Однако новоиспеченный граф Сирхэй передумал и направился к ней.

И двигался он совсем как прежде – как ленивый кот – плавно и грациозно, несмотря на легкую хромоту. Нет, он не изменился. Совсем не изменился.

«– Если я когда-нибудь женюсь, то на женщине, а не на тощей рыжеволосой девчонке, только что закончившей школу. Это будет богатая, хорошо воспитанная дама, а не провинциальная мисс, у которой за душой и двух фасолин нет.

– Я ведь люблю тебя.

– Тем хуже для вас, мисс Летти, потому что я вас не люблю».

Воспоминания о том, давнем унижении всплыли в памяти с такой отчетливостью, словно это было вчера. Она положила к его ногам свое сердце, а он перешагнул через него и пошел прочь. Наверное, она казалась ему тогда страшно забавной – странноватая глупышка, вечно попадающая в разные истории. Как он, должно быть, хохотал, вспоминая смешную девчонку, которая то падала с утеса, то проваливалась в шахту, то умоляла его жениться на ней. Глупая маленькая провинциалка… Но как же она его любила! И как же ненавидит его сейчас!

Первым побуждением Джессалин было повернуться и убежать, но она заставила себя гордо выпрямиться и дождаться его приближения. В то лето он безжалостно растоптал ее гордость, но сейчас она закуталась в нее, словно в перелицованное старое пальто. Когда он подошел совсем близко, Джессалин гордо приподняла голову, подобрала тяжелую полу своего светло-коричневого редингота и величественно проплыла мимо оторопевшего Трелони.

Мимо, едва не сбив ее с ног, промчался лакей в красной с золотом ливрее. Оглянувшись по сторонам, Джессалин с ужасом обнаружила, что попала в толпу несущихся куда-то лакеев. Очевидно, хозяева, которым наскучило ждать старта, решили развлечься соревнованиями, чей лакей резвее.

Один из лакеев – толстяк в пурпурной, вышитой серебром ливрее и в съехавшем набок парике – сильно отстал от остальных. Хозяин, ехавший шагом, прикрикнул, чтоб тот пошевеливался. Лакей, пыхтя как паровоз, попытался ускорить бег, но споткнулся и упал в лужу, подняв целый фонтан грязи, большая часть которой попала на платье Джессалин. Сбитая с толку, в промокшем грязном платье, она так и застыла на месте, совершенно не представляя, что же делать дальше. Но тут сильная рука подхватила ее под локоть.

– Не верю своим глазам – да это же мисс Летти? И, как всегда, в самом центре событий. Не знаю почему, но мне всегда казалось, что если я когда-нибудь встречу вас, то именно там, где вы, по идее, никоим образом не должны были бы оказаться.

Джессалин судорожно сглотнула. Язык будто прилип к небу и упорно не желал поворачиваться. Над высоким крахмальным воротничком и красиво повязанным галстуком его лицо казалось удивительно красивым. А темные глаза… от них, как и раньше, перехватывало дыхание. И сурово сжатый рот все такой же. Рот, который она когда-то целовала…

– То, почему я здесь оказалась, как раз вполне объяснимо, – наконец заговорила она, с радостью убедившись, что голос звучит уверенно и не выдает смятения, которое царило в ее душе. – Сегодня бежит моя лошадь, Голубая Луна. И я, естественно, пришла посмотреть, как она выиграет скачки, мистер… О, простите ради Бога, но, хотя ваше лицо кажется мне знакомым, я никак не могу вспомнить вашего имени. Впрочем, нет, вспомнила. Трелони. Лейтенант Трелони.

В темных глазах вспыхнул гнев. Но буквально через несколько мгновений лицо Трелони снова превратилось в непроницаемую маску.

– Во-первых, теперь меня зовут лорд Сирхэй. А во-вторых, Джессалин, ты чертовски хорошо помнишь, как меня зовут. Зачем же этот балаган? Раньше ты не играла в такие игры.

– О, мне попался замечательный учитель. – Джессалин снова подобрала юбку. – Примите мои соболезнования по поводу смерти вашего брата, милорд. А теперь, если вы меня извините…

Она не успела сделать и двух шагов, как он снова оказался перед ней, загораживая дорогу. Тонкие губы искривились в надменной улыбке.

– О нет, мисс Летти, я не извиню вас. По крайней мере, не раньше, чем мы обменяемся еще двумя-тремя банальными фразами. Вы же еще не спросили, как я поживаю. Я вам отвечу: «Вполне терпимо», – после чего, в свою очередь, поинтересуюсь, как поживаете вы.

Джессалин широко распахнула глаза и постаралась придать своему лицу самое простодушное выражение.

– Прошу прощения. Я совсем не хотела обидеть вас. Просто мне казалось, что вас вряд ли интересует состояние моего здоровья… Ведь меня-то ваше здоровье не интересует совершенно.

Он наклонился к ней так низко, что Джессалин могла разглядеть каждую пору, каждый волосок на худом, смуглом лице.

– А вот здесь вы заблуждаетесь, мисс Летти, – проговорил он бархатистым голосом, слегка растягивая слова. – За последние пять лет я очень много думал о вас.

– Я тоже думала о вас, милорд. Первое время. Но потом поняла, что вы были правы – мы совершенно не подходим друг другу. И я стала думать о другом.

Джессалин ожидала чего угодно, но только не этого… Трелони весело расхохотался.

– Замечательно! – воскликнул он. – Просто чудесно. Меня разложили по полочкам, выпотрошили, как рождественского гуся, проткнули насквозь, как подушечку для иголок, вывернули наизнанку, как… как… О Господи! Простите меня, мисс Летти, но у меня, кажется, закончились метафоры. Я ведь разговариваю с мисс Летти. Или, может быть, мне теперь следует называть вас по-другому? Например, миссис Респектабельность? Или миссис Зануда?

Джессалин уже готова была рассказать ему о своей помолвке с Кларенсом – пусть поймет, что она сумела преодолеть унижение, которому он подверг ее. Но тут их взгляды встретились. В его темных глазах пылал знакомый огонь, и Джессалин почувствовала, как вновь учащенно, как будто желая выпрыгнуть из груди, забилось ее сердце, словно не было этих пяти лет.

Как же она ненавидела его за эту власть над нею! В пять минут рухнули все барьеры, которые она так тщательно воздвигала в течение пяти лет.

– А ты выросла, малышка.

Выросла… Да, ей и впрямь следует помнить о том, что она теперь молодая женщина, а не наивная босоногая девчонка, которая пять лет назад так глупо себя вела. Редингот скрывал по-прежнему стройную, но уже чисто женскую фигуру, а аккуратно перевязанные лентой волосы были убраны под шелковую шляпку. Но несмотря на все перемены, шевелюра оставалась рыжей, а рот по-прежнему был слишком велик для ее лица.

«Если я когда-нибудь женюсь, то женюсь на женщине, а не на тощей, рыжеволосой девчонке, только вчера закончившей школу…»

Джессалин почувствовала, что внутри у нее сжимается тугой комок. Скорее прочь… Она должна уйти отсюда прежде, чем…

Но не успела она сделать шаг в сторону, как Трелони подхватил ее под руку и повел к белым маркерам, обозначавшим финишную прямую. Он лишь слегка поддерживал ладонью ее локоть, но Джессалин казалось, что его пальцы оставляют отметины даже на кости.