Принц полуночи - Кинсейл Лаура

Сердце Ли так заколотилось, что она была убеждена — голос ее дрогнет, когда она заговорит. Но ей не пришлось говорить. На кровати показался Сеньор, он уселся и с отвращением поглядел на мистера Пайпера. Он пробежал рукой по лицу.

— Сколько мне заплатить, чтобы вы наконец исчезли?

— Тридцать гиней, — сказал Пайпер с готовностью.

— Тридцать гиней, — с брезгливостью повторил С.Т, Он сбросил ноги с постели, натянув на себя простыню, и вдруг издал такой стон, что даже Ли ощутила прилив тревоги.

— Столько стоит моя лошадь, — упрямо повторил мистер Пайпер. — Они грозят конфисковать лошадь.

— Я даже не помню, о какой лошади идет речь, — промычал Сеньор, прижимая руку к животу. — О, черт, как же мне плохо.

— Сэр, у меня есть свидетели, которые с удовольствием дадут показания. Я должен настаивать на возмещении ущерба. Я не хотел бы делать официальное заявление в суд, но…

— Возьмите, — Сеньор несколько раз тяжело сглотнул. — Возьмите и уходите, оставьте меня в покое.

Он поглядел на Ли с беспомощным выражением. Какой же он мошенник! Она почти сама поверила в его утренние страдания. Пока он сидел на краю кровати, испытывая мучения, она искала в кошельке деньги. Пальцы ее касались и улики — бриллиантового ожерелья. Наконец она отсчитала столько банкнот Рая, которые соответствовали тридцати одному фунту, затем добавила четыре кроны серебром.

— И оставьте себе свою проклятую кобылу, — пробормотал Сеньор. — Мне эта скотина не нужна.

— Я так сожалею о причиненных вам неудобствах, мистер Пайпер, — сказала Ли совершенно искренне. — Неужели они на самом деле забрали вашу кобылу?

Он рассовал банкноты по карманам куртки.

— Еще нет, мэм. Они сперва хотят поговорить с вашим мужем. Я предупредил вас. Советую вам, мадам, привести сначала его в нормальное состояние, и надеюсь, он больше не станет выкидывать глупых шуток с лошадьми честных джентльменов!

Сеньор наклонился, издав стон боли, Ли стремительно повернулась к нему, а два визитера поспешили выйти.

— Я пришлю вам укрепляющего снадобья, сэр, — сказал в дверях владелец трактира.

— Пришлите паромщика, — прохрипел Сеньор, не поднимая головы. — Вспомнил что прошлой ночью что-то с паромщиком…

— Очень хорошо, мистер Мейтланд. Я немедленно пошлю за ним. А затем он даст показания констеблю, если это будет вам полезно.

Дверь закрылась. Ли остановилась, рука ее лежала на спинке кровати. Ей казалось, что ноги у нее вот-вот подкосятся.

Сеньор снова лег на постель, закинув руки за голову. Губы его искривила гнусная усмешка.

— Вот ужас-то, — пробормотал он, — давиться каким-то снадобьем, когда я сейчас с большим удовольствием съел бы свиную колбасу. Ты конечно же, и не подумала, чтобы побеспокоиться о завтраке?

Она глубоко вздохнула:

— Ты и в самом деле пил с паромщиком?

— К сожалению, нет. Прошлой ночью я разбойничал на большой дороге верхом на лошади в белых чулках. Какая неудача — эти чулки! Будем надеяться, что моя широта оказалась весьма уместной.

Ли наклонила голову:

— А если нет?

— Тогда они повесят меня, Солнышко.

Они прижала его руки к своим вискам.

— Не надо слишком беспокоиться, — сказал он с легкостью. — Я буду отстаивать невиновность до последнего вздоха.

Ли отошла к окну.

— Я вряд ли смогу к этому легко относиться. Некоторое время стояла тишина. Она смотрела через окно во внутренний двор. Кровать скрипнула.

— Не вставай, — сказала она испуганно. — Вдруг войдут?

— Ну что же, значит, они увидят, что я встал на ноги, дорогая, только и всего. Пожалуйста, веди себя поспокойнее. А то я уже весь трепещу.

Она закрыла глаза, прислушиваясь, как он ходит по комнате, как одевается, сжатыми кулаками она оперлась на подоконник. Ее мысли вновь и вновь вращались вокруг случившегося. Ворвутся ли сюда за Сеньором, чтобы скрутить его или будут вежливы, начнут задавать незначительные вопросы, пытаясь подловить его? Она представила его в кандалах, и у нее возникла нелепая мысль — выбросить ожерелье в окно. Это ожерелье — цепь. Она почувствовала себя волком на цепи.

Когда к ней подошел Сеньор, она отпрянула от него.

— Не пытайся дотронуться до меня. Не смей говорить мне, что ты сделал это для меня.

Он опустился на одно колено.

— Ну а что же мне еще сказать, любовь моя?

— Я не понимаю, зачем ты сделал это? — воскликнула она, глядя сверху на его золотые волосы, перетянутые атласной лентой.

Он поднял лицо:

— Я ничего не мог с собой поделать.

— Чепуха, — резко возразила она. — Ты ведь не безумец.

Просительная улыбка исчезла с его лица. Он встал, тяжело опершись о спинку кровати. Раздался легкий стук в дверь и вошла служанка со стаканом снадобья. Когда она вышла, Сеньор открыл окно, посмотрел, нет ли кого там, и вылил свое утреннее питье в сточную канаву.

Через час вновь появился владелец трактира. Ли вцепилась в подлокотники кресла. Она сидела неподвижно, пока Сеньор выслушивал-сообщение о том, что паромщик подтвердил пребывание ночью мистера Мейтланда у него на пароме. Лошадь мистера Пайпера была возвращена владельцу, а повсюду разосланы описания кобылы с белыми чулками с просьбой сообщить о ее местонахождении, за определенную плату.

— Ну а вознаграждение-то ерундовое, мистер Мейтланд, — заметил хозяин трактира небрежно. — Всего пять фунтов.

— Да, цена маленькая, — согласился Мейтланд, сидя за столом в своих сапогах для верховой езды и в рубашке. Он завернул в бумагу какие-то деньги и поискал в столе сургуч:

— Вы не попросите кого-нибудь из конюхов отнести это паромщику? Передайте ему мою признательность, и надеюсь, что у него голова не болит так, как у меня.

— С удовольствием, мистер Мейтланд, — хозяин взял толстый конверт, поклонился и вышел.

Повисла тишина. Сеньор сидел, глядя на себя в зеркало. В зеркале он встретил взгляд Ли. Он улыбнулся ей… его победная улыбка показалась ей насмешливой гримасой дьявола, бесстыже упивающегося своими пороками.

— Удивительно, что ты сумел выпутаться, — сказала она взволнованно и гневно.

— Выкрутился! Это мне влетело в копеечку. Десять фунтов нашему сообразительному паромщику — он, правда, заслуживает и большего! Ну, а с остальными расходами мне это обошлось в пятьдесят фунтов! Не знаю, стоишь ли ты таких затрат?

Она так взглянула на него, что он предпочел побыстрее отвернуться, подобно Немо, уползающему в угол от греха подальше.

— Ты стоишь этих денег, моя сладость. Dolice mia, carisimo! [57] — проворковал он.

— Ты и по-итальянски заговорил! О, несчастный лгущий на трех языках.

— Ругайся-ругайся, моя радость, — произнес он бархатным голосом, самодовольно касаясь своего подбородка.

Если французский она понимала с трудом, то итальянский и вовсе не понимала. Слова могли выражать и проклятие, и нежность, но насмешливый тон и жесты говорили сами за себя.

Он оперся локтями на туалетный столик и небрежно играл гребнем слоновой кости. Она нахмурилась, глядя на его отражение в зеркале, на удивительные брови, которые могли выражать и радость и жестокость одновременно. Его оживленная болтовня, насмешки и нежность совсем сбивали ее с толку. Она не могла его понять — его побуждения, поступки, возможности. Казалось, бриллианты он добыл с помощью волшебства, а не мерзким разбоем.

А он упивался обретенным равновесием духа и тела. С той поры, как они покинули корабль, он двигался легко, уверенно, с тем ощущением внутренней свободы, которую невозможно не заметить окружающим. Ли это волновало как еще одна загадка. Она чувствовала себя завороженной необычностью его натуры.

Во дворе раздался какой-то треск. С.Т. стремительно повернулся к двери и замер в выжидательной позе. Но шум доносился не из-за двери, а из открытого окна: во дворе переругивались работники над перевернутой тележкой. Ли не сводила глаз с Сеньора. Он все смотрел на дверь, пока не понял своей ошибки. Он перевел взгляд на нее. Краска залила его лицо.